Ланьлиньский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
В Цинхэ была направлена бумага, в которой предлагалось привлечь к делу злодея Симэнь Цина, а также невестку Пань, старуху Ван, подростка Юньгэ и следователя Хэ Девятого, дабы после беспристрастного допроса и выяснения обстоятельств дать делу дальнейший ход.
Все знали, что У Сун пострадал невинно, и ни один тюремщик из дунпинского острога не взял с него медяка. Ему даже носили вино и еду. Слух об это этом дошел и до Цинхэ, отчего Симэня бросило в дрожь. Чэнь Вэньчжао — правитель честный и неподкупный, серебром его не прельстишь, рассудил Симэнь и решил обратиться к свату Чэню. Тот, дескать, заступится по-родственному. И звездной ночью Симэнь снарядил в Восточную столицу своего слугу Лайбао с письмом к командующему придворной гвардией Ян Цзяню. Ян, в свою очередь, замолвил слово перед государевым наставником Цай Цзином, членом Государственной канцелярии. Опасаясь за репутацию уездного правителя Ли, государев наставник немедля отправил с нарочным тайное письмо правителю Чэнь Вэньчжао.
Чэнь Вэньчжао, надобно сказать, служил в свое время судьей в Высшей кассационной палате, потом при поддержке Цай Цзина получил повышение и стал правителем области Дунпин. И вот, коль скоро такова была воля Цая да и командующего Яна — тоже близкого к трону лица, то все, что мог сделать Чэнь Вэньчжао — это испросить согласие властей сохранить У Суну жизнь, наказать сорока палками и выслать за две тысячи ли. Хотя дело У Чжи вызывало сомнения, его, за отсутствием останков пострадавшего, пришлось прекратить. Остальных причастных к делу лиц выпустили на свободу. В дальнейшем дело велось в соответствии с поступившим сверху распоряжением.
В присутственной зале, куда из острога привели У Суна, Чэнь Вэньчжао огласил решение о высылке арестованного в Мэнчжоускую крепость. У Сун получил сорок палочных ударов, его забили в большую круглую колодку весом в семь цзиней, наполовину окованную железными обручами, на лбу выжгли два ряда знаков. Затем правитель передал У Суна двум служащим управления, которым было приказано конвоировать осужденного вплоть до Мэнчжоу.
В тот же день У Сун и конвойные покинули Дунпин и направились в Цинхэ. У Сун продал все свои пожитки, а деньги отдал конвоирам на дорожные расходы. Он попросил соседа Яо Второго присмотреть за Инъэр:
— Если удостоюсь высочайшего помилования и вернусь, не забуду благодеяния и щедро тебя вознагражу.
Соседи прекрасно знали, какой справедливый человек У Сун и очень жалели, что он попал в такую беду. Те, кто с ним дружил, помогли ему серебром. Нанесли ему и вина, и снеди, и медяков, и рису. Зашел У Сун к себе домой, велел солдату собрать вещи и в тот же день расстался с Цинхэ.
Извилистыми тропками вышли они на большую дорогу, ведущую в Мэнчжоу. Стояла середина осени.
Да, этот путь одолеет лишьОт смерти чудом спасшийся бедняга,Что даже голод впредь сочтет за благо.О том же говорят и стихи:По правде, тонко рассудил правитель,Когда У Суна он не предал смерти,Сослав под стражей в дальнюю обитель —Так сохлый лист встречает теплый ветер.
* * *Но оставим пока У Суна и расскажем о Симэнь Цине. Как прослышал он о высылке У Суна, у него будто от сердца отлегло, сразу на душе стало легко и приятно. Он велел слугам Лайвану, Лайбао и Лайсину подмести сад и накрыть стол в Лотосовой беседке, а вокруг нее расставить ширмы и развесить занавесы, да позвать труппу музыкантов, певцов и танцоров.
На радостях пировали всей семьей: старшая жена — У Юэнян, вторая — Ли Цзяоэр, третья — Мэн Юйлоу, четвертая — Сунь Сюээ и пятая — Пань Цзиньлянь. По обеим сторонам им прислуживали жены слуг, горничные и служанки. Славный был пир!
Только поглядите:
Курился аромат в треножниках Хуанди,[187] цветы стояли в вазах золотых. Вся утварь — сплошь редкости Сянчжоу.[188] Открылся занавес и заблистали жемчужины Хэпу.[189] На подносах хрустальных огненных фиников груды и цзяочжоуских.[190] груш. Нефрита зеленого кубики искрились вином — играющей яшмой текучей. Вот дракона вареная печень, рядом феникса жареные потроха[191] Что ни глоток — медяков десять тысяч. Вот лапы черного медведя и бурого верблюда копыта. Вин густой аромат поплыл над столом. Вот подали лотосом красным приправленный мягкий разваренный рис, потом изысканные лакомые блюда из рыбы — карпа из Ло-реки и леща ичуньаньского — каждое, точно, быка дороже или овцы. Вот «драконовы глаза»[192] и плоды личжи[193] — деликатесы Юга. Растерли плитки фениксова чая, и запенились волны в чашках из белой яшмы. Открыли вино, и нежное благоуханье заструилось из золотого кувшина. Роскошью мэнчанского господина[194] затмили, богатством самого Ши Чуна[195] превзошли.
Симэнь и Юэнян занимали почетные места. Ниже, по обеим сторонам от них, сидели остальные жены. Они передавали друг другу чарки, поднимали кубки и походили на купы цветов, какие вышивают на парче.
В разгаре пира появился слуга Дайань.
— От соседки, из усадьбы придворного смотрителя — евнуха Хуа,[196] сударыням цветы, — объявил он и ввел слугу и молоденькую служаночку с челкой до самых бровей. В руках она держала две коробки.
— Наша госпожа преподносит вам сладости, а здесь цветы для госпожи Старшей, — отвесив низко поклон, обратилась бойкая служаночка к Симэню и Юэнян и отошла в сторону.
Юэнян раздвинула занавеску и стала рассматривать коробки. В одной лежали пирожки с фруктовой начинкой и пряные сладости, какие готовят при дворе, в другой — только что срезанные туберозы.
— Сколько мы хлопот вашей госпоже доставили! — проговорила довольная Юэнян и одарила служанку платком, а слугу — сотней медяков.
— Передайте мою большую благодарность вашей госпоже. А как тебя зовут? — спросила она служанку.
— Меня зовут Сючунь, а его — Тяньфу.
Юэнян распорядилась, чтобы их покормили и угостили сладостями.
— Какая любезная у нас соседка, — заметила Юэнян, когда слуга и служанка удалились. — То и дело присылает подарки, а я ей — ничего.
— Года два как брат Хуа на ней женился, — вставил Симэнь. — Душа-человек, он мне сам говорил. А то разве дала бы таких служаночек держать?!
— Я с ней видалась прошлым летом на кладбище, когда ее свекра хоронили, — продолжала Юэнян. — Невысокая, круглое белое лицо, тонкие изогнутые брови. Она такая приветливая и молода еще. Ей, должно быть, года двадцать четыре, не больше.
— А ведь она была второй женой Ляна, письмоводителя тайного совета в Дамине,[197] — пояснил Симэнь. — Только потом на ней женился Хуа Цзысюй. Богатое приданое взял.
— Она нам делает подношения, знаки внимания оказывает, — возвращаясь к своей мысли, сказала Юэнян и заключила: — Ведь мы же ближайшие соседи, и неудобно оставаться в долгу. Завтра же ей подарки пошлю.
Надобно сказать, дорогой читатель, что жена Хуа Цзысюя, по фамилии Ли, родилась в первой луне пятнадцатого дня. Кто-то преподнес тогда ее родителям две вазы в форме рыбок, оттого ее и стали звать Пинъэр, то есть Вазочка. Была она сначала наложницей письмоводителя Тайного совета Ляна, который приходился зятем государеву наставнику Цаю. Жена у Ляна была до того ревнивая, что сживала со свету наложниц и служанок. Многих из них закапывали тут же за домом в глубине сада. Ли Пинъэр жила отдельно, в кабинете. Ей прислуживала нянька.
В канун праздника фонарей,[198] в третьем году правления под девизом Мира и Порядка, когда Лян с женою пировал в Тереме бирюзовых облаков, Ли Куй[199] вырезал всю их семью, от мала до велика. Сам Лян и его жена спаслись бегством, а Ли Пинъэр прихватила сотню крупных жемчужин, добытых в Индийском океане, и пару черных драгоценных камней с синеватым, воронова крыла, отливом, весом в целых два ляна. Забрав эти сокровища, она с нянькой приютилась у родственников в Восточной столице.
В то время придворного смотрителя Хуа назначили правителем Гуаньани.[200] Был у него неженатый племянник Хуа Цзысюй, ему и сосватали Ли Пинъэр. Хуа Старший отбыл в Гуаннань, а с ним и молодые.
Не прожили они и года, как старик Хуа заболел, вышел в отставку и переехал в родной уезд Цинхэ, где и умер.
Хуа Цзысюй завладел солидным состоянием и ежедневно гулял с друзьями в веселых домах. Он входил в компанию Симэня. Старшим братом был Симэнь Цин, вторым — сын богача Ина, торговца тафтой, Ин Боцзюэ, который промотал отцовское наследство, опустился и заделался прихлебателем у певиц, ловко играл в мяч, двойную шестерку, шашки и чего только не знал. Третьим был Се Сида, по прозвищу Непорочный. Он тоже помогал кому делать нечего, хорошо играл на папе и целыми днями торчал в публичных домах, подбирая объедки после пирушек. В братской компании кроме них состояли Чжу Жинянь, Сунь Молчун, У Дяньэнь, Юнь Лишоу, Чан Шицзе, Бу Чжидао и Бай Лайцян — всего десять друзей. Со смертью Бу Чжидао его место занял Хуа Цзысюй. Они собирались раз в месяц, звали певиц и развлекались среди этого букета цветов. Будучи племянником придворного, Хуа Цзысюй привык швырять деньгами, и друзья, пользуясь этим, охотно зазывали его в веселые дома, где пировали с певичками и частенько дней по пять домой не заявлялись.
