Шараф-наме. Том I - Шараф-хан Бидлиси
Эмир Шараф после долгих раздумий и размышлений решился заявить в ответ: “Следуя указанию достойнейшего из творений — да пребудут над ним самые возвышенные моления! — и святому стиху [Корана]: “Советуйся с ними о делах”[1091], мы также, посовещавшись с эмирами и знатью по этому вопросу, предоставим на государево усмотрение решение, приличествующее обстоятельствам и способствующее благоприятному исходу дел”.
Знатные возвратились, а эмир Шараф в ту же ночь призвал [к себе] некоторых своих верных сановников, и каждый из них высказывал свое мнение по этому вопросу. Под конец эмир Шараф сказал: “По сути дела отправить этого человека в подобном виде и положении ко двору султана — значит вызвать к себе неприязнь и вражду. Разумнее выставить в пути авангард примерно из трехсот сильных храбрецов и опытных молодцов, а потом разрешить Уламе уехать. Как только он минует небольшое расстояние, мы подымем крик, что Улама бежал, /422/ и пошлем в погоню несколько человек убить Уламу и некоторых видных [его сторонников]. Голову его с объяснением [этих] обстоятельств мы отправим к высокому султанскому порогу и очистим мир от зла, [порождаемого] этими смутьянами. В противном случае, если мы отправим Уламу ко двору государя в таком виде, это не даст хороших результатов и не приведет ни к чему, кроме раскаяния и сожаления”.
Некоторые одобрили это мнение и согласились [с ним], другие возразили, говоря: “Среди нашего войска есть люди посторонние из эмиров и стражи двора. Не дай бог, эта тайна будет разглашена, начнется строгое дознание, и язык смирения будет не в силах произнести [слова] оправдания”.
В результате не были приведены в исполнение ни пожелание Уламы, “и замысел эмира Шарафа. Уламу в том же жалком состоянии доставили в Бидлис, подготовили все для [его] путешествия и со всеми почестями и знаками внимания отправили ко двору султана Гази. Стоило Уламе миновать Бидлисский туннель, как стал он походить на дракона, вышедшего из пещеры, или дива, вырвавшегося из бутылки. Словом, на эмира Шарафа затаил он в душе злобу, и в первый же день, когда он удостоился счастья лобызать государев порог, [Улама] начал на него жаловаться и наговаривать, мол: “В угоду кызылбашам он ненавидел вашего слугу и даже решил убить его, чтобы выслужиться перед шахом Тахмасбом. Я взываю к безграничной государевой милости и беспредельному монаршему милосердию, дабы сместил он эмира Шарафа, а вилайет его передал [своему] слуге на правах правителя. И с божьей помощью страна персов и территория Азербайджана будут в наилучшем виде завоеваны и перейдут в могучую десницу наместников рода 'Усмана. Со стороны же [вашего покорного] слуги в этом важном деле будет оказано подобающее содействие”. /423/ И еще добавил: “Если позвать эмира Шарафа к государеву порогу, то он едва ли явится”.
Случилось так, что там был некий 'Али Саййидан из аширата кавалиеи, сопровождавший Уламу к [монаршему] порогу. Его привели в высокий диван и спросили: “Если вашего эмира вызовут к султанскому порогу, он приедет или нет?” Тот простодушный и чистосердечный курд сказал в ответ: “При подобных обстоятельствах их прибытие к высокому двору весьма затруднительно”. Везиры и столпы державы приняли его слова за подтверждение речей Уламы и с помощью разных подлостей внушили [это] высокодостойному султану, изобразив его слова проявлением бунта и непослушания, мол, “он нас предпочитает кызылбашам”.
На этом основании в тот же день управление Бидлисом [султан] пожаловал Уламе, а на завоевание Бидлиса определил большой отряд из янычар и нового пополнения гулямов. Сардаром он назначил эмира эмиров Диарбекира Фил-Йа'куб-пашу и во главе около тридцати тысяч человек из Диарбекира, Мараша, Алеппо и [всего] Курдистана послал против эмира Шарафа, дабы они явили твердость и радение при покорении вилайета Бидлиеского. Эмир Шараф, услышав такие известия, обеспокоился. Но, сколько ни посылал он к высокому двору даров и приношений, [сколько ни] заявлял о своей преданности и единодушии, извинения его не принимались, а на слова его не обращали внимания, так как везир [того] времени [был недоволен им] из-за коня, попавшего к эмиру Шарафу во время разгрома племени пазуки. Великий везир несколько раз просил у него этого коня, но тот приводил всякого рода отговорки и извинения, а [коня] не отдавал.
[Тогда эмир Шараф], /424/ отчаявшись, был вынужден заняться, укреплением крепостей Бидлисского вилайета и поручил их заботам отважных молодцов и храбрых мужей. Он привел а готовность орудия и средства крепостной обороны и [заготовил] необходимые запасы и провиант на время [осады]. Охрану и защиту крепости Бидлиса он возложил на Ибрахим-агу билбаси и мир Мухаммада Насираддини и вместе с ними поставил на оборону около трехсот именитых [людей] племени рузаки. Своего сына Шамсаддина вместе с семьей [эмир Шараф] отправил в крепость Ахтамар. Крепости Муш, Ахлат, Кефандур, Амурек, Калхок, Фируз, Салам[1092], Калхор, Татиг и Суп, которые в те времена были заселены и процветали, он поручил наиболее родовитым представителям знати рузаки и, следуя словам лекарей: “Последнее средство — прижигание”, обратился в сопровождении нескольких избранных за покровительством к порогу шаха Тахмасба, который в то время пребывал в Тебризе. У него испросил [эмир Шараф] помощи и содействия. Шах Тахмасб оказал ему милости и почести и в [том] не оставил без внимания ни единой мелочи.
В 938 (1531-32) году под крепостью Бидлиса разбили шатры Фил-Йа'куб и Улама с многочисленным войском. Вскоре началась осада, и языки пламени войны и сражения поднялись выше небесной сферы. Ежедневно, когда повелитель звездной рати, желая завоевать четвертую [небесную] твердыню[1093], забрасывал золоченый аркан на зубцы этой лазурной цитадели, мужественные герои и храбрые витязи разжигали пожар сражения. И снова, когда странствующая по [всему] свету луна появлялась через западную дверцу, чтобы охранять вершины небесной тверди, рвущиеся в бой храбрецы и богатыри с нравом леопардов
