Сюэцинь Цао - Сон в красном тереме. Т. 1. Гл. I – XL.

– Очень интересно, – согласились все.

– Поскольку мне первой пришла в голову мысль создать общество, то и право первой устроить угощение принадлежит мне, – заявила Таньчунь.

– В таком случае открытие общества назначаем на завтра, – предложила Ли Вань и обратилась к Таньчунь:

– Согласна?

– Давайте это сделаем прямо сейчас, – сказала Таньчунь. – Ты задашь тему для стихов, Властительница острова Водяных каштанов задаст рифмы, а Обитательница павильона Благоухающего лотоса будет следить за порядком.

– А по-моему, несправедливо, чтобы задавал тему и рифмы кто-нибудь один, – заметила Инчунь. – Лучше всего тянуть жребий.

– По дороге сюда я видела, как в сад принесли два горшка с очень красивой белой бегонией, – сказала Ли Вань. – Почему бы нам не сочинить о ней стихи?

– Так ведь ее никто не видел! – запротестовала Инчунь.

– Все знают, какая она, белая бегония, – возразила Баочай. – Зачем же на нее смотреть? Древние слагали стихи в минуты вдохновения и не всегда писали о том, что видели в данный момент. Иначе у нас не было бы так много замечательных стихов.

– В таком случае я задам рифмы, – уступила Инчунь.

Она взяла с полки томик стихов, раскрыла наугад, показала всем четверостишие с семисловной строкой и заявила, что все должны писать такие стихи. Затем она обратилась к одной из служанок:

– Назови первое пришедшее тебе в голову слово.

Девушка стояла, прислонившись к дверям, и не задумываясь выпалила: «У дверей».

– Итак, первое понятие – «дверь», – сказала Инчунь. – Оно по своему звучанию попадает в тринадцатый раздел. В наших стихах дверь должна быть упомянута в первой строке.

Она потребовала шкатулку с карточками рифм, извлекла из нее тринадцатый ящичек…

– Попались слова, которые очень трудно сочетаются, – заметил Баоюй.

Тем временем Шишу приготовила четыре кисти и четыре листа бумаги и подала каждому. Все стали сочинять стихи, одна лишь Дайюй как ни в чем не бывало играла листьями утуна, любовалась осенним пейзажем и шутила со служанками.

Одной из служанок Таньчунь приказала возжечь благовонную палочку «аромат сладостного сна». Эта палочка, длиной в три цуня и толщиной с обыкновенный фитиль, сгорала довольно быстро, и за это время нужно было написать стихотворение; кто не успеет, того штрафуют.

Таньчунь сочинила первая, записала, подправила и передала Инчунь.

– Царевна Душистых трав, у тебя готово? – спросила она у Баочай.

– Готово-то готово, но, кажется, плохо получилось, – откликнулась та.

Баоюй, заложив руки за спину, медленно прохаживался по террасе. Вдруг он обратился к Дайюй:

– Слышала? У них уже готово!

– Обо мне не беспокойся, – отозвалась Дайюй.

Баоюй заметил, что Баочай успела начисто переписать свои стихи, и воскликнул:

– Вот беда! От благовонной палочки остался всего цунь, а у меня лишь четыре строки!

И он снова обратился к Дайюй:

– Палочка вот-вот истлеет! Поторопись!

Дайюй пропустила его слова мимо ушей.

– Ладно, не буду тебя ждать, – сказал наконец Баоюй. – Надо записать, посмотрю, что получилось.

Он подошел к столу, взял кисть и принялся писать.

– Приступаем к чтению! – объявила Ли Вань. – Кто не успел, кончайте, не то оштрафуем.

– Крестьянка из деревушки Благоухающего риса не умеет писать стихов, зато она хорошо их читает, – заметил Баоюй, – к тому же она самая справедливая из нас, поэтому давайте договоримся принимать все ее замечания.

Девушки закивали в знак согласия.

Первыми Ли Вань прочла стихи Таньчунь.

Тяжелая, захлопнутая дверь.Холодная трава, вечерний луч погас.

У лестницы дворца зеленым мхомБока покрыты в ряд стоящих ваз.

Что есть нефрит? Чистейшая душа.Нет ничего прозрачнее нефрита.

А снег – что это?[263] Это феи лик,У ней, растаяв, вся душа открыта.

А сердца аромат? Пылинка в пустоте.А гордость, красота? Им сила не дана…

…Уж в третьей страже ночь. Причудливая тень.Бегония цветет, и светит ей луна…

Не надо говорить, что может вознестисьСвятая в скромном белом одеянье, —

О том она поет, как луч вечерний гасИ как потухло дня последнее сиянье.

Стихи Таньчунь всем очень понравились, и Ли Вань стала читать написанное Баочай.

Как будто за закрытыми дверямиСокровища хранишь и аромат.

Возьму кувшин, чтобы наполнить вазуЖивительною влагой до краев.

Тень осени я со ступеней смою, —Тебя румяна, пудра не прельстят.

Твоя душа как из росинок слита,Ты – холодность, ты – белизна снегов…

Ты – бледность. Но таинственная бледность,Что не бывает у других цветов.

Да, ты грустна, но грусть твоя такая,Которая не затемнит нефрит.

Пусть Чистоту наш Белый император[264]Приемлет в дар как лучший из даров!

…Прелестна и печальна ты, как солнце,Что на закате грустный свет струит.

– Ведь и вправду Царевна Душистых трав! – воскликнула Ли Вань и взяла стихотворение Баоюя.

Окрасила ласково двериОсенняя бледность и свежесть,

Встряхнулась седьмая из веток[265],И вазу наполнила снежность.

Тай-чжэнь из бассейна выходит…А ты – ее тень ледяная.

Душа твоя, словно у Си-цзы,Трепещет, нефритом сияя.

Нет, ветер под утро не сдунулПечали столикой и тяжкой,

Следы твоих слез безутешныхДождь, видно, умножил вчерашний,

И я, опершись на перила,Предчувствием смутным объятый,

И звуки валька различаюИ флейту в минуты заката…

– Лучше всех сочинила Таньчунь! – заявил Баоюй, когда Ли Вань кончила читать. Однако Ли Вань отдала предпочтение Баочай.

– Стихи сестры Баочай самые выразительные, – сказала она и стала торопить Дайюй.

– Разве все уже окончили? – спросила Дайюй.

– Все.

Дайюй взяла кисть, единым духом написала стихотворение и бросила на стол. Ли Вань принялась читать:

Сянцзянский полог[266] не задернут,Проход в двери полуоткрыт,Разбитый лед – земле убранство,А вазу красит лишь нефрит.

Едва Ли Вань закончила, как Баоюй не выдержал и стал громко выражать свое восхищение:

– И как только она сумела так придумать!

Ли Вань продолжала:

Возьму тайком бутончик груши, —Бегонии в ней белой – треть,Зато в душе у дикой сливыВозможно всю ее узреть![267]

– Сколько глубокого чувства в этих строках! – закричали все. – Замечательно!

Святыми лунных дебрей, видно,Рукав твой белый был расшит,Ты – дева грустная в покоях,Что, вся в слезах, одна скорбит…

Нежна, застенчива… Кому жеХотя бы слово скажешь вслух?Ты к западным ветрам склонилась[268].Уж скоро ночь. Закат потух.

– Это стихотворение самое лучшее! – в один голос заявили все.

– Если говорить об утонченности и оригинальности, не возражаю, – сказала Ли Вань, – что же касается глубины мысли, оно несомненно уступает стихотворению Царевны Душистых трав.

– Суждение вполне справедливое, – согласилась Таньчунь. – Фее реки Сяосян присуждается второе место.

– Самое неудачное – это стихотворение Княжича, Наслаждающегося пурпуром, – заявила Ли Вань. – Вы согласны?

– Ты совершенно права, – подтвердил Баоюй. – Стихи мои никуда не годятся. А вот стихи Царевны Душистых трав и Феи реки Сяосян следовало бы еще раз обсудить.

– Не вмешивайся, будет так, как я решила, – оборвала его Ли Вань, – а если еще кто-нибудь об этом заведет разговор, оштрафуем.

Баоюю ничего не оставалось, как замолчать.

– Собираться будем второго и шестнадцатого числа каждого месяца, – продолжала Ли Вань. – Задавать темы и рифмы позвольте мне. Можно устраивать и дополнительные собрания, хоть каждый день, если на кого-нибудь вдруг снизойдет вдохновение, я возражать не стану. Но второго и шестнадцатого все должны непременно являться.

– А название какое будет у общества? – спохватившись, спросил Баоюй.

– Слишком простое – неоригинально, – заметила Таньчунь, – слишком вычурное тоже нехорошо. Лучше всего назвать его «Бегония». Ведь именно о ней наши первые стихи! Быть может, название несколько примитивно, зато соответствует действительности.

Никто не стал возражать. Поболтав еще немного, они выпили вина, полакомились фруктами и разошлись кто домой, кто к матушке Цзя и госпоже Ван. Но об этом мы рассказывать не будем.

А сейчас вернемся к Сижэнь. Она никак не могла догадаться, что за письмо получил Баоюй и куда ушел вместе с Цуймо. Вдобавок появились женщины с двумя горшками бегонии. Сижэнь еще больше изумилась, стала расспрашивать, откуда цветы, и ей рассказали.