Ицзин. Книга Перемен - Автор Неизвестен
Такая лексика весьма близка к лексике «Шицзина»[146]. При этом для языка «Книги Перемен» особенно характерно жу = жо = жань.
В основном тексте в подавляющем большинстве случаев мы находим юй, который произвольно (всего лишь несколько раз!) заменяется через юй и даже ху (возможно, лишь в результате порчи текста). И в этом наблюдается совпадение с языком «Шицзина»[147].
Еще несколько замечаний.
Сы в значении цы встречается лишь два раза, цы же вообще нет[148]. Сы в значении цзэ не встречается, а цзэ в значении «… то…» встречается в основном тексте шесть раз (в «Туань-чжуань», которая вдвое меньше основного текста, цзэ встречается семь раз, т. е. вдвое чаще, чем в основном тексте). Иными словами:
1) Применение сы в значении «этот» отличает язык «Книги Перемен» от языка «Цзо-чжуань» и сближает с языком «Луньюя» (хотя налицо лишь два случая, но зато цы совершенно отсутствует).
2) Сы в значении «… то…», так же как и в языке «Цзо-чжуань» и в отличие от языка «Луньюя», отсутствует. Первое указывает на сходство языков «Книги Перемен» и «Шицзина», а второе – на их отличие. Поэтому если и можно говорить о сходстве этих языков, то полностью отождествить их нельзя.
В последующие времена слово «… то…» выражалось в подавляющем большинстве случаев через цзэ, а не через сы, т. е. развитие этого слова в китайском языке шло в направлении от сы к цзэ, а не наоборот. Поэтому можно полагать, что язык «Шицзина» несколько древнее, чем язык «Книги Перемен». Однако данные, приведенные на предыдущих страницах, ясно свидетельствуют, что язык «Книги Перемен» наиболее близок к «Шицзину»[149]. Исходя из этих соображений, естественно заключить, что язык «Шицзина» и «Книги Перемен» представляет собою две последовательные ступени развития одного и того же языка. Поэтому неудивительно, что в «Книге Перемен» есть цитаты из «Шицзина», но не наоборот[150].
Глава VI
Хронологическая координация частей «Книги Перемен»
Мое исследование «Книги Перемен», результаты которого изложены в предыдущих главах, приводит к признанию, что под этим собирательным термином скрываются не один, а несколько текстов. Это признавалось китайской комментаторской традицией, и в этом отношении я соглашаюсь с ней. Я только полагаю, что на современном уровне китаеведения необходимо давно произвести деление составных частей памятника, независимое от традиционного деления.
Уже из сообщенных данных очевидно, что «Книга Перемен», как памятник, состоящий из нескольких частей, не могла сложиться сразу, а наоборот, она – плод многовековой работы поколений. Для того чтобы определить даты, между которыми протекал этот процесс, необходимо дополнительное исследование. Но прежде нужно еще установить последовательность процесса создания «Книги Перемен», этапы которого отразились в различных текстах. Вопрос, следовательно, в относительном возрасте отдельных частей памятника.
Конечно, хорошо, если памятник имеет точное указание на время его составления, подтверждаемое перекрестными историческими свидетельствами. В практике филолога это бывает, к сожалению, редко, однако смущаться этим не приходится по следующим соображениям.
Абсолютно точная дата составления памятника – явление чрезвычайно редкое. Мы располагаем очень небольшим количеством текстов, в которых указаны год, месяц и день их составления. Такая дата еще встречается на официальных документах, письмах, иногда стихотворениях, и то лишь сравнительно новых. Тем не менее события древности датируются иногда достаточно точно, если удается поставить их в связь с солнечным или лунным затмением, указанным в соответствующем тексте. Впрочем, и в этих случаях всегда остается сомнение, не является ли упоминание о затмении позднейшей вставкой, тем более что в Китае астрологи издавна умели вычислять даты прошлых затмений.
Для более поздних (средневековых и далее) документов в странах иероглифической культуры существует способ приближенной датировки, основанный на данных палеографического изучения деформации знаков, по китайскому обычаю подлежавших сознательному искажению, если они входили в состав имени царствующего императора. Обычно полагают, что если в тексте какой-либо знак, входивший в состав имени императора, царствовавшего в таком-то году, подвергся искажению под влиянием табу, то текст этот написан при этом императоре или вскоре после него. Если же знак не искажен, то этот текст написан до императора, т. е. раньше, чем в таком-то году. Все же и здесь нельзя быть совершенно уверенным, ибо искажение знака под влиянием табу могло быть впоследствии привнесено в текст переписчиком, жившим иногда значительно позже автора. Известны случаи, когда текст выходил в свет лишь после смерти автора. С другой стороны, возможно и обратное: текст, написанный при дворе могущественного феодала, не особенно считавшегося со своим официальным сюзереном, мог быть и не подвержен порче из-за такого табу. Итак, здесь мы тоже имеем лишь кажущуюся точность датировки. Нечего и говорить о подделках, которыми переполнена китайская литература.
Из этих пессимистических данных я, однако, делаю далеко не пессимистический вывод. Так ли существенна абсолютно точная дата? Ведь допустимо, что текст, отражающий события между такими-то годами, был записан и датирован лишь много лет спустя после того, как он созрел в сознании автора, отражавшем соответствующее время. Поэтому нельзя относиться к абсолютной дате как к фетишу. Этим я не хочу отрицать, что иногда достоверная абсолютная дата дает возможность решить многое, но в подавляющем большинстве случаев можно без ущерба для дела обойтись без нее, особенно когда речь идет о событиях, лежащих в глубоком прошлом. Однако нельзя игнорировать время появления памятников, именно «время», а не дату, т. е. больше внимания обращать на эпоху, чем на год, месяц и число. Такое определение времени может быть поставлено в связи с другими событиями, время которых известно. С другой стороны, всякий текст создается на протяжении более или менее значительного отрезка времени. Иногда бывает существенно установить отношение во времени между отдельными частями текста. Такое двоякое определение хронологических соотношений я называю «хронологической координацией».
Из изложенного в главах I, II, III, IV и V части 2-й настоящей работы, как я полагаю, видно, что основной текст создан раньше, чем комментарии, глоссы и трактаты, обычно называемые «Десять крыльев», а на основании гл. III можно даже полагать, что он создан значительно раньше. Существует кажущаяся коллизия между результатами исследования, указанными в гл. III и в гл. IV: по технике мышления третий слой основного текста значительно примитивнее, чем, например, «Сицы-чжуань», а по профилю языка эти тексты ближе друг к другу, чем второй и третий слой основного текста. Это противоречие решается признанием примата данных гл. III.
Из всего характера третьего слоя основного текста следует, что он возник в практике гадания и для гадания предназначался. Его идеологическое содержание неразрывно связано с деятельностью шаманов-гадателей, которые (по многим свидетельствам, например «Цзо-чжуань») играли заметную роль при дворе правителей Древнего Китая. Впоследствии под влиянием общего социального развития сознание достигает философского уровня. Здесь большую роль сыграли конфуцианцы, даосы, моисты и мыслители других, менее распространенных школ. Для развития философии особенно большое значение имела борьба этих школ. Ко времени составления «Сицы-чжуань» философское мышление конфуцианцев[151] было уже столь развито, что понадобилась философская интерпретация «Книги Перемен» в дополнение к мантической. Этим объясняется большое различие между техникой мышления в третьем слое основного текста (мантический текст!) и техникой мышления «Сицы-чжуань» (философский энциклопедический текст!).
С другой стороны, Конфуций передал своей школе почти маниакальное отношение к тексту, к литературной традиции. Уже и сам он говорил: «Я передаю, а не сочиняю, я доверяю древности и люблю ее» («Луньюй», гл. VII, I). И в дальнейшем конфуцианство, консерватизм и филология китайских начётчиков неразрывно связаны друг с другом. Поэтому неудивительно, что язык конфуцианцев, отраженный в «Сицы-чжуань», сознательно поставленный в теснейшую связь с текстами «Книги Перемен», по своему профилю мало отличается от профиля языка третьего слоя[152]. Профили же языков второго и третьего слоя основного текста если и различаются между собой значительно, то лишь в силу того, что за время, протекшее между их составлением, общество развивалось столь интенсивно, что выработало более выразительный и стройный профиль языка.
Кроме того, надо добавить, что в тексте «Туань-чжуань» (один раз, правда) встречается нечто вроде упоминания текста «Да сян-чжуань» (гекс. 23), и можно
