Чингисхан. История завоевателя Мира - Джувейни Ата-Мелик
Когда эмир Аргун прибыл в Хорасан, явились все министры (aṣḥrāb) и садры, и он велел зачитать ярлыки и растолковал ясы Менгу-каана чиновникам по сбору налогов (ʽummāl) и мутасаррифам. И с каждого он взял письменное обещание, что он не нарушит их положения и не будет относиться с пренебрежением к тому, что изложено в них; и что тот, кто совершит что-то противное им и допустит притеснение жителей, тем самым становится преступником и подвергает себя наказанию. И в соответствии с королевским указом он назначил эмиров и секретарей, которые несколько дней вместе размышляли о том, каким должен быть купчур, который было приказано ввести. Наконец было решено, что после проведения переписи его размер должен составить 70 рукнийских динаров в год с десяти человек, которые должны выплачиваться ежегодно. После этого он назначил эмиров и секретарей, которые должны были организовать проведение переписи и сбор купчура. В Хорасан и Мазендеран он назначил двух или трех монгольских эмиров, которые прибыли как представители принцев, а также Наку, своего собственного родственника, ходжу Фахр ад-Дина Бихишти, улуг-битикчи, и министра Изз ад-Дина Тахира, [своего] полномочного заместителя (nāyib-i-muṭlaq). В Ирак и Йезд он отправил Найматая и моего отца, сахиб-дивана, хотя большой палец (shast) Судьбы завязал года последнего /257/ шестидесятым (shast) узлом и ослабил силу его страстей и желаний; он устал от службы в диване и питал к ней отвращение и, [вовремя] опомнившись перед падением в омут сожалений, он решил укрыть ноги подолом довольства и наверстать попусту растраченное время. На эту тему он написал следующую двуязычную киту.
Как долго будешь ты творить неправые дела, ребячества подол как долго будет волочиться за тобою? Подобен ячменю (javīn-ī) ты, Джувейни, коль ищешь ты, всегда найдешь. К чему же эта жадность? В невежестве своем ты судишь, как другие, забыв, что скорый суд наказывают строго. Решил ты с жизнью счет свести, не зная конечной суммы. Как же ты неосторожен! Когда Судьба в один прекрасный день другого наградит, ты горько пожалеешь о собственной судьбе. И днем и ночью от трусости своей терзаешься, тому причина — твой злобный нрав. Все ярче свет сиянья [облака] седых волос, и юность, словно облако, прошла. И улетела юность, и явилась старость, с обманщицей покончив, как и прежде, ты спишь глубоким сном. Минула молодость, и вот приходит старость, несчастья одолели, значит, время раскаянья пришло. Почтенный возраст все больше упирает в стремя постоянства, зачем же поворачивать поводья желания к тому, что бесполезно? Не поддавайся чарам дев сладкоголосых (ghawāni), поскольку сладкие слова страшней клыков мучений. Сорви покров довольства, ведь луна Муканны[1458] не одарит тебя волшебным лунным светом. И обмануть себя не дай вина плесканьем, ведь это лишь за миражом погоня. И если ты не хочешь стать глупцом, зачем всегда вином ты полон, словно кубок? Вторгаешься ль в святилище сокровищ с червями дел преступных[1459]в кожаном мешке?[1460]. /258/ Покой тебе не ведом, как дождю небес, как кутруб[1461], жизнь свою проводишь в суете.Однако, поскольку эмиры не дали согласия на его отставку, мой отец против своего желания отправился в Ирак. Когда он прибыл в район Исфахана, он был сражен болезнями, которые взаимно усилили друг друга, и вручил свою душу Богу, отправившись с привала смерти в путешествие к вечности.
Емир Аргун отправил также Турумтая и Сарик-Буку[1462] вместе с меликом Садр ад-Дином обеспечить проведение переписи, деление на тысячи и введение купчура при содействии ходжи Маджд ад-Дина из Тебриза.
Сам он тем временем отправился ко двору Бату, чтобы уладить кое-какие дела, и ходжа Наджм ад-Дин[1463] сопровождал его до орды Бату. Дела эти были рассмотрены сообразно указу Менгу-каана и его собственному толкованию. Затем он отправился через Дербент в Грузию, Арран и Азербайджан и завершил работу по проведению переписи, введению купчура и оценке величины налогов, после чего выехал в Ирак.
А в его отсутствие при Императорском дворе некие люди объединенные злобой и враждой к нему, добыли ярлык [о направлении] Джамал ад-Дина Хасс-Хаджиба ревизором. Прибыв в Хорасан и не найдя там никого, он приступил к проверке счетов и простер руку захвата и присвоения.
Когда эмир Аргун закончил свои дела в Ираке и Азербайджане, он поспешил повидаться с принцем Хулагу, которого он настиг в Кише[1464]. Заручившись его поддержкой и покровительством, он продолжил свой путь ко двору Менгу-каана и прибыл в Хабаран. После того как /259/ он покинул ставку Хулагу, к последнему явился Джамал ад-Дин Хасс-Хаджиб и положил перед ним список всех министров, меликов, эмиров и начальников, сказав: «Я располагаю обвинениями против каждого из них и должен отправиться ко двору Менгу-каана». Хулагу отвечал: «Это дело эмира Аргуна и должно быть решено так, как он сочтет нужным. По велению Менгу-каана и с нашего согласия мы вложили ключи правления теми странами в его руки». А в тот список Джамал ад-Дин включил и имя автора этих строк. Когда принц дошел до моего имени, он сказал «Если есть против него какое-то обвинение, пусть о нем будет доложено в моем присутствии, чтобы сейчас же разобраться с этим делом и принять решение». Джамал ад-Дин пожалел о сказанном и, извинившись, удалился; а вернувшись оттуда, он в Мерве присоединился к эмиру Аргуну.
В это время между последним и ходжой Фахр ад-Дином завязалась такая дружба, какой между ними не было прежде, и они отправились ко двору в месяц раби 1654 года [март-апрель 1256], а вести дела под началом принца Хулагу и управлять Ираком, Хорасаном и Мазендераном эмир Аргун назначил своего сына Керей-Мелика, эмира Ахмада и вашего покорного слугу.
Когда эмир Аргун прибыл в орду Императора Мира, несколько клеветников и доносчиков уже поджидали там его прибытия, надеясь замыслить против него какое-нибудь дело или придумать какой-нибудь план, чтобы навредить его фортуне, которой покровительствовал сам Всевышний. К этим людям присоединились Хасс-Хаджиб и некоторые другие. Они изложили свои обвинения, и хитайские писцы принялись изучать счета, а эмиры яргу начали расследовать дело эмира Аргуна. Поскольку благоволение Судьи Вечного Суда все еще сопутствовало его делам, его враги не добились ничего, кроме испытаний и несчастий и позора и сожалений. Некоторые из зачинщиков умерли, находясь в орде, Хасс-Хаджиба и других доносчиков [Император] передал эмиру Аргуну; и одни из них были преданы смерти на месте, а другие казнены по прибытии в Тус. /260/ А что до Хасс-Хаджиба, он был отправлен назад под стражей и всего с одной лошадью.
После того как перепись в провинциях была завершена, Император Мира разделил их все между своими родственниками и братьями, о чем будет рассказано в надлежащем месте. И поскольку касающийся Небес балдахин Менгу-каана перемещался теперь в направлении самых отдаленных земель китаев, эмиру Аргуну вновь было велено вернуться в подвластные ему страны со всеми его меликами и эмирами; и он был отмечен особыми почестями и милостями. А что до эмиров и меликов, то те из них, кто не был удостоен пайцзу и ярлыков в первый раз, теперь их получили. Ходжа Фахр ад-Дин Бихишти умер в орде. Его должность была передана его сыну Хусам ад-Дину Амии-Хусейну, хотя он и был младше других его сыновей, потому что он мог читать монгольские тексты, написанные уйгурским письмом[1465], а это в наш век стало основой учености и всяческих умений[1466]. На должность улуг-битикчи, представлявшего Бату, был назначен ходжа Наджм ад-Дин, а другие битикчи, мелики и эмиры сохранили свои должности. Ходжа Наджм ад-Дин после этого отправился ко двору Бату.
