Ланьлиньский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
— Чуньмэй, сестрица моя! — взмолилась Цзиньлянь. — Спаси меня! Он опять хочет меня бить.
— А ты, говорунья, на нее внимания не обращай, — сказал Симэнь. — Принеси плетку, говорят тебе, бить буду потаскуху.
— Как же вам, сударь, не совестно! — урезонивала хозяина горничная. — Чем же моя госпожа вам так досадила, а? Наветы распутниц слушаете? Сами они бурю средь ясного дня поднимают, все под мою госпожу подкапываются, да еще и других втягивают. Какими глазами на вас смотреть будут? Не хочу я по-вашему делать!
С этими словами Чуньмэй хлопнула дверью и исчезла. Симэнь разразился хохотом.
— Ладно уж! Пока бить не буду! — заключил он. — Встань! Мне у тебя нужна одна вещь. Дашь?
— Милый! Моя кровь и плоть — все принадлежит тебе. Бери что только пожелаешь. А что тебе нужно?
— Прядь твоих волос.
— Дорогой мой! Вели броситься в огонь, я брошусь. Но волосы отрезать не дам. Хоть смертью стращай, не дам. С того самого дня, как меня мать родила, я ношу их вот уж двадцать шесть лет. Они у меня и так в последнее время сильно лезут. Сжалься надо мной.
— Тебя возмущает мой гнев, а что бы я тебе ни сказал, ты мне перечишь.
— Если уж я тебе перечу, то скажи, пожалуйста, кого же я слушаюсь! Скажи по-честному, зачем тебе эта прядь?
— Для волосяной сетки.
— Я тебе сплету. Только не давай мои волосы той потаскухе. Не желаю, чтобы она меня попирала.
— Никому не дам. Только позволь мне из твоих волос связать самое основание сетки.
— Если так, сейчас отрежу.
Цзиньлянь отделила большую прядь, и Симэнь отрезал ее ножницами под самый корень, завернул в бумагу и спрятал за пояс. Цзиньлянь, рыдая, упала ему в объятия.
— Во всем я слушаюсь тебя, — шептала она. — Только не забывай меня. Дели радости с другими, сколько душе угодно, но меня не бросай.
Необычно сладостными были той ночью их утехи.
На другой день Цзиньлянь накормила Симэня, и он отправился к Ли Гуйцзе.
— Где волосы? — спросила певица.
— Вот они.
Симэнь вынул из-за пояса прядь волос и передал Гуйцзе. Она внимательно рассмотрела их. То были в самом деле прекрасные, черные как смоль, волосы. Гуйцзе спрятала их в рукав.
— Посмотрела и давай, — попросил Симэнь. — У меня из-за этой пряди такая вчера неприятность вышла. Пока у меня от злости лицо не перекосилось, давать не хотела. Я ее обманом взял: мне, мол, для головной сетки. Видишь, я своему слову хозяин. Сказал — принесу, и принес!
— Какая невидаль, подумаешь! — проговорила Гуйцзе. — Уже и струсил? Ладно, домой пойдешь, отдам. Если ты ее так боишься, зачем же отрезал?
— Ее боюсь? Откуда ты взяла? — Симэнь засмеялся. — Тогда не стал бы ей и заикаться.
Гуйцзе позвала Гуйцин занять гостя за столом, а сама удалилась в укромное место и положила волосы Цзиньлянь к себе в туфли, чтобы постоянно попирать их своими ногами, но не о том пойдет речь.
Несколько дней подряд Гуйцзе не опускала Симэня домой. Цзиньлянь же, после того как у нее отрезали прядь волос, впала в уныние, не выходила из спальни, не пила, не ела, и Юэнян послала слугу за старой Лю, которая нередко заходила к ним пользовать больных.
— Госпожа страдает от тайной печали, — сказала старая Лю. — Гнев поселился в сердце, и госпожа не в силах от него избавиться. Головные боли и тошнота вызвали отвращение к пище.
Старуха развязала узел со снадобьями, достала оттуда две черных пилюли.[225] и велела принять на ночь с настоем имбиря[226]
— Завтра старика своего приведу, — добавила она. — Пусть посмотрит, не ждет ли вас, сударыня, что дурное в грядущем.
— Ваш почтенный супруг может и судьбу предсказывать? — спросила Цзиньлянь.
— Он у меня слепой, но кое-что знает. Судьбу может рассказать, от нечисти избавить. Врачует иглоукалыванием и прижиганием, исцеляет от язв. А еще что умеет, сказать не могу. Одним словом, привораживает.
— Как это привораживает? — заинтересовалась Цзиньлянь.
— А вот как. Отец с сыном, скажем, не ладит, брат с братом ссорится, старшая жена с младшими женами ругается. Зовут тогда моего старика, ему обо всем поведают. Возьмет он талисманы, напишет всем духам таинственные свои знаки и в воду опустит. Даст наговоренной воды тому человеку выпить, и не пройдет трех дней, как отец ли с сыном сблизится, брат ли с братом душа в душу заживут или старшая жена перестанет браниться с младшими. А то, бывает, в торговле не везет, поле не родит, так мой старик сколько таким врата богатства открывал, истоки барышей показывал! Он и недуги врачует, и от скверны очищает, звездам молитвы возносит и планетам поклоняется — все может. Вот почему и прозвали его Лю Астролог. Помнится, пришла в семью невестка, так, из захудалых, и оказалась на руку не чиста. У свекрови крадет да матери в дом несет. Бил ее за это муж, когда узнал. Тогда мой старик и ворожил над ней. Написал два талисмана. Один сжег, а пепел под кадкой с водой закопал. Берут из нее воду и видят, как невестка ворует, а виду не подают. Другой талисман старик в подушку спрятал. Как ляжет на нее муж, так руки ему будто бы кто-то связывает. Перестал жену бить.
Цзиньлянь внимательно выслушала рассказ и наказала угостить старую Лю чаем и сладостями, а перед уходом дала три цяня на пилюли да еще пять отвесила на талисманы и попросила старуху с утра пораньше привести слепого Лю. Старуха ушла.
Ранним утром следующего дня старуха и в самом деле подвела к воротам слепого шарлатана. Симэня дома не было. Он еще не вернулся от Гуйцзе.
— Тебе чего, слепец? — спросил привратник, когда старуха ввела его в ворота.
— Мы к госпоже Пятой. Талисманы возжигать, — пояснила старуха.
— Вы к госпоже Пятой, проходите. Да глядите, как бы собака не покусала.
Старуха провела слепого в гостиную Цзиньлянь, которая находилась рядом с ее спальней. Они долго ждали. Наконец появилась хозяйка. Слепец отвесил ей поклон, и они сели. Цзиньлянь назвала восемь знаков,[227] которые соответствовали году, месяцу, дню и часу ее рождения. Слепой шарлатан стал прикидывать на пальцах, потом сказал:
— Родились вы, сударыня, в год гэн-чэнь, месяц гэн-инь, день и-хай, час цзи-чоу.[228] Так! Восьмой день сезона установления весны,[229] относим, стало быть, к первой луне. Как глаголет Истинное учение наставника Цзыпина[230] ясным и необычайным отмечены сии знаки. Однако, не сулит вам милости звезда-супруг, в потомстве есть преграда. А одинарное древо.[231] знака «хай», прорастая в первой луне, цветенья сил не предвещает. Без преодоленья придет самосожжение. И потом двойной металл знака «гэн» с силой давит острие барана[232] Звезда-супруг поставлен в затруднение. А облегченье наступит только после повторного преодоленья.
— Уже преодолела, — сказала Цзиньлянь.
— Не будьте на старика в обиде, — продолжал слепец, — но вот что я вам скажу. Гороскоп являет очертанье зловещего духа. Вам мешают месячные истечения,[233] которые приходятся и на «хай» и на «гэн». Обилие этих вод влечет прорыв лишь одного слоя земли знака «цзи». Когда вступает в силу злой дух, мужчина обретает могущество и власть, а женщина становится опасной мужу. Коль скоро главное в ней — ум и смекалка, она вызывает либо любовь, либо гнев. И вот еще что скажу: сейчас идет год цзя-чэнь,[234] вас ожидает бедствие. А в жизни вы станете причиной гибели младенца и удавленья на крюке. Звезды обоих знаков[235] мешают вам, но вреда не причинят. Хотя согласья тех, кто рядом, не предвидится, наветы ничтожных вам покою не дадут.
— Благодарю вас, наставник, — выслушав слепца, проговорила Цзиньлянь, — вы так усердно мне растолковывали. А теперь, будьте добры, поворожите. Ляном серебра одарю, на чай. Ничего не прошу, только отгоните от меня злых людей, чтобы муж меня уважал и любил.
Цзиньлянь пошла к себе в спальню и протянула слепому шарлатану украшения для прически. Он принял их и спрятал в рукав.
— Для ворожбы надобен кусок ивы. Я вырежу из него фигурки мужчины и женщины. Напишу на одной ваши знаки, на другой — вашего супруга, потом свяжу их красными шелковыми нитями[236] числом семью семь — сорок девять, покрою глаза мужской фигурки лоскутом красного шелка, набью сердце полынью[237] и проткну руки иглами, оклею смолою ноги. Вы тайком положите фигурки под подушку. Потом киноварью напишу талисман и предам огню, а вы незаметно подсыпьте пепел мужу в чай. Выпьет он этот чай, ляжет на ту подушку и не пройдет трех дней, как проявится сама собой сила ворожбы.
— Что же все это значит, наставник, позвольте узнать, — спросила Цзиньлянь.
— А вот что, — начал слепой пройдоха. — С покрытыми глазами супругу вы покажетесь красавицей Си Ши.[238] С полынью в сердце он обратит на вас всю свою любовь, с иглами в руках он пальцем не шевельнет, даже если вы его и прогневаете, а то и на колени перед вами опустится. Со склеенными ногами не будет больше ходить куда не следует.
