Митицуна-но хаха - Дневник эфемерной жизни (с иллюстрациями)
И как раз в этот день появился Канэиэ. Как обычно, грустное настроение у меня прошло. Я только нервничала, и было очень печально, что спокойствие так и не наступило.
С приходом девятой луны природа стала очаровательной, и я решила, что хорошо бы мне пойти на поклонение в храм, где я могла бы поведать богам о моей полной превратностей жизни, — и втайне ото всех отправилась в одно такое место. К полотну, приготовленному в качестве жертвоприношения, я прикрепила различные надписи. Сначала для нижнего святилища:
О, чудодейственные богиПодножия горы.Я вас прошу —Вы здесь мне покажитеСвященное обличие свое.
У среднего:
Я долгие годыМолиться ходилаК богу Инари[40].Пускай криптомерияЗнаком укажет, услышана ль я.
А в самом конце:
К богам я ходила молиться,То вверх, то вниз по склонам.Но все-таки чувствую я, —Пожеланья моиЭти склоны не преодолели.
В ту же девятую луну я отправилась на поклонение в другое место. В каждом из двух его святилищ оставила по два жертвоприношения. Для нижнего написала:
В теченьи верхнемИли в нижнемЗапружен оказалсяРучей Омовения рук?А может, из-за невезенья моего…
И еще:
На зеленые ветви сакакиХлопчатобумажную ткань повязав,Прошу у богов —Всех трудностей сей жизниМне не показывайте, боги!
И еще для верхнего храма:
Когда же он будет,Когда же он будет, —Все ожидала, проходяСквозь рощу, в просветах деревьев,И видела сверкание богов.
И для него же:
Если хлопчатобумажныеТесемки связав на рукавах,Я перестануО жизни своей сокрушаться, —Подумаю, это сигнал от богов.
Однако заставляла я богов слушать там, где они не слышали…
Осень закончилась, уже первое число зимней луны сменилось последним ее числом, и все люди — и низкого, и высокого положения — суетились, и так проходило время, а я все ложилась спать в одиночестве.
Около конца третьей луны на глаза мне попались яйца диких гусей, и я подумала, как бы ухитриться связать их по десять штук. И от нечего делать вытянула длинную нитку шелка-сырца и ею перевязала одну штуку, и так, постепенно, всю партию. Получилось очень искусно. «Зачем держать ее у себя?» — подумала я и отправила связку придворной даме из дворца на Девятой линии. К подарку я прикрепила ветку цветущего кустарника дейция. Ничего особенного в голову мне не пришло и обычное по содержанию письмо я закончила словами: «Я решила, что этот десяток можно связать и таким способом». В ответ на это я получила стихотворение:
Могу ли я принять всерьезДесяток этот,Когда сравню егоС бесчисленнымиДумами о Вас?
Получив эти стихи, я ответила:
Нет проку, когда я не знаю,Сколь частоМеня вспоминаете Вы.Не лучше ли снова и сноваУвидеть число!
Впоследствии я слышала, что она изволила передать мой подарок пятому сыну государя.
Наступила и пятая луна. После десятого числа разнесся слух, что государь занедужил, а вскоре, в двадцатых числах, он изволил сокрыться от нас. На смену ему изволил взойти на престол наследный принц — владелец Восточного павильона. Канэиэ, который до тех пор именовался помощником владельца Восточного павильона, был провозглашен куродо-но то, главою административного ведомства, поэтому мы, вместо того, чтобы быть погруженными в печаль по случаю траура по покойному императору, только и слышали от людей, как они рады повышению Канэиэ по службе. Хотя я, отвечая на поздравления при встречах, испытывала чувства, будто и сама немного похожа на других людей, — душа у меня оставалась все той же, зато окружение мое при этом сделалось очень шумным.
Узнавая о том, как обстояли дела с императорской усыпальницей, и о прочем, что было связано с погребением, я представляла себе, как скорбят люди высокопоставленные, и печаль охватывала меня. Проходили дни за днями, и вот я отправила несколько писем с выражением соболезнования госпоже из дворца Дзёган. В их числе было такое:
Как этот мирНепостоянен! —И вот горюем над курганом,Где усыпальницаПогребена.
Ее ответное послание было преисполнено горести:
Объята горем яПо государю,И думаю, что где-то рядом он.А он уже, наверное, не здесь,Он входит в гору мертвых.
Когда закончились обряды сорок девятого дня и наступила седьмая луна, я услышала, что человек, который служил в дворцовой охране в чине хеэноскэ, еще молодой по возрасту, безо всякой видимой причины внезапно бросил и родителей, и жену, поднялся на гору Хиэйдзан и стал монахом[41]. Вскричав, что это невыносимо, глубоко задетая в своих чувствах, его жена тоже стала монахиней. В прежние времена я состояла с нею в переписке, и тут, очень тронутая, я решила выразить этой даме свое расположение:
Мне грустно былоПредставлятьСупруга Вашего в горах.Но вот уже и ВыВ небесных облаках!
Нисколько не изменившимся почерком она написала ответ:
Вошел мой мужГлубоко в горы.И я его хотела отыскать.Увы — легли меж намиНебесные те облака.
Я прочла и мне взгрустнулось…
А в этой мирской жизни Канэиэ продолжал радоваться продвижению по службе — то до генеральского чина тюдзё, то уже до третьего придворного ранга.
— Плохо то, — сказал он мне, — что разные места вызывают у меня много разных неудобств: здесь поблизости я присмотрел один удобный дом. — И перевез меня в него.
Сюда, если под рукой даже не было паланкина, он добирался быстро, так что я могла вовсе не заботиться о том, что подумают люди. Это было в середине одиннадцатой луны — месяца инея.
В последний день двенадцатой луны госпожа из дворца Дзёган пожаловала ко мне через западную сторону моего поместья. Когда наступил последний день года, я приготовилась проводить обряд Изгнания демона, и еще с полудня, когда раздался шум: «Гохо-гохо, хата-хата», — стала улыбаться сама себе, и так встретила сначала рассвет, а за ним и полдень. За это время в гости ко мне не пришел никто из мужчин, и я сидела в безмятежности. Я тоже слышала шум по соседству и беззвучно смеялась, вспоминая стихи «То, что буду ждать теперь».
Одна из моих дам для собственного развлечения оплела сеточкой каштан и сделала из него жертвоприношение, а потом укрепила его в виде ноши к деревянной одноногой фигурке; я взяла эту фигурку к себе, к ее бедру прицепила клочок цветной бумаги, написала на нем стихотворение и поднесла этой особе.
Жить с одной ногою, —Как в любви бесцветной,Одинаково горько бывает.А без палки в рукеНикогда не встречается горец.
Когда она услышала это стихотворение, то связала вместе концы коротко обрезанной сушеной водоросли «морская сосна»[42], надела эту связку на палку вместо каштана, а у куклы подскоблила на ее сухой ноге деревянную шишку, так что она стала казаться больше, чем прежде, и вернула ее назад. Когда я посмотрела на эту куклу, на ней обнаружила бумажку, где было написано:
Когда бы с ним ожиданьеВстречи с любимымМожно было сравнить,Они б оказались сильнее —Страданья любви безответной.
Солнце стало подниматься все выше, я отослала ей праздничные яства, и сама, в свою очередь, получила от нее такие же; пятнадцатого числа мы тоже провели обычные обряды.
И вот наступила третья луна. Я по ошибке получила письмо Канэиэ, предназначенное, очевидно, госпоже из дворца Дзёган. Когда я обнаружила это, ошибку было уже не исправить. В письме было написано: «Я собирался в скором времени побывать у тебя, но подумал, что возле тебя находится та, которая может подумать: „То не ко мне ли?“». Поскольку они за много лет привыкли видеться друг с другом, я подумала, что ничего сюда добавлять не нужно, и написала очень немного:
Не захлестнетСосновую ту гору Мацуяма,А обо мнеНеужто, притворившись,Так шумит волна?!
— Отнесите той госпоже! — велела я, отправляя письмо. А когда чуть погодя поинтересовалась, оказалось, что от нее сразу же принесли ответ:
