unknown - Ямато-моногатари

так сложил, и младшие братья монаха[84], остановившиеся в том жилище, были очарованы. Этот монах Нэмугаку был старшим братом Тосико.

26

Принцесса Кацура тайно виделась с человеком, с которым не подобало ей встречаться. Однажды в дом возлюбленного своего она, сложив, посылает:

Сорэ-во даниОмофу кото то тэВага ядо-воМики то наихисоХито-но кикаку ни

Хотя бы темПокажи свою любовь,Что жилище моеВидел – не рассказывай,Ведь люди услышат[85] —

так гласило послание.

27

Человек по имени Кайсё[86], став монахом, поселился в горах[87]. Некому там было мыть его одеяния, и обычно он посылал одежду для стирки в родительский дом. И вот из-за чего-то рассердились на него домашние. «Стал монахом, даже не выслушав, что скажут родные, да еще смеет говорить такие несносные вещи?» – так они восклицали, и он, сложив, послал им:

Има ва вагаИдзути юкамасиЯма нитэ моЁ-но уки кото ваНао мо таэну ка

Теперь мнеКуда же отправиться?Даже в горахМирская суетаНикак не переводится[88].

28

Тот же человек осенью того года, когда умер его отец, бывший в чине хёэ-но сукэ, и в доме собралось много народу, с вечера распивал с гостями вино. Печалились о том, кого с ними не было, и гости и хозяин с любовью о нем вспоминали. Забрезжил рассвет, пал туман. Тогда один гость:

Асагири-ноНака-ни кими масуМоно нарабаХаруру мани маниУрэсикарамаси

В утреннем туманеЕсли бы тыПребывал,То, только бы начал он рассеиваться,Вот мы бы возрадовались —

так произнес, и Кайсё ответил:

Кото нарабаХарэдзу мо аранамуАкигири ноМагирэ-ни миюруКими то омован

Ах, если б было так,Пусть бы осенний туман не редел.В его дымкеТы смутно виден,Думал бы я[89].

В гостях там были Цураюки, Томонори и другие.

29

Однажды во дворце покойного Сикибугё-но мия[90] правый министр третьего ранга, Сандзё-удайдзин[91], и другие придворные собрались вместе, играли в го, услаждали себя музыкой. Наступила ночь, все захмелели, пересказывали разные истории, делали друг другу подношения. И вот, воткнув в головной убор цветок оминаэси, правый министр:

ОминахэсиОру тэ-ни какаруСирацую ваМукаси-но кэфу-ниАрану намида ка

Светлая роса,Приставшая к руке, что сорвалаЦветок оминаэси,Может быть, это слезаО том, что нет сегодня того, кто был ранее?[92] —

так сложил. Там во множестве были и другие люди, но стихи их были нехороши и забылись.

30

Покойный Мунэюки-но кими, бывший в чине укё-но ками[93], однажды ждал повышения в должности, но узнал, что повыше­ния не будет. В то время у императора Тэйдзи все слагали сти­хи на тему водорослей, обвивавших камень, присланный из провинции Ки:

Укё-но ками сложил:

Окицу кадзэФукэви но ура ниТацу нами-ноНагори ни саэ яВага ва сидзумаму.

Ветер в море,В бухте ФукэйПосле вздымающихся волнЛегкое волнение вод – в них,Что ли, мне погрузиться?[94]

31

Тот же Укё-но ками как-то написал Гэму-но мёбу:

Ёсо нагараОмохиси ёри моНацу-но ё-ноМихатэну юмэ дзоХаканакарикэру

МимолетноЛюбил я тебя, но еще быстротечнее былоНаше свиданье,Как краткий сонЛетней ночью[95].

32

Вот стихотворение, сложенное Укё-но ками и поднесенное императору Тэйдзи:

Аварэ тэфуХито мо ару бэкуМусасино-ноКуса-то дани косоОфу бэкарикэру

«Как жаль его», – и то, верно, сказали быЛюди обо мне,Будь я хотя бы травой,На равнине МусасиРастущей[96].

И еще:

Сигурэ номиФуру ямадзато-ноКо-но сита ваОру хито кара яМори сугинураму

Даже под деревоВ горной деревушке, где льетБеспрестанно осенний дождь,И туда капли дождя просочились,Верно, какой-то человек ветви сломал[97] —

так он написал, и стихи его выражают сожаление о том, что император не одаряет его своей милостью. Император соизволил взглянуть и сказал: «Что это такое? Не понимаю смысла» – и даже показал Содзу-но кими. Прознал об этом Укё-но ками и понял, что все напрасно, так и людям рассказывал.

33

Мицунэ[98] сложил и поднес императору:

ТатиёрамуКоно мото мо накиЦута-но ми ваТокиха нагара-ниАки дзо канасики

Подобно плющу,Не имеющему дерева,Чтоб опереться,Все время зеленый.И осенью это особенно грустно[99].

34

В дом Укё-но ками его возлюбленная:

Иро дзо то ваОмохоэдзу томоКоно хана-ниТоки-ни цукэцуцуОмохиидэнаму

Хоть и не думаешь тыО цвете,Но если б об этом цветкеХоть изредкаТы вспоминал![100]

35

Цуцуми-тюнагон[101] по высочайшему повелению отправился в горы Оутияма, где пребывал император-монах. Император был очень грустен, и тюнагоном овладела печаль. Было это место очень высокое, и, увидев, как снизу поднимается множество облаков, тюнагон сложил:

Сиракумо-ноКоконохэ-ни тацуМинэ нарэбаОхоутияма тоИфу ни дзо ари кэру

Это пик,Над которым в девять слоев стоятБелые облака.Потому и зовется онОутияма[102].

36

Когда прежняя сайгу[103] жила в стране Исэ, Цуцуми-но тюнагон был послан гонцом из дворца, и:

Курэтакэ-ноЁё-но мия котоКику кара ниКими ва титосэ-ноУтагахи мо наси

Слышал я,Что ваше обиталище —Как бамбук с множеством коленцев,Так и вам жить множество лет,В этом нет сомнений[104].

Ответ же неизвестен. Это место, где жила сайгу, называлось Такэ-но мия – Бамбуковый дворец.

37

Один из братьев правителя Идзумо[105] получил разрешение прибыть во дворец, и другой, которому разрешения не было дано, сложил:

Каку сакэруХана мо косо арэВага тамэ-ниОнадзи хару то яИфу бэкарикэру

Бывают же цветы,Что так пышно цветут.А вот про меня«Такая же весна»Разве можно сказать?

38

Дочь[106] пятого сына прежнего императора[107], звавшаяся Итидзё-но кими, служила в доме Кёгоку-но миясундокоро, Госпожи из Восточных покоев. Что-то неладное приключилось, она оставила дворец и впоследствии, будучи супругой правителя страны Юки, сложила:

Тамасака-ниТофу хито арабаВата-но хараНагэкихо-ни агэтэИну то котахэё

Если изредкаКто-нибудь спросит [обо мне],По равнине моряСтонущий парус подняв,Удалилась она – так ответь[108].

39

Когда дочь Морофути[109], правителя Исэ, выдали замуж за тюдзё Тадаакира[110], Укё-но ками решил жениться на бывшей там юной девушке и обменялся с нею клятвами, а наутро, сложив стихи, послал ей:

Сирацую-ноОку-во мацу ма-ноАсагахо ваМидзу дзо наканакаАрубэкарикэру.

Чтоб белая росаПала – ждущийВьюнок «утренний лик»...Лучше б его я не видел,Тогда, верно, было б мне легче[111].

40

Принцессу Кацура навещал принц Сикибугё-но мия, а в доме принцессы служившая девушка нашла, что этот принц очень хорош собой, и влюбилась в него, однако он и не знал ничего об этом. И вот как-то любуясь полетом светлячков, он повелел девушке: «Поймай-ка!» Тогда она, поймав светляка, завернула его в рукав своего кадзами, показала принцу и так сказала:

ЦуцумэдомоКакурэну моно ваНацу муси ноМи-ёри амарэруОмохи нарикэру

Хоть и завернешь,Но не скроешь,Заметнее, чем тельцеЛетнего насекомого,Моя любовь[112].

41

В доме Минамото-дайнагона часто бывала Тосико[113]. Случалось даже, что она устраивалась в покоях и жила там. И вот как-то в скучный день этот дайнагон, Тосико, ее дочь Аяцуко, старшая из детей, как и мать, по характеру весьма примечательная, и еще Ёфуко, жившая в доме дайнагона, обладавшая прекрасным вкусом и тоже очень своеобразная, – собрались все четверо вместе, рассказывали друг-другу множество историй – о непрочности связей мужчин и женщин, о бренности всего мирского говорили, и дайнагон сложил:

ИхицуцумоЁ ва хаканаки-воКатами-ни ваАварэ то икадэКими-ни миэмаси.

Вот беседуем мы,А жизнь так быстротечна.Чтобы облик мойПриятен был вам,Как бы мне хотелось![114]

Так он прочел, и все они, ничего не отвечая, громко зарыдали. До чего же странные это были люди![115].

42

Монах Эсю[116] как-то лечил одну даму, и начали о них говорить в свете всякое, тогда он сложил:

Сато ва ифуЯма-ни ва савагуСиракумо-ноСора-ни хаканакиМи-то я наринаму

В селеньях говорят,И в горах шумят.Лучше уж мне, верно,Стать белым облаком,Тающим в небе —

таково было его стихотворение.