Автор неизвестен - Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (金瓶梅)
Объяснение Цзиньлянь совпадало с тем, что говорил Циньтун. Симэнь опять посмотрел на обнаженную Цзиньлянь. Она стояла перед ним на коленях, похожая на цветок. Голос ее звучал тихо и нежно, и Симэнь смягчился. Гнев его потух. Он подозвал и обнял Чуньмэй.
– Скажи, правда у нее ничего не было со слугой? – спросил он горничную. – Если ты попросишь, я прощу эту негодницу.
Чуньмэй села к Симэню на колени и пустила в ход все свои чары.
– Как вы можете такое говорить, хозяин! – сказала Чуньмэй. – Я целыми днями не отлучаюсь от госпожи. Будет она связываться с этим слугой! Это все злые языки на мою госпожу наговаривают, козни строят. Сами посудите, сударь. Ведь придай этой сплетне огласку, вам же неудобно будет.
Симэнь Цина уговорили. Он молчал. Потом отбросил плеть и велел Цзиньлянь встать и одеться, а Цюцзюй приготовить закусок и вина.
Цзиньлянь наполнила чарку и, держа ее обеими руками, протянула Симэню. Она поклонилась, и казалось, будто ветка цветов колышется на ветру. Затрепетали шелковые ленты. Она опустилась на колени, чтобы принять у него чарку.
– На сей раз тебя прощаю, – сказал Симэнь. – Но когда меня нет дома, ты должна быть чистой от скверны и вести себя исправно: пораньше закрывать двери и не давать волю дурным мыслям. Если же я еще раз услышу что-нибудь подобное, пощады не жди.
– Твой наказ для меня закон. – Цзиньлянь положила четыре земных поклона, потом села рядом с Симэнем, и они принялись за еду.
Да,
Бабой лучше не родись,В чужих руках судьба и жизнь.
Так Пань Цзиньлянь, которую до безумия любил Симэнь, на этот раз навлекла на себя же позор.
О том же говорят и стихи:
Ему Цзиньлянь нежнее всех, милей,Но для признанья ревность ставит сети.Когда бы не наперсница Чуньмэй,Любимица отведала бы плети.
Когда Симэнь пировал с Цзиньлянь, в дверь постучали.
– Господа У Старший и У Второй, приказчик Фу, госпожа Симэнь Старшая и родственники прислали ко дню рождения подарки, – доложил слуга. Симэнь оставил Цзиньлянь и, оправив одежду, вышел в переднюю залу принимать гостей. Засвидетельствовать свое почтение пожаловали Ин Боцзюэ, Се Сида и остальные друзья. Ли Гуйцзе прислала подарок со слугой.
Симэнь суетился – принимал подарки, рассылал приглашения, но не о том пойдет речь.
Узнав, какие унижения выпали на долю Цзиньлянь, Юйлоу, улучив момент, когда не было хозяина, тайком от Цзяоэр и Сюээ пошла ее навестить. Цзиньлянь дремала на ложе.
– Сестрица, – обратилась к ней Юйлоу, – скажи, что с тобой случилось.
– Смотри, что делают ничтожные потаскухи! – начала Цзиньлянь, обливаясь слезами. – Как натравливают на меня мужа! Как он меня бил! Но погодите у меня, шлюхи! Ненавижу вас до глубины души!
– Кого чернишь, того и черни! Но зачем же на моем слуге отыгрываться? – возмущалась Юйлоу. – Не расстраивайся, сестрица, хозяин все равно нас послушается. Вот погоди, как только ко мне придет, я его исподволь уговорю.
– Спасибо тебе, дорогая, за заботу.
И Цзиньлянь велела Чуньмэй подать чай.
Юэнян принимала сноху, жену брата У Старшего, и Симэнь решил пойти ночевать к Юйлоу.
– Напрасно ты обижаешь сестрицу Цзиньлянь, – начала Юйлоу. – Не позволяла она себе ничего такого. Это Цзяоэр и Сюээ ее оклеветали и моего слугу ни с того ни с сего припутали, а ты, не разобрав что к чему, и на него накинулся… Не сердись на сестрицу Цзиньлянь и не ставь ее в неловкое положение. Если б на самом деле что-нибудь было, хозяйка, клянусь, первой бы тебе обо всем сказала.
– Я расспрашивал Чуньмэй. И она говорит то же самое.
– Цзиньлянь так страдает, – продолжала Юйлоу. – Может, проведаешь ее, а?
– Знаю. Завтра загляну.
В тот вечер больше ничего особенного не произошло.
На другой день справляли рождение Симэнь Цина. На пиру были столичный воевода Чжоу Сю, судебный надзиратель Ся Лунси, командующий ополчением Чжан Цзюйсюань, старший шурин Симэня У Кай и много других официальных лиц. За Гуйцзе послали паланкин.
Вместе с двумя певичками они пели целый день.
По случаю прибытия племянницы Цзяоэр повела ее на поклон к Юэнян и остальным женам. Ее пригласили отпить чаю. Звали Цзиньлянь, даже служанка дважды за ней ходила, но она так и не вышла, сославшись на плохое самочувствие.
К вечеру Гуйцзе стала собираться домой. Она откланялась Юэнян. Хозяйка одарила ее безрукавкой из юньнаньского шелка, платком и искусственными цветами и вместе с Цзяоэр проводила до самых ворот. Гуйцзе направилась было к садовой калитке, чтобы повидаться с Цзиньлянь, но та, едва ее заметила, как сейчас же велела Чуньмэй крепко-накрепко запереть калитку, сам Фань Куай[7] не заставит открыть.
– Не открою! – заявила ей Чуньмэй. Крайне смущенная, Гуйцзе отошла прочь.
Да,
Когда душа добра –Повсюду дружеские чувства,Когда же в помыслах вражда –Остерегайся тропки узкой.
Но не будем больше говорить о Гуйцзе, а расскажем о Симэне. Под вечер он направился к Цзиньлянь. Волосы у нее растрепались, вид был усталый и безразличный. Стоило, однако, появиться Симэню, и она принялась за ним всячески ухаживать: помогла раздеться, приготовила чаю, теплой воды для мытья ног и старалась во всем ему угодить. В ту ночь они резвились, как рыбки в воде. До чего только не доходила Цзиньлянь в своей покорности и унижении!
– Дорогой, – шептала она, – кто еще так любит тебя в этом доме?! Все они непостоянны – из вторых рук товар. Только одна я тебя понимаю, как и ты меня. Видят они, как ты меня любишь, как часто у меня бываешь, вот и злятся, за глаза наговаривают, а в открытую подстрекают тебя. Глупый ты мой! Сам подумай, ведь ты ж им на удочку попался, потому-то и со мной, с той, которая любит тебя, ты обошелся так жестоко. Дикие утки, когда их бьют, в разные стороны разлетаются, а домашние на месте кружатся, только переполох на весь двор подымают. Убивай меня – все равно тут останусь. Некуда мне идти! Ты как-то слугу у певиц пинками угощал, да? Я тогда – Старшая госпожа и Юйлоу свидетели – голосу не подала. Ладно, думаю, наверно, красотка тамошняя тебя иссушила. У них ведь любовь одна – деньги. А случись что, кто тебя пожалеет! Но хватит! А то подслушают ненавистницы – сразу снюхаются, травить начнут. Правда, так уж повелось: одна природа смертью карает, но бессилен гнев людской человека погубить. Когда-нибудь потом ты сам это поймешь. Хочу одного, чтоб ты, и только ты, был мне судьею.
Цзиньлянь удалось уговорить Симэня. Той ночью они отдались необузданной страсти.
На другой день Симэнь вскочил на коня и, сопровождаемый Дайанем и Пинъанем, направился в заведение певичек.
Тем временем разодетая Гуйцзе развлекала посетителей. Едва заслышав о прибытии Симэня, она удалилась к себе, смыла пудру, сняла шпильки и украшения и легла, укрывшись одеялом.
Симэнь долго ждал. Никто не выходил его встретить. Наконец появилась мамаша. Она поклонилась гостю и предложила кресло.
– Что-то давненько, зятек, вы к нам не заглядывали, – сказала старуха.
– Занят был. День рождения справлял, а распорядиться некому.
– Дочка моя тогда тоже вас побеспокоила, – заметила старуха.
– А почему Гуйцин не приходила?
– На постоялом дворе живет. Взял ее купец и до сих пор не отпускает.
Они разговорились. Слуга подал чай.
– А где ж Гуйцзе? – спросил, наконец, Симэнь.
– Вы и не догадываетесь! Как от вас пришла расстроенная, так в себя прийти никак не может. Слегла и не выходит. Жестокое у вас сердце, зятюшка. Даже не навестите дочку.
– Первый раз слышу! А что случилось? Где она? Пойду к ней.
– Она сзади, у себя в спальне.
Мамаша велела служанке проводить Симэня и поднять занавес.
Симэнь вошел в спальню Гуйцзе. Накрытая одеялом, она сидела на кровати, обернувшись лицом к стене. Волосы ее беспорядочно рассыпались. Выглядела она подавленной и даже не шевельнулась.
– Что с тобой? – спросил Симэнь.
Гуйцзе молчала.
– Скажи, кто тебя обидел?
Симэнь долго расспрашивал ее. Наконец, она заговорила.
– Госпожа Пятая всему виной. Если у вас дома такие красавицы, такие искусные в любви, то зачем же вам тогда к публичным девкам ходить? Неужели мы вам в диковинку?! Хоть мы и вышли из веселого заведения и ремесло наше известное… но все же насколько мы выше таких вот никудышных из порядочных семей! А в тот день меня к вам не петь приглашали. Я вас поздравить пришла. С какой теплотой и участием отнеслась ко мне Старшая госпожа! Одежду и цветы подарила. Не попроси я тогда, чтобы ту пригласили, стали бы осуждать: мы, мол, публичные, никакого этикета не признаем. Тут только я и узнала, что у вас есть госпожа Пятая, и почла долгом попросить ко мне выйти, чтобы выразить ей свое почтение. Но она не пожелала выйти. Перед уходом мы с тетей завернули к ее калитке – мне хотелось с ней попрощаться, так она выслала горничную запереть калитку прямо у меня под носом. Нет у нее ни малейшего понятия о приличии.
