Ланьлиньский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

— Вы пить можете, дорогая, я знаю, — вставила старуха. — От чарки-другой ничего с вами не случится.

О том же говорят и стихи:

Достойно сожаления, пожалуй,Кокетничать с любовником случайным.С Сянжу Вэньцзюнь когда-то[123] убежала,Теперь Цзиньлянь Симэня повстречала.

Цзиньлянь взяла чарку и поклонилась Симэню и хозяйке.

— Мамаша, прошу вас, предложите госпоже закуски, — беря палочки, обратился Симэнь к старухе.

Та принялась потчевать Цзиньлянь самыми лакомыми кусками. Вино обошло три круга, и хозяйка пошла подогреть еще.

— Позвольте спросить, сколько цветущих весен видели вы, сударыня? — обратился Симэнь к Цзиньлянь.

— Впустую прожила двадцать пять лет. Родилась я в год дракона, девятого дня в первой луне, в полночь.

— Значит, вы, сударыня, ровесница моей жене. Она с того же года. У нее день рождения пятнадцатого в восьмой луне, поздно вечером. Она на семь месяцев моложе вас.

— Вы убиваете меня, сравнивая небо с землей.

— Как умна и рассудительна супруга господина У! — вмешалась в разговор хозяйка. — Как сметлива! Недаром в шитье мастерица! Всех философов знает, играет в двойную шестерку, шашки, кости, знает шарады. А как пишет!

— О, другой такой не найти! — воскликнул Симэнь. — Господину У просто повезло.

— Не хочу вас обидеть, сударь, — продолжала старуха. — Женщин-то у вас в доме много, это верно, но похожа ли хоть одна из них на супругу господина У?

— Что правда, то правда, — вздохнул Симэнь. — Сразу всего не расскажешь. Не везет мне. Никак себе по сердцу не найду.

— У вас первая жена была замечательная, — заметила Ван.

— И не говори! Если б она была жива! А то нет у меня хозяйки.

Дом разваливается. Едоков собралось достаточно, а что проку? До хозяйства никому дела нет.

— И давно вы живете без хозяйки? — спросила Цзиньлянь.

— Нелегко мне об этом говорить Моя первая жена, урожденная Чэнь, была женщина умная и сметливая, хоть и вышла из низов. Во всем мне помогала. Но три года назад ее, увы, не стало. Я женился, но эта жена все время болеет и домашних дел не касается. А раз в хозяйстве беспорядок, и домой идти не хочется.

— Правду вам скажу, сударь, только не сердитесь, — начала старуха. — Госпожа своим шитьем побьет и вашу первую супругу, и теперешнюю. Да и красотой своей тоже.

— Да и манерами, и своим обхождением госпожа превосходит даже мою первую жену.

— Ну, а как та зазноба? — спросила, смеясь, старуха. — С Восточной улицы. Почему не пригласите старуху чайку попить?

— Это Чжан Сичунь, что ли? Протяжные романсы петь искусница? Не нравится она мне. Уж больно ветреная.

— А Ли Цзяоэр, что за изогнутыми перилами[124] обитает? Вы ведь с ней давно знакомы.

— Она у меня живет. Если бы могла она хозяйство вести, я б на ней женился.

— Вы и с барышней Чжо близки были, — продолжала Ван.

— И Чжо Дюэр в дом привел. Третьей женой сделал. Недавно серьезно заболела, никак не поправится.

— Ну, а если б нашлась по сердцу такая, скажем, как эта госпожа, могли бы без помех в дом привести, а?

— Родители у меня умерли. Я сам себе хозяин. Кто мне посмеет перечить?

— Я шучу, конечно, — заверила его старуха, — но такую разве быстро сыщешь?

— Так уж и не найти?! Просто не везет мне в женах. Никак по себе не подберу.

Симэнь и старая Ван обменялись еще несколькими фразами.

— Не успели распробовать, а кувшин уж опустел, — заметила хозяйка. — Еще бы винца не мешало. Простите, что надоедаю, сударь.

— Вот, возьми, мамаша, да купи побольше, а что останется, себе оставь.

Симэнь Цин протянул ей около четырех лянов. Старуха поблагодарила Симэня и посмотрела на красавицу Цзиньлянь. От трех чарок вина она воспылала страстью и непринужденно болтала с Симэнем. Они отлично понимали друг друга. Цзиньлянь опустила голову и уходить не собиралась.

Да,

Кто тайные ее желанья разгадает?Придет весна — и алый персик расцветает.О том же говорят и стихи:Ничем не скроешь взора вожделенья,Судьба свела любовников в тиши.А сводня ублажает их томленьеИ про себя считает барыши.

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

Глава четвертая

Вино и женщины несут погибель странам,Красавицы — мужьям несчастный дар.Дацзи сгубила Чжоу — иньского тирана,[125]А в царстве У — Си Ши.[126] разрушила алтарь[127]В любви отрады и веселья ждешь —Не забывай, что к гибели идешь!Опутанный Цзиньлянь любовною игрою,Симэнь оставил лань, погнавшись за сайгою.

Так вот, взяла старая Ван серебро и перед уходом обратилась к Цзиньлянь:

— Я пойду за вином, а тебя, дорогая, попрошу поухаживать за гостем. Тут еще немного осталось. Вам по чарочке хватит. Думаю на Восточную улицу сходить — там вино получше. Так что немного задержусь. Лицо старухи расплылось в улыбке.

— Не ходите, мамаша, — попросила Цзиньлянь, — и этого хватит.

— Ай, милая! Вы с господином не чужие, небось. Посидите, по чарочке пропустите — ничего тут особенного нет, — уговаривала Ван.

Цзиньлянь все еще упрашивала хозяйку, но сама не уходила. Старуха поплотнее прикрыла дверь, завязала скобку веревкой, а сама села у дороги и принялась сучить нитки, оставив любовников с глазу на глаз в запертой комнате.

Симэнь Цин очей не спускал с Пань Цзиньлянь. У нее чуть распустилась прическа, приоткрылась пышная грудь, на лице играл румянец. Симэнь наполнил чарку и поднес Цзиньлянь, потом притворился, будто ему душно, и скинул зеленый шелковый халат.

— Можно вас побеспокоить, сударыня? Будьте так добры, положите на кан.

Цзиньлянь приняла у него халат и положила на кан. Симэнь нарочно провел рукой по столу и смахнул палочки. На счастье, они упали прямо под ноги Цзиньлянь. Он тотчас же нагнулся за ними и увидел два золотых лотосовых лепестка — маленькие остроносые ножки, ровно в три цуня.[128] Ему стало не до палочек, и он сжал в руках расшитую цветами туфельку.

— Вы уж чересчур, сударь, — рассмеялась Цзиньлянь. — Если у вас вспыхнуло желание, то ведь и я не лишена чувств. Вы в самом деле хотите обладать мною?

— Будь моей, дорогая, — проговорил он и опустился перед ней на колени.

— Только как бы не застала мамаша, — проговорила Цзиньлянь и обняла Симэня.

— Не так страшно. Она все знает.

Они сняли одежды и легли, отдавшись наслаждениям.

Только поглядите:

Мандаринка-уточка и селезень шеи сплели, на воде резвятся. Прильнул к подруге феникс — порхают в цветах. И парами свиваясь, ликуют, шелестят неугомонно ветки. Сладки, прекрасны узы, связавшие любовников сердца. Жаждут страстного поцелуя его губы алые, румяные ее ланиты того ж нетерпеливо ждут. Вот чулочек шелковый взметнулся высоко, и над его плечами два тонких серпика луны взошли в одно мгновенье. Упали, свисли шпильки золотые, и ложе затмила черных туч гряда. В любви клянутся вечной, нерушимой, игру ведут на тысячу ладов. Стыдится тучка, робеет дождь. Еще хитрее выдумки, искуснее затеи. Кружась, щебечет иволга, не умолкая. Нектаром уста упоены. Страстно вздымается талия-ива и жаром пылают вишни-уста. Как звезды сверкают глаза с поволокой, украшают чело ароматные перлы. Волнами колышется пышная грудь, капли желанной росы устремляются к самому сердцу пиона.

Да,

Такого наслажденья не знали никогда.Особо сладок вкус запретного плода.

Едва они встали, чтобы привести себя в приличный вид, как открылась дверь и появилась старуха.

— Ах, вот вы чем тут занимаетесь! — захлопала она в ладоши, изобразив удивление и испуг.

Любовники всполошились.

— Так, так, — продолжала хозяйка. — Я пошить мне на смерть тебя пригласила, а ты блудить начала? Узнает муж — мне не поздоровится. Лучше, пожалуй, самой все ему рассказать.

С этими словами старая Ван повернулась и пошла к У Чжи, но ее ухватила за подол испуганная Цзиньлянь.

— Мамаша, простите! — упав на колени перед старухой, умоляла она.

— Вы должны исполнить одно мое требование, — сказала хозяйка.

— Что одно — целых десять исполню, — заверила ее Цзиньлянь.

— Отныне и впредь ты никогда не будешь противиться желаниям господина Симэня и все скроешь от мужа. Когда б ни позвал тебя господин Симэнь — рано или поздно — ты должна прийти. А не явишься хоть раз, все скажу У Старшему.

— Буду во всем вас слушаться, мамаша, — обещала Цзиньлянь.

— Вам, сударь, я говорить ничего не собираюсь. Вы и сами видите, наш план полностью удался. Помните обещанное, не нарушайте слова. Но если исчезнете, все станет известно У Старшему.