Шота Руставели - Витязь в тигровой шкуре
АВТАНДИЛ УБИВАЕТ ЧАЧНАГИРА
Чачнагир лежал на ложе в огорчении немалом.Автандил к нему ворвался, обагрен потоком алым.Сбросив витязя с кровати, он пронзил его кинжаломИ расправился без шума с этим воином удалым.
Для друзей — светило жизни, для врагов — гроза и горе,Отрубил он палец с перстнем, не забыв об уговоре,И безжизненное тело из окна он бросил в море,И нашло оно могилу в беспредельном том просторе.
Дело втайне совершилось. Кто об этом мог узнать?Уподобясь сладкой розе, устремился витязь вспять.Как решился он на это, невозможно нам понять,Но знакомою дорогой возвратился он опять.
И когда к Фатьме явился этот лев и солнце света,Он сказал ей: "Твой обидчик не проспится до рассвета:Он убит моим кинжалом, провожатый видел это.Вот тебе в утеху палец, и кольцо на нем надето!
Объясни же мне без страха, почему ты так несчастна?Чем грозил тебе тот витязь, порицая громогласно?"И Фатьма ему призналась: "О возлюбленный! НевластнаПосмотреть тебе в лицо я, хоть люблю тебя я страстно.
Возвратил ты ныне к жизни и меня, и всю семью.Чем тебя я, лев, прославлю? Как твой подвиг воспою?Так как ты убил сегодня эту злобную змею,Приготовься, солнцеликий, повесть выслушать мою".
ФАТЬМА РАССКАЗЫВАЕТ АВТАНДИЛУ ИСТОРИЮ НЕСТАН-ДАРЕДЖАН
"Новый год мы здесь справляем по своим заветам старым:Не торгуем, как обычно, и не ездим по базарам.В этот день, принарядившись, мы, подобно знатным барам,Во дворец на пир веселый с дорогим приходим даром.
В этот день купцы приносят государю приношенья,Царь их также оделяет сообразно положенья,Десять дней играют арфы, всюду музыка и пенье.Игры в мяч, бега и скачки развлекают населенье.
Здесь делами всех торговцев управляет мой супруг,Я считаюсь у царицы госпожою их подруг.Захватив с собой подарки и собравшись в тесный круг,Мы проводим вместе с нею новогодний свой досуг.
Как-то в праздник новогодний принимала нас царица,Оделяла нас дарами, весела и светлолица.Вслед за тем мои подруги поспешили удалитьсяИ зашли ко мне в покои, продолжая веселиться.
В сад мы вечером спустились и певцов с собою взяли,И певцы веселым пеньем нас искусно развлекали.Забавляясь, я меняла и прически и вуалиИ с подругами болтала без заботы и печали.
В том саду, над самым морем, прихотлива и стройна,Средь кустов была беседка на скале возведена.И пришла я в ту беседку, роем жен окружена,И велела дать подругам угощенья и вина.
Занимала я соседок, чтобы им нескучно было,Но в разгаре удовольствий вдруг душа моя заныла.Гости стали расходиться, увидав, что я уныла,И печаль, подобно саже, разом сердце мне покрыла.
Я окно приотворила, устремила взгляд на мореИ смотреть на волны стала, чтоб свое развеять горе.Что-то темное мелькало в беспредельном том просторе,То ли зверя, то ли птицу разглядела там я вскоре.
Но не зверь то был, не птица: море там несло ладью,Два каких-то чернокожих плыли к нашему жилью,И везли они с собою ту, о ком я слезы лью,Чье чудесное виденье душу ранило мою.
Скоро маленькое судно оказалось у причала.Озираясь, оба стража вышли на берег сначала, —Сонный берег был безлюден, их ничто не испугало,Лишь одна я незаметно из окошка наблюдала.
И тогда они из лодки извлекли ковчег, откудаВышла девушка на берег, где камней лежала груда:В черной редкостной вуали, в платье цвета изумруда,Затмевало образ солнца то неведомое чудо.
Повела очами дева — засиял вокруг гранит,Над землей возник и небом нежный свет ее ланит.Я глаза мои закрыла, ибо девы этой видОслепил меня внезапно так, как солнце нас слепит.
Четырем рабам отважным я приблизиться велела."Посмотрите, что за дивом эта шайка овладела!Нужно выкупить бедняжку. Отправляйтесь, люди, смело,Что запросят, то и дайте, но устройте это дело.
Если ж торг не состоится, то убейте этих стражейИ луну ко мне доставьте, чтоб жила под кровлей нашей".Тут рабы мои, подкравшись, подошли к стоянке вражьей,Но приезжие и слушать не хотели о продаже.
Видя это, я вскричала: "Смерть им! Смерть!" И предо мнойДва убитые злодея скоро скрылись под водой.Люди деву окружили, повели ее домой,И спустилась я навстречу к незнакомке молодой.
Как была она прекрасна, рассказать я не умею!Назовут ли солнце солнцем, сопоставив солнце с нею!Не под силу этот образ начертать и чародею!Я в лучах его доселе вся горю и пламенею!"
Тут Фатьма, заплакав, стала бить руками по ланитам.Скорбь, как видно, овладела и торговцем именитым:Позабыв друг друга, оба с сердцем плакали разбитым,Растопив снега в долинах, слезы реками текли там.
Плач умолк, и друг промолвил: "Продолжай, молю, рассказ!""Деве той, — Фатьма сказала, — я доверилась тотчас.Всё я ей надоедала, целовала много раз,Усадив, не отводила от нее влюбленных глаз.
Я ее спросила: "Солнце! Дочь какого ты народа?Где тебя, краса созвездий, взяли эти два урода?"Но она не отвечала мне и с самого приходаСлезы горькие точила, словно в поле непогода.
Утомившись от расспросов и моих надоеданий,Не могло мое светило удержаться от рыданий.Из нарциссов сквозь агаты тек на лалы ток страданий.Изнывала я, не в силах утолить ее желаний.
Наконец она сказала: "Ты мне матери дороже,Но мое существованье лишь на вымысел похоже.Не пытай меня, коль бога прогневить боишься тоже.Я — скиталица простая, мне роптать на жизнь негоже".
Я решила: "Тот, кто ночью кличет солнце на восток,Тот поистине несчастен, скудоумен и убог.Нужно утром ждать рассвета, чтоб из дела вышел прок.Подожду, пока очнется эта дева от тревог".
ФАТЬМА СПАСАЕТ НЕСТАН-ДАРЕДЖАН И РАССКАЗЫВАЕТ О НЕЙ УСЕНУ
Солнцеликую, которой похвалы обычной мало,Я, клянусь ее любовью, никому не показала,Но она струила слезы, завернувшись в покрывало.Роза инеем покрылась, из ресниц метель взлетала.
Эту деву молодую, станом сходную с алоэ,Привела я незаметно в помещенье потайное.Скрыла я от любопытных это диво неземное,Только негр, слуга мой верный, ей прислуживал в покое.
Описать ее страданья не умею я вполне.День и ночь она рыдала, не смолкая и во сне,Утихала на минуту лишь со мной наедине...Отчего в разлуке с нею я не гибну? Горе мне!
День и ночь пред нею стыли слез глубокие криницы,Над пучиной глаз чернильных висли копьями ресницы,Как агатовые чаши, влагу черпали зеницы,Близнецы зубов сияли из волшебных уст девицы.
Видя девушку в печали, допытаться не могла я,Кто она, откуда родом, в чем ее кручина злая.Видно, вынесла бедняжка, слез потоки проливая,То, что вынести не в силах ни одна душа живая.
Ни ковра, ни одеяла эта дева не брала,Лишь вуаль из черной ткани покрывалом ей была.Руку под голову клала — так, бывало, и спала,И едва касалась пищи, торопясь из-за стола.
Расскажу я о вуали тонкотканой и прелестной.Много я перевидала всякой роскоши чудесной,Но такой я не встречала дивной ткани неизвестной:Хоть она казалась мягкой, но была прочней железной.
Уж давно в поместье нашем незнакомка укрывалась,Рассказать о ней Усену я, однако, не решалась."Для него любую тайну разболтать — пустая малость" —Так я думала о муже и, увы, не ошибалась.
Но потом я спохватилась: "Коль о деве я смолчу,Не смогу ничем помочь ей так, как этого хочу,Лишь со временем от мужа по заслугам получу...Так зачем же о бедняжке я напрасно хлопочу?
Что могла одна я сделать, истомленная тоскою?Будет лучше, коль Усену эту тайну я открою.Пусть он только поклянется предо мной, своей женою,Что нигде не будет хвастать незнакомкой молодою".
И пришла тогда я к мужу, и, обняв его, сказала:"Расскажу тебе я, милый, то, что ранее скрывала,Но держать все это в тайне головой клянись сначала!"Муж сказал: "Коль проболтаюсь, мне с горы свалиться мало!
То, о чем ты мне расскажешь, сохранить я в тайне рад,Не пронюхают об этом ни собрат, ни супостат!"И сказала я Усену, хоть мой муж и простоват:"Встань, пойдем! Увидишь солнце, ослепляющее взгляд!"
И когда пришли мы с мужем в потайное помещенье,Вздрогнул муж, увидев деву, и воскликнул в восхищенье:"Что я вижу пред собою? Что за дивное виденье!Неужели это солнце — нам подобное творенье?"
"Ничего о ней не знаю, — отвечала я супругу, —Знаю только, что явилась из-за моря к нам в округу.Пусть она сама расскажет, как помочь ее недугу,Пусть свое откроет имя и окажет нам услугу".
И почтительно сказали мы, склонившись перед ней:"Нас лучи твои, светило, обжигают все сильней.Как же нам луну избавить от скопления теней?Отчего желтей шафрана стал рубин в расцвете дней?"
Услыхала нас девица или вовсе не слыхала,Но уста свои, как розы, над жемчужинами сжала,Над челом, подобным чуду, змеи кос простерли жала,Солнце, скрытое драконом, людям больше не блистало.
И ни слова не сказала наша юная жилица,Только сумрачно смотрела, как угрюмая тигрица.Но когда ручьи устали из очей прекрасных литься, —"Уходите! — прошептала. — Дайте мне уединиться!"
И заплакали мы с мужем, севши около нее,И самих себя винили за невежество свое.Но безмолвствовала дева, погрузившись в забытье,И напрасно мы плодами угощали там ее.
Муж сказал: "Она мне будет утешением на свете!Только солнце и достойно целовать ланиты эти!Тот, кто девушку обидит, сам окажется в ответе!Если дети мне дороже, пусть мои погибнут дети!"
И опять мы любовались на нее среди забот.Было радостно свиданье, да нерадостен уход.И не раз потом мы с нею отдыхали от хлопот,И сердца томились наши в западне ее красот.
УСЕН ВЫДАЕТ НЕСТАН-ДАРЕДЖАН ЦАРЮ МОРЕЙ
