Пу Сунлин - Рассказы Ляо Чжая о необычайном
Другой монах засучил рукав и вытянул левую руку, да так, что она удлинилась футов на шесть, на семь. Зато правая рука стала сокращаться и сошла на нет.
Затем он вытянул правую руку, и с ней произошло то же, что с левой.
НИЩИЙ ХЭШАН
В Цзинане жил какой-то хэшан. Откуда он, никто не знал. Ходил босой, весь в лохмотьях и каждый день сидел в ресторанах, то в «Ненюфаре», то в «Светлом озере», бубнил свои молитвы и вещал о судьбе, собирая милостыню.
Однако когда ему давали вино, кушанья, деньги, рис, – всего этого он не брал. Спрашивали, что же ему нужно, – он не отвечал, и целый день никто не видел, чтобы он ел или пил.
– Послушай, учитель, – говорили ему, – если ты не ешь скоромного и не хочешь вина, тебе бы надо идти за милостыней куда-нибудь в горную деревушку или в какой-нибудь глухой переулок. Что за смысл тебе каждый день шляться по шумным местам, куда все льнут, словно муравьи на баранье сало?
Хэшан продолжал сидеть, сложа молитвенно свои ладони и бормоча напевы молитв. Ресницы по-прежнему были опущены, – длинные-длинные, с палец, если не больше. Сидел и делал вид, что не слышит.
Через некоторое время ему повторили вопрос. Тогда он вдруг раскрыл глаза и грозным голосом сказал:
– А я хочу просить именно так!
Потом опять принялся за бесконечный напев. Посидев еще довольно долго, вышел и поплелся прочь. Кто-то решил идти за ним и стал настойчиво от него домогаться, почему именно так он желает просить. Монах шел, не отвечая. Человек спросил его раза четыре. Тогда он опять резко ответил:
– Этого тебе знать не дано. Старый монах хочет именно так просить!
Через несколько дней он вдруг вышел за ворота южного города и улегся у дороги, как чурбан, не шевелясь в течение целых трех дней. Жители, боясь, что он умрет с голоду и доставит предместью хлопоты, пришли толпой уговаривать его перейти куда-нибудь в другое место. Если он хочет есть, его покормят, денег захочет – дадут! Но хэшан лежал с закрытыми глазами и не отвечал.
Тогда толпа стала его тормошить. Хэшан рассердился, выхватил из своих лохмотьев короткий нож и распорол себе живот. Залез туда рукой и разложил кишки рядами по дороге. Вслед за этим испустил дух.
Толпа ахнула от ужаса. Побежали в местное правление сообщить о случившемся. Затем похоронили монаха в бурьянных зарослях.
Потом как-то прорыли яму собаки, и рогожа обнажилась. Наступили на нее ногой – она была словно пустая. Разрыли – смотрят: нет, рогожа зашита по-прежнему и все же словно пустой кокон.
ПОКА ВАРИЛАСЬ КАША
(Продолжение старой истории)[65]
Кандидат второй степени (цзюйжэнь) Цзэн из провинции Фуцзянь одержал на экзаменах в Южном Дворце столицы блестящую победу и сейчас же с двумя-тремя товарищами по экзамену, тоже только что получившими степень, отправился гулять за город. Совершенно случайно они узнали, что в храме Будды Вайрочаны живет какой-то астролог, и вот сели вместе на коней, чтобы ехать туда погадать о своей судьбе.
Приехав, они вошли к астрологу в комнату и расселись. Тот, видя, каково их настроение, начал льстиво разглагольствовать. Цзэн сидел, обмахиваясь веером, и слегка улыбался.
– Скажите, – спросил он прямо, – есть у меня в судьбе «змей и яшма» первого министра[66]?
Гадатель сделал важное, серьезное лицо и сказал:
– Будете в течение двадцати лет первым министром в царствование великого мира.
Цзэн был очень рад.
Стал накрапывать легкий дождь. Цзэн с товарищами зашли укрыться от дождя в келью хэшана. Там был какой-то старый монах с глубоко посаженными глазами и высоким носом. Он сидел на молитвенном коврике, смотрел надменно и не обратил на вошедших никакого внимания. Те тоже, сделав ему кое-как приветствие, залезли на диван и стали разговаривать между собой, причем поздравили Цзэна со званием первого министра. Душа молодого человека была охвачена высочайшим подьемом, и он, обращаясь к своим спутникам, говорил им:
– Когда я буду великим министром, знай, Чжан Няньчжан, я тебя устрою в губернаторы на юг; тебя, свояк, – в генералы… Даже тебя, старина, моего слугу, и то устрою так, что у тебя будут тысячи. Тогда все мои желания будут удовлетворены. Довольно с меня!
Весь диван покатился со смеху… Дождь за дверями лил все сильнее и сильнее. Цзэн устал и прилег на диван. Вдруг он видит, что к нему являются двое императорских секретарей и вручают ему собственноручно подписанный указ государя, призывающего великого министра и наставника Цзэна к разрешению государственных задач. Цзэн, крайне удовлетворенный, сейчас же кинулся во дворец. Войдя к государю, он был принят лично и посажен пред его лицом. Государь говорил с ним очень долго и ласково и в заключение всего распорядился, чтобы все чины, начиная от третьего класса и ниже, зависели от его назначений и увольнений. Государь пожаловал ему расшитый змеей «ман» халат и яшмовый пояс, а также великолепного породистого коня. Цзэн облачился, поклонился государю и вышел.
Когда он пришел к себе, то перед ним был уже не тот старый дом, в котором он жил ранее… Расписные балки, резные скульптурные перекладины – все это было доведено до совершенства красоты и внушительной серьезности. Цзэн думал и не мог понять, как все это и с такой быстротой могло достичь такой чудесной перемены.
Однако, не подавая вида, он покрутил свою бороду, слегка крикнул – и сейчас же ему в ответ, как гром, прокатилось эхо ответных кликов свиты. Появились сановники всех степеней с подарками, состоящими из заморских вещей. Согнувшись, с раболепными приветствиями входили они к нему и выходили шеренгами. Теперь, когда приходили главы министерств, то он, как говорится, спешил им навстречу, «надев туфли задом наперед»[67]. Когда приходили их секретари и помощники, он делал им простое ручное приветствие и сейчас же заговаривал. Тех же, кто был ниже их, он встречал кивком головы – не больше.
Шаньсийский губернатор прислал ему десять певиц, и все они были девственницы, честные девушки. Из них две особенно были хороши. Одну звали Няоняо, а другую Сяньсянь. Обе они были удостоены Цзэном особого фавора. И вот он с ними, непричесанный, связав кое-как в узел волосы, сидел, развлекаясь и купаясь, проводя весь день среди пения и музыки.
Однажды ему пришло на память, что, когда он был еще неизвестным ничтожеством, Ван Цзылян, влиятельный человек в его городе, оказывал ему всяческую помощь и содействие. Теперь, когда он вознесен, как говорится, до «темных туч», бедный Ван все еще топчется на мелких чиновничьих местах. Почему бы не протянуть ему руку? И вот в один прекрасный день Цзэн пишет доклад государю, представляя Вана к должности советника и контролера при министерстве. Сейчас же получается на его имя указ, и Ван тут же назначен на должность.
Затем ему приходит на мысль, что шталмейстер Го в прежние времена, бывало, смотрел на него недоброжелательно. И вот он призывает к себе цензора Люя и государственного прокурора Чэнь Чана, сообщает им свои желания, диктует, что надо написать, – и через день оба чиновника уже сразу подают государю доклад, обвиняющий Го в преступлениях. Приходит на имя Цзэна указ о лишении Го чинов и должностей и об удалении его со службы. Таким образом, теперь его благоволение и его злоба получили определенное выражение, что доставило ему огромное удовольствие.
Однажды, когда он проезжал за городом, какой-то пьяный человек задел одного из его носильщиков, шедших впереди с его флагом. Сейчас же он распоряжается послать человека, веля ему связать пьяницу и передать столичному градоначальнику. И преступник тут же под палками издыхает.
Соседи по дому и имению, боясь его силы и влияния, отдают ему теперь самые жирные угодья, и с этих пор его богатства могут сравняться только с царскими.
Вскоре одна за другой умирают любимые им Няоняо и Сяньсянь. Цзэн с утра до вечера предается горестной думе, но вдруг вспоминает, что когда-то давно, еще в прежние годы, он видел у соседа необыкновенно красивую дочь и все хотел ее купить себе в наложницы. Но пока он был слаб и беден, от этого давнишнего желания приходилось отказаться. А теперь ему повезло, и он, значит, сейчас же может осуществить, что задумал. И вот он посылает своих наиболее опытных слуг и велит им насильно вручить соседу деньги. Через самое короткое время носилки с девушкой уже в его доме. Смотрит – а она стала куда красивее прежнего, когда он только что впервые ее увидал. И вот, смотря на свою нынешнюю жизнь, он видит, что все, чего он желал, исполнено и его удовлетворяет.
Прошел год. У придворных чинов начались какие-то перешептывания, как будто они в нем чего-то втайне не одобряли. Однако каждый из них стоял перед ним, словно игрушечный конь, и Цзэн, по-прежнему надменный и высокомерный, не задумывался над этим и не считался с ними.
Вдруг академик Бао, состоящий при дворцовом учреждении Лунтугэ, подает государю доклад, в котором, между прочим, говорит следующее:
