Ланьлинский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
– Спасибо ребятам! – говорил, обращаясь к Симэню, Боцзюэ. – Горы своротили. И досталось же им нынче!
– Ленились, небось? – заметил Симэнь.
– Нет! Ловкие ребята, что и говорить! – хвалил Боцзюэ.
– Испокон веков ведется, – подхватил Се Сида, – у сильного полководца слабых солдат не бывает. Еще бы, с такими ребятами и заботы мало.
Слуги поставили огромный кувшин вина и начали выносить еду и закуски. В один миг на столе появилось не менее двух десятков блюд. Были тут жареное мясо с чесноком и плодами личжи, отварная телятина с жареным луком, перцем и можжевелом, рыба, курятина, маринованная утка и потроха. Нельзя описать всего разнообразия красочных яств! Ведь у кого только не обедал на своем веку Ин Боцзюэ, у кого только не пировал! Вот откуда он и приобрел блестящие познания в кулинарном деле, вот почему и пестрел его стол отменными деликатесами.
Гости вооружились палочками и аппетитно зачавкали, то и дело вздымались большие кубки.
Хань Цзиньчуань предпочитала постные закуски, а до мясного даже не дотронулась. Это не ускользнуло от зоркого взора Ин Боцзюэ.
– А ты чего из себя строишь? – обратился он к певице. – Теперь ведь не пост! Жил-был один постник. За всю жизнь скоромного в рот не взял, а когда умер, загробному владыке сказал: «Я только постным питался. Со мной и обращаться надо как с благочестивым». «А я почем знаю, что ты ел, – отвечает владыка. – Живот разрежем, видно будет». Разрезали постника, а у него одни слюни в животе. А все оттого, что другие ели, а он глядел да слюни глотал.
Все повалились от хохоту.
– За такие слова, гляди, язык бы тебе на том свете не вырвали, – сказала Цзиньчуань.
– Это блудницам языки вырывают, – говорил Боцзюэ. – Потому что они целуются, а сами языком шевелят, чтоб человека распалить.
Опять раздался хохот.
– Может, за город прогуляемся, а? – предложил хозяин.
– С великим удовольствием! – воскликнул Симэнь.
– С удовольствием! – поддержали остальные.
Боцзюэ велел Дайаню и своим слугам отнести два короба закусок и жбан вина к реке. Еду погрузили в небольшую лодку, а себе наняли лодку побольше и отчалили в сторону южных городских ворот.
– Причаливай! – крикнул, наконец, Боцзюэ, когда лодки приблизились к поместью придворного смотрителя Лю, в трех с лишним десятках ли от города.
Гости подхватили Хань Цзиньчуань и У Иньэр и сошли на берег.
– А куда мы теперь направимся? – спросил Симэнь.
– Да вот в поместье его сиятельства Лю, – отвечал Боцзюэ. – Чем плохо?!
– Ну что ж, пойдем туда! – отозвался Симэнь.
Гости заглянули в залу, прошли по длинному извилистому коридору, по глухим тропкам, углубились в густую рощу и в декоративные заросли бамбука. Не пересказать всех красот парка.
Только взгляните:
Густы зеленые кипарисы, строен высокий бамбук. Душистые травы зеленым с яркими узорами ковром покрыли сад. Как у танцовщицы бахрома плавно колышутся плакучей ивы нежные ветви. Рядами тянутся, причудливо кружась, перила, каменные балюстрады. Прекрасны цветники редких цветов, а их несметное число. Тихи оконца, сокрытые под сению дерев. Слышатся пташек дивные трели, то будто запели хором свирели. Да, великолепие здесь Императорского Сада, в Ясной Столице[804] не лучше пейзаж! Со всех краев сюда стекаются ценители природы, прогуливаются дамы не спеша. Просторы необъятны, радуют, бодрят, усталость отгоняя прочь. Без преувеличения скажу: зрелище неповторимое в своем великолепье!
Рука об руку с Хань Цзиньчуань и У Иньэр Симэнь обошел чуть ли не все уголки сада. Досыта насмотревшись, они завернули в беседку Вьющихся роз, и сразу повеяло приятной прохладой. Стоял стол, а по обеим сторонам огромные каменные диваны так и располагали к отдыху. Все расселись, и Боцзюэ велел слугам во главе с Циньтуном принести с лодки вино, закуски, посуду и духовую печь. Расположившись под зеленой сенью, первым делом выпили чаю. В разговоре речь зашла о Суне Молчуне и Рябом Чжу.
– И они бы теперь с нами пировали, – заметил Чан Шицзе. – Да на вот тебе!
– Чего хотели, то и получили, – сказал Симэнь.
– Значит, тут и остаемся? – спросил Боцзюэ.
– Можно и тут! – поддержал Бай Лайцян.
Они начали усаживаться. Симэнь занял почетное место. По обе стороны от него расположились певицы. Неподалеку у декоративного камня пристроились Ли Мин и У Хуэй. Один заиграл на лютне, другой ударил в кастаньеты. Послышалась песнь на мотив «Цветок нарцисса»:
По воле мамаши моейОн храму огня поклонился,И пламени столб закружился,И утки в испуге скорейВзвились над горящим гнездом.Стал сир, неуютен мой дом.Звенит золотая подкова,Коня оседлав боевого,Тщеславьем чинов опаленУходит любимый, и стонРазорванных струн мчится вслед.Бренчат мои гусли без ладу,В колодец – во тьму и прохладуЛетит драгоценный браслетИ вдребезги бьется о камни. Дон-дон…
Певцы умолкли. Пир продолжался на берегу пруда. Гости сидели на расстеленном ковре. Опять взметнулись кубки, пошла игра на пальцах и в краски. Царило неподдельное веселье.
– Почему ж Дун Цзяоэр, негодница, не пришла? – спросил Симэнь.
– Вчера сам ходил ее звать, – говорил Боцзюэ. – Гостя, говорит, провожу и к обеду приду. Если б знала, где мы, сейчас бы пожаловала.
– Ты, брат, выходит, сам виноват, – упрекнул хозяина Бай. – Что ж ты ей не сказал, где мы будем?
Симэнь наклонился к Бай Лайцяну и зашептал на ухо:
– Давай Попрошайку разыграем, а? Поспорим: если она в полдень не придет, каждый нальет ему по три больших чарки.
Бай объяснил Ину условия пари.
– Ну и что ж! Я согласен! – заявил Боцзюэ. – А если она придет, каждый из вас по три чары выпьет, идет?
Заключили пари. Дун Цзяоэр не показывалась. Боцзюэ только нервно посмеивался. Тогда Бай Лайцян, Се Сида и Симэнь с певицами пошептались и порешили так. Симэнь будто бы по нужде отойдет и велит Дайаню объявить: Дун Цзяоэр, мол, прибыла. Дайань сразу смекнул, в чем дело, и немного погодя, когда Боцзюэ впал в отчаяние, он влетел к пирующим и объявил:
– Барышня Дун пожаловала! Не знаю, как ей удалось разыскать!
– Моя почтенная прапрабабушка! – воскликнул Боцзюэ. – Не переживу этой радости! Говорил, она придет. Вина скорей! Каждому три чарки!
– А если мы выиграем, – вставил Симэнь, – ты пить будешь.
– Проиграю – буду! Иначе и за человека меня не считайте.
– Договорились! – послышались голоса. – А теперь ступай зови ее сюда. Тогда будем пить.
– Договорились! – подтвердил Боцзюэ. – Вот это уговор!
Боцзюэ бросился встречать певицу. Но в какую сторону он ни бежал, где он ни рыскал, все глаза проглядел, однако Дун Цзяоэр и следа не было видно.
– Вот проклятая потаскуха! – ругался он. – Ишь, потешается, из себя строит!
Когда он вернулся, все покатывались со смеху.
– Полдень проходит, – обступив Боцзюэ, говорили гости, – пей штрафные.
– Надула меня потаскушка, – ворчал Боцзюэ. – Раз поспорили – ничего не поделаешь, придется пить.
Симэнь без лишних слов наполнил до краев чару и протянул Боцзюэ.
– Сам говорил, чтоб тебя за человека не считали, если нарушишь уговор, – сказал Симэнь.
Боцзюэ взял чару. Вслед за Симэнем протянул кубок Се Сида. Не успел Боцзюэ осушить второй кубок, как к нему подошел У Дяньэнь.
– Да что вы делаете? – не выдержал Боцзюэ. – Меня ж мутит. Дайте хоть немного закусить.
Бай Лайцян подал сладкое.
– Чтоб тебе провалиться! – заругался Боцзюэ. – Мне чего поострее, а он сладкое сует.
– Да у тебя ж в чарке острое, – засмеялся Бай. – Не торопись, острое с кислым еще впереди.
– Вот болтун! – ругался Боцзюэ. – Языком доконает.
Тут Чан Шицзе протянул кубок, но Боцзюэ медлил. Ему хотелось сбежать, однако будучи в окружении Симэня и певиц, он был не в состоянии шевельнуть ногой.
– Чтоб тебе провалиться, проклятая Дун Цзяоэр! – завопил он. – На какие ж муки обрекла ты старика!
Гости захохотали.
Бай Лайцян велел Дайаню подать другой кувшин вина. Тот сунул горлышко в кубок, и снова, булькая, полилось вино.
– Когда глупые гости хозяина спаивают или потаскуха потешается – это одно, – говорил Боцзюэ, глядя на Дайаня. – Ну, а ты что делаешь?! Ты бы уж весь кувшин в кубок засунул. Нет, дядя Ин теперь тебе сватать не будет. Век бобылем проходишь.
Хань Цзиньчуань и У Иньэр поднесли Боцзюэ по чарке вина.
– Приканчивайте! – крикнул Боцзюэ. – Режьте как курицу! На колени встану.
– Нечего кланяться! – заявила Цзиньчуань. – Пей, раз подносят!
– Что ж ты перед сестрицей Дун на колени не падал? – спрашивает Иньэр. – Надо было ее как следует попросить.
– Не смейтесь! – говорил Боцзюэ. – В глотку больше не идет.
Певицы хотели было насильно влить ему в рот вино, но он взял у них кубки и, поспешно их осушив, стал скорее закусывать.
