Сёсан Судзуки - Японская новелла
Но только до весны. Скоро холода настанут, жалко ее. Но как тепло станет, на этом конец”.
* * *Первый поезд оставил на площади трех пассажиров.
Водитель поправил сиденье. Дочь смотрела на теплую прямую спину. Осенний утренний холодок обтекал плечи.
Автобус догнал повозку. Она съехала на обочину.
— Спасибо! Телега.
— Спасибо! Лошадь.
— Спасибо!
— Спасибо!
— Спасибо!
Наполнив своими благодарностями всю шестидесятикилометровую горную трассу, водитель вернулся в порт на южной оконечности полуострова.
...Хурма в этом году уродилась на славу. Осень в горах была прекрасна.
1925
ЛЮБОВНОЕ САМОУБИЙСТВО
Пришло письмо от мужа. Он разлюбил ее и бросил. Первое письмо за два года. Из далекого города.
“Не давай девочке резиновый мячик. Я слышу, как она стучит им об пол. От этого звука у меня стучит сердце”.
Мать отобрала у дочери мячик. Ей было девять лет.
Потом от мужа пришло еще одно письмо. Оно было отправлено уже из другого города.
“Пусть девочка не носит в школу ботинки. Я слышу, как она топает ими по мостовой. Будто топчет мне сердце”.
Вместо ботинок мать дала дочери мягкие матерчатые тапочки. Девочка заплакала и перестала ходить в школу.
Потом пришло еще одно письмо. Со времени предыдущего послания минул всего месяц, но почерк у мужа стал стариковский.
“Не давай девочке чашку. Когда она скребет из нее рис, у меня на душе скребут кошки”.
Мать стала кормить дочь своими палочками, как если бы той было три годика. Потом она вспомнила время, когда ей действительно было три года, а муж так счастливо играл с ней.
Дочь тихонько пошла к шкафу и достала чашку. Мать выхватила ее и разбила вдребезги о камень в саду. Вот от какого звука разбивается сердце ее мужа! Она нахмурилась и швырнула свою чашку в камень. Вот от этого звука разбивается его сердце? Мать выкинула обеденный столик в сад. А как насчет этого звука? Она кинулась к стене дома и стала молотить ее кулаками. Потом бросилась плечом на бумажную перегородку — прорвала, словно копьем ударила, упала на пол. Как тебе такой звук?
— Мама, мамочка!
Девочка подбежала к матери в слезах, та стала хлестать ее по щекам. Послушай-ка эти звуки!
Эхом прикатилось новое письмо от мужа. Из другого далекого города.
“Вы не смеете издавать никаких звуков! Вы не смеете хлопать дверями! Вы не смеете открывать окон! Вы не смеете дышать! Вы не смеете заводить часы!”
“Вы, вы, вы...” — шептала жена, роняя слезы. Потом навсегда перестала издавать звуки. Даже самые тихие. Они с дочерью умерли.
Странно, но муж умер в одной постели с ней.
1926
СЧАСТЬЕ
“Дорогая сестра!
Извини, что так долго не писал тебе. Надеюсь, у тебя все в порядке. В твоей Японии, тоже, наверное, страшно холодно. У нас в Маньчжурии каждый день стоят морозы — градусов двадцать или даже больше. Окна — в ледяных узорах. Ты меня знаешь — я же здоровый, но и у меня потрескалась кожа на руках, пальцы ног — обморожены. Ковыляю. Удивляться нечему. Встаю в пять, варю рис, похлебку, кипячу воду. Завтрак подаю в шесть. Потом мою посуду. Холодной водой. Уроки начинаются в девять, но до половины девятого я занимаюсь домашними делами. Самое противное — убирать дом и мыть уборную. Конечно же, холодной водой.
Уроки кончаются в пол-третьего или в три. Если не успеваю вернуться через полчаса домой, за ужином меня ругают. Вернулся — снова уборка, коли дрова на завтра. Когда поднимается метель, ничего не видать. Руки и ноги ноют от холода. Снег задувает за воротник. Из трещин на коже сочится кровь, плачу. Потом готовлю ужин. Ужинаем в пять, потом убираю со стола. Потом смотрю за Сабуро, пока он не заснет. Учиться некогда.
По воскресеньям стираюсь в холодной воде — рубашки, брюки, иногда отцовские носки и перчатки. Если остается время, сижу с Сабуро. Вот так. Деньги на книжки и тетрадки двадцать раз просить надо. Ругаются-ругаются, потом дадут. Только все равно этого не хватает, учителя сердятся. Учиться стал плохо и как-то ослаб.
И на новый год — одна работа. Родители ели очень вкусно, а мне дали только один мандарин. И на том спасибо. Второго января у меня подгорел рис. Отец мне влепил такую оплеуху, что у меня искры из глаз посыпались. И даже сейчас голова иногда ужасно болеть начинает.
Вот уже десять проклятых лет прошло с тех пор, как этот чертов отец забрал меня от бабушки с дедушкой и привез в эту холоднющую Маньчжурию. Мне тогда шесть лет было. Отчего я таким несчастным родился? Каждый день меня колотят, словно скотину. А что я им плохого сделал? А мать только и делает, что придирается.
Но ничего, через месяц закончу шестой класс и уйду из этого проклятого дома. Поеду в Осака, поступлю на фирму, стану учиться “на отлично” в вечерней школе.
И ты, Катико, тоже будь здорова. Передавай привет бабушке с дедушкой.
До свидания”.
* * *Катико сидела смирно, пока он читал это письмо, которое ему удалось вырвать из ее рук.
— Да они из мальчика домработницу сделали! Неужели они так над мальчишкой измываются?
— Даже взрослый такого не выдержит.
— Да, даже взрослый, — повторил он за ней, вложив в эти слова все свое сочувствие. — А тебе в Маньчжурии так же доставалось?
— Еще хуже.
Теперь он впервые по-настоящему понял, почему Катико сбежала из Маньчжурии в Японию, когда ей было всего тринадцать лет. А до этого просто удивлялся ее смелости.
— И что ты теперь собираешься делать с ним?
— Отдам в школу. Отдам в школу, чего бы это мне ни стоило.
— Тогда следует сейчас же послать ему денег на билет.
— Не годится. Его тут же снимут с поезда. А если не снимут, так на корабле уже точно поймают. Отец хочет продать его этой весной, когда кончится учебный год. Мне мачеха каждый день тоже говорила: продам тебя, обязательно продам Когда его продадут, тогда выкуплю его.
— Как же ты узнаешь, где он? Продадут его — и все, пропал в этой Маньчжурии.
— А больше ничего не придумаешь. Если его по дороге схватят и вернут домой, они же убьют его.
Катико опустила голову.
Катико ухаживала за этим мужчиной уже год. Он был болен. Уже целый год она была с ним, заботилась. Он начинал ощущать, что не может расстаться с ней. Люди же говорили, что он, человек женатый, разрушит ей жизнь. Мол, уж слишком сильно он ее любит. Но он решил — пусть будет как будет. И вот теперь это письмо. Оно заставило его похолодеть. Как он смеет предлагать ей несчастное будущее, ей, которая сбежала от жизни еще более ужасной, чем та, о которой говори ее брат? И здесь никакая любовь не была оправданием. Он поднялся над своей болью и принял решение. Он отправится в Маньчжурию. Он вырвет ее брата из рук мачехи. Потом устроит его учиться.
Он ощутил себя счастливым. Если он станет помогать мальчику, будет возможность время от времени видеть Катико. А сделать мальчика счастливым — в его силах. А сделать счастливым хоть одного человека — значит сделать счастливым себя.
1926
НОГТИ
Бедная девушка сняла комнату на втором этаже такого же бедного дома. Она ждала появления своего возлюбленного для заключения брачных уз, однако каждый вечер к ней приходил не тот, кого она ждала. Дом стоял так, что другие строения заслоняли утреннее солнце. Девушка часто стирала белье на заднем дворе. На ногах у нее были потрепанные мужские сандалии.
Каждый вечер самые разные мужчины заученно произносили одну и ту же фразу: “Ну и дела! У тебя что, даже сетки от комаров нет?”
— Мне очень неловко, но только я не сплю всю ночь напролет, комаров отгоняю. Так что извините, пожалуйста.
Девушка зажгла пропитанный специальным раствором зеленый шнур, чтобы выкурить комаров. Она любила погасить лампу и смотреть, как тлеет шнур. В это время она вспоминала детство. Тогда ей часто приходилось опахивать веером мужчин. Она видела этот веер во сне.
Настала осень, какой-то старик поднялся к ней.
— Может, сетку от комаров повесишь?
— Мне очень неловко, но только я не сплю всю ночь напролет, комаров отгоняю. Так что извините, пожалуйста.
— Вот оно что. Погоди-ка минутку. Старик встал, девушка вцепилась в него.
— До самого утра комаров гонять буду. Совсем спать не буду.
— Не беспокойся, я мигом.
Старик ушел. Не гася лампы, девушка подожгла шнур. Она была одна в ярко освещенной комнате и не могла вспомнить свое детство.
Старик вернулся через час. Девушка бросилась ему навстречу.
— Хорошо, что крюки в потолке уже забиты.
Старик повесил новенькую белую сетку в этой жалкой комнате. Девушка зашла под нее, раздвинула полы. От этого прикосновения сердце ее забилось быстрее. “Я точно знала, что вы вернетесь, оттого и лампу не погасила. Как хорошо при свете на сетку смотреть!”
