Ли Юй - Двенадцать башен
Итак, загадочная вещь называется Всевидящим зерцалом, а сделана она там, где расстилается Западный Океан. Однажды Цюй Цзижэнь, прогуливаясь с друзьями, увидел эту диковину в лавке подержанных вещей. На вопрос друзей, каково назначение этой вещицы, лавочник так ответил:
— Представьте себе, что вы поднялись в горы и взяли зерцало с собой. Тогда при желании вы сможете с его помощью увидеть, что делается на расстоянии тысячи ли.
Торговцу, понятно, никто не поверил.
— Не может быть в мире подобных чудес!
— Если не верите, господа, убедитесь сами. Торговец достал испещренный знаками лист, оказавшийся старым, никому не нужным сочинением.
— Прикрепите листок на воротах вон того дома и отсюда попробуйте прочитать, что на нем написано!
— Невозможно! — воскликнули молодые люди. — Расстояние чересчур велико, а иероглифы крошечные!
— А вы попытайтесь, — стоял на своем торговец и велел приказчику приладить к воротам лист. Затем он поставил зерцало на особую подставку и предложил друзьям взглянуть. Те вскрикнули от удивления.
— Виден каждый знак, и весьма четко!
— Каждая черточка!
— Отойдите еще на несколько шагов, и вы увидите, что линии увеличатся еще на несколько фэней, — сказал владелец лавки. — На расстоянии ста шагов и до одного ли эта диковинная труба увеличивает предметы в несколько раз. Порой они становятся больше тех, что изображены на вывеске «Башни Восьми песнопений» или на парной таблице[129] перед храмом Драгоценного созвездия[130].
Молодые люди слушали лавочника, затаив дыхание. Каждый хотел приобрести эту редкую вещь, но Цюй сказал:
— У вас она не получит дельного применения, уступите мне!
— Да ведь она только на то и годна, чтобы с ее помощью любоваться с высоты красивыми видами.
— Нет, господа, из нее можно извлечь большую пользу. Если вы позволите мне ее купить, обещаю вам ровно через год, самое большее через полтора, совершить удивительный подвиг, который может оказаться единственным великим событием моей жизни! А потом, если пожелаете, я отдам ее вам, господа. Согласны?
Приятели согласились, хотя и не поняли смысла слов Цюя, и сказали:
— Будь по-твоему, покупай ты! Если же кому-нибудь из нас зерцало понадобится, мы явимся за ним к тебе.
Цюй спросил цену, заплатил и, спрятав покупку в рукав халата, отправился домой. «С помощью зерцала, — размышлял он по дороге, — можно, поднявшись на холм, увидеть все, что делается вдалеке. Почему же вещь назвали зерцалом? Это скорее Всевидящее Око, глядящее вдаль на тысячу ли. Как же мне лучше им воспользоваться? Быть может, применить его в брачных делах, пока, увы, еще не решенных, хотя я и ношу «мягкую шляпу»[131]? Да, пора бы найти какую-нибудь красавицу. Но ведь девицам из знатных семей запрещено встречаться с посторонними мужчинами. А красотки из домов с «низкими вратами»[132] мне не нужны. Как-то сваха дала мне список невест, живущих поблизости. Вот и испытаю свою новую покупку. Заберусь на высокое место и стану осматривать окрестности. Не все же дома богачей окружены глухими стенами и имеют окна лишь в черепичной крыше! Наверняка есть усадьбы с открытыми галереями и резными оградами, с широкими окнами и распахнутыми настежь дверьми. Вблизи, разумеется, ничего не увидишь, кроме стен и заборов. Если же глядеть сквозь мое Всевидящее Око, все преграды разом исчезнут. Пойду-ка я в монастырь Высокой горы! Поднимусь на священную ступу[133] и посмотрю вокруг. Может, и высмотрю какую-нибудь необыкновенную красотку, а потом зашлю сватов. Уверен, что ошибки тут не произойдет, расчет точный».
Цюй отправился в монастырь Высокой горы, попросил отвести ему келью для занятий и сказал, что на досуге намерен гулять по окрестным горам. Но, разумеется, никакой наукой он не занимался. Все дни Цюй не расставался со Всевидящим Оком, глядя, что происходит в соседних поместьях. Красавиц было много, но пока ни одна не приглянулась Цюю. Но вот наконец настал счастливый день. Оказался он счастливым и для девицы из семьи Чжань, поскольку сулил ей встречу с небожителем, пусть и ненастоящим. В тот самый день Цюй неожиданно увидел шаловливых дев, которые, скинув одежды, предстали перед ним во всей своей прелести и вызвали в душе у юноши неодолимое волнение. От радостного возбуждения его охватила дрожь. Вдруг он заметил еще одну красавицу, которая вышла из беседки. Она была прекрасна, как яркая луна, как распустившийся цветок, и красотой превосходила остальных дев, даже могла поспорить с царем цветов — пионом! Юноша подумал, что девушка весьма рассудительна и сдержанна. Поначалу она не стала ругать служанок, а потом сурово их наказала. «Строга, но великодушна! — решил Цюй. — Умеет обходиться с теми, кто у нее в услужении. Значит, став женой, будет превосходной помощницей в доме». Цюй узнал ее фамилию, имя и вообще все до мельчайших подробностей. Не мешкая послал он сватов в дом Чжаня, но, не уверенный в том, что Чжань даст согласие, прибегнул к хитрости, сказав, что хочет «совершить поклон у ворот», то есть стать учеником почтенного Чжаня. Словом, он поступил так, как некогда Нань Жун[134] или Гунъе[135], которые прежде всего расположили к себе привередливого родителя, искавшего особо талантливых и красивых женихов.
Потом, как известно, Цюй отправился на экзамены, но и там, в чужом городе, образ красавицы все время стоял у него перед глазами. Вернувшись домой, он тотчас устремился в пагоду на горе, не разложив даже толком вещи, и сквозь око увидел Сяньсянь, сидевшую на скамье у ограды. Она заметно похудела и выглядела больной. Может быть, она обиделась за то, что он заставил ждать себя так долго? Цюй тотчас послал к ней сваху передать поклон. Конечно, это был лишь предлог, чтобы разведать обстановку. Вести в открытую разговор о свадьбе он считал пока неудобным, но в то же время боялся, как бы потом не было поздно. И тут у него появился план. Он решил внушить девице мысль о духах. Испытав страх перед тайной силой, она ни за что не откажется от данного слова.
Когда сваха, вернувшись, доложила ему о разговоре с Сяньсянь, молодой человек понял, сколь удивительные возможности заключены во Всевидящем Оке. Он велел свахе идти по своим делам, а сам, вооружившись волшебным оком, снова отправился в пагоду монастыря. Красавица стояла, облокотившись о перила, и слегка покачивала головкой. На кушетке лежали листки бумаги и камень для растирания туши[136]. Видимо, она сочиняла стихи и один из них должна была сейчас закончить.
«А что, если я и дальше буду играть роль духа? — подумал Цюй. — Как только она допишет стихотворение, я отправлю ей послание тоже в стихах. Представляю, как она удивится и испугается! Только бы сердечко ее не разорвалось от страха!» И действительно, такое знакомство не под силу простому смертному. На него не решились бы даже бессмертные! Но тут юношу охватили сомнения. «Мою сваху сейчас нигде не найдешь. Если же я отошлю послание через час, оно не произведет должного впечатления, девушка удивится, и все». Цюй послал слугу за свахой, а сам снова поднялся наверх, где принялся сочинять стихи.
Надо сказать, что обычно молодой человек поднимался не выше четвертого или пятого яруса, откуда все отчетливо видел. Но разобрать, что написано на листе бумаги, лежавшем на столе, юноша не мог, а повесить стихи на стену девушка не решалась — как бы кто-нибудь не увидел. Поэтому юноше пришлось взобраться чуть ли не на самый верх монашеской обители. Здесь он наладил Всевидящее Око и навел его на Башню Летней услады, где сидела красавица, держа в тонких, будто выточенных из нефрита, пальчиках-лепестках кисть. Она переписывала стихотворение, и молодому человеку удалось его прочесть:
«Двойные ворота, тяжелый засов.Весенняя к нам запоздала пора.Но верится: сможет узнать мотылек,Где юный цветок распустился с утра.Увы, даже тенью своей мотылекК сердечку цветка прикоснуться не смог.Быть может, во сне он сюда прилетит —Усядется на стебелек».
Вдруг девушка почему-то забеспокоилась, скомкала листок и сунула его в рукав кофты. Неужели почувствовала, что за ней следят? Наш герой едва не умер от страха.
Вдруг он заметил, что по лестнице поднимается мужчина в халате простолюдина и посконной шапке[137]. Благородным обликом он походил на даосского праведника. Это был отец красавицы. Тут только юноша понял, почему она так испугалась. Видимо, услышала шаги и поспешила спрятать листок, чтобы отец не заметил. Увы! Сквозь волшебное око юноша только видел, а слышать не мог. Однако, в том состоянии душевной тревоги, в котором юноша находился, немудрено было и испугаться.
«Судя по всему, отец помешал ей закончить стих, — думал юноша. — А ведь я хотел написать продолжение. Что же делать теперь? Вот незадача! И все же попытаюсь написать. Будь что будет! Не зря она старалась! Так и сделаю. И в стихах намекну на свадьбу. Есть поговорка: «Мужчина поет, женщина подпевает». А я поступлю наоборот: буду женщине подпевать. Тем более что после прихода родителя она в смятении. Мое послание будет весьма кстати, ведь оно перекликается с ее стихами, которые она не закончила. Воображаю, как она удивится!»
