Лим Чже - Мышь под судом
— Я покинула землю ради морских просторов, но поэты желают дружить со мною, рыбаки приглашают повеселиться с ними. Я засыпаю, когда восходит луна, и смеюсь, когда дождь застает меня на берегу. Мыши так же не похожи на чаек, как простые смертные на святых!
Цапля, с головы до ног разодетая в белые перья, выглядела, право же, очень величественно… Но вот поймали Цаплю. Обиженная, заговорила она:
— Издавна живу я вблизи рек и озер, не ведая мирской суеты. Перья мои подобны инею, лицо — словно белая яшма. Когда погружаюсь я в голубые весенние воды, Люди узнают меня издалека; когда брожу в камышах — даже рыбьи стаи не бегут от меня. В лучах утреннего солнца сушу я длинные свои одежды, в вечерней дымке прячусь от Людей. Да разве могу я, чье чистое тело омыто синими волнами, быть заодно с теми, кто копошится во прахе?
* * *Повелел Дух отправить Чайку и Цаплю туда, где заключены были Дикий Гусь и Лебедь, потом призвал к себе Мышь.
— Чайка и Цапля — водяные птицы, у них свои заботы. Опять ты обманула меня!
Призадумалась Мышь. «Чайка и Цапля — с виду благообразны, по природе своей бескорыстны, — трудно заподозрить их в преступлении. Назову-ка я лучше подстрекателями птиц злобных и опасных!» И Мышь назвала Беркута и Орла.
Сидел Беркут на высокой скале и, высматривая добычу, обозревал окрестности. Тут-то и схватили его Воины. Гордо сказал Беркут:
— Я смелая, хищная птица; крылья несут меня подобно урагану. Если даже я голоден, птиц я не ем, поэт хвалил меня за это[88]. Когда я болен, я страдаю от людской ненависти, — вспомните стихи Ду Фу[89]. Я уважаю законы, — мог ли я помогать столь злобному существу, как эта Мышь?
Клюв у Орла изогнут подобно крестьянскому серпу, крылья шириной в восемь ча. Схватили воины Орла — захлопал он крыльями и издал клекот, напоминающий грозное рычание Тигра. Пришлось, однако, ему покориться. Вскоре предстал он перед судьей и изрек:
— Живу я в расщелинах скал, летаю высоко в голубом небе. Когда взмываю ввысь и расправляю крылья, тень моя — словно облако средь ясного дня. Когда вихрем мчусь навстречу врагу — в дремучих лесах низко склоняются деревья. Люди страшатся, как бы я не клюнул их в голову, а звери — те и на глаза мне показаться не смеют. Сожалею лишь об одном: что не заклевал эту тварь и понапрасну слушал ее грязные речи.
* * *Повелел Дух-хранитель сковать Беркута и Орла железными цепями и в гневе сказал Мыши:
— Орел и Беркут — хищные птицы, разве стали бы они якшаться с такими ничтожными и подлыми тварями, как ты? Назовешь ли ты, наконец, истинных подстрекателей!
Призадумалась Мышь: «Могучих пернатых хищников мне все равно не перехитрить, назову-ка я лучше птиц красивых и безобидных!»
И указала она на Зимородка, Мандаринского Селезня и Утку.
Ясным весенним днем миловались на берегу реки Зимородок и Зимородка, удивляя друг друга изысканным обращением. Вдруг откуда ни возьмись нагрянули Воины и потащили обоих в суд. Влюбленные обиженно залепетали:
— Выходцы из Вьетнама, мы редкие гости в этих краях. Наши красивые перья напоминают малахит, который китайцы так и называют «зимородковым камнем». Изображения наши вытканы на дворянских одеждах. Если Человек не поймает нас в шелковые тенета, мы радостно порхаем в весенних облаках, проплывающих над реками и озерами. Нет у нас ничего общего с такими гнусными животными, как Мышь, и потому сговориться с преступницей мы никак не могли.
Весело перекликаясь, беспечной и дружной парой летали над водами рек и озер Мандаринский Селезень и Утка. Нежданно-негаданно схватили их Воины Духа и доставили в суд.
— Живем мы вблизи рек и озер, — начали они в свое оправдание, — имена наши хорошо знакомы Человеку[90]. Весенним днем выводит Утка на реку деток и резвится с ними и Селезнем в зеленых волнах. Красоту нашего оперения воспевают поэты; верность наша неколебима: женщин, угождающих двум мужьям, мы презираем; душа наша целомудренна — неизменно принадлежит она единственному избраннику. Можем ли мы участвовать в скверных поступках?
* * *Отправил Дух Зимородков и Селезня с Уткой в темницу, а сам опять обратился к Мыши:
— Птицы, столь прекрасные с виду и чистые душой, не могли быть в сговоре с такой, как ты. Признавайся, кто подбил тебя на воровство?!
Назвала Мышь Ночную Цаплю и Крахаля.
Длинноногая Цапля с длинным клювом и в шапочке из красных перьев, издавая громкие вопли, предстала перед судьей. Сдерживая волнение, проговорила она:
— У меня острый алый клюв и мягкие перья, украшенные зелеными узорами. Когда выдается теплый день, вхожу я в голубые воды реки и призываю друга; когда у дамбы вырастают ароматные травы — веселюсь со своими собратьями, празднуя это событие; не обращая внимания на моросящий дождик, вылавливаю я рыбешку, спрятавшуюся в тине, поедаю креветок, зарывшихся в водоросли. Я и понятия не имею, что такое зерно. Как можно возводить на меня подобную напраслину?
Завязав тесемки шляпы, поводя хвостом, словно рулем, к судье подошел Крахаль:
— Весной, когда вода в реке прибывает, спасаюсь я в ней от жары: плещусь в волнах и плаваю, окруженный легкой пеной; когда лодочник опускает весло, крылья мои намокают от брызг; криком отзываюсь я на песни рыбаков о луне. Жилище мое — в зарослях камыша и осоки, на землю я и мельком не погляжу!
* * *Отправил Дух-хранитель Ночную Цаплю и Крахаля в темницу, а сам призвал Мышь и стал сурово укорять ее во лжи.
Призадумалась Мышь. «Птицы, что плавают в реках, озерах и морях, упорно отрицают свою вину. Это потому, должно быть, что в них живет светлая, могучая душа Воды! Остается только назвать птиц, летающих высоко в облаках или обитающих в темном лесу». И назвала она Луаня и Журавля.
Луань, чья слава не уступает славе Феникса, — не менее мудрый, чем Священный Журавль[91], — услыхал зов Духа, сел на облако, спустился на землю и в своем пятицветном наряде предстал перед судьей:
— Обитель моя на небесах, там веду я дружбу со святыми и потому далек от дел мирских. По утрам срываю я цветы коричного дерева, что растет на Луне, и питаюсь ими, ночью засыпаю там же, на Луне, у Перламутрового озера. В мире природы различаю я подлое и благородное, в мире Людей — доброе и злое. Имя мое известно всякому. Случается, меня понапрасну порочат, обвиняя во всяких мерзостях, но я то знаю, что невиновен, и не считаю нужным оправдываться.
Затем к судье подошел Журавль: в белой кофте, черных штанах, с красной шапочкой на голове спустился он на небесном облаке.
В давние времена покинул он землю и с тех нор не ведал превратностей судьбы: падений и взлетов, умирания и расцвета, бедности и богатства, позора и славы. Вздохнув трижды, заговорил он печальным голосом:
— Родился я в горах Циньтянь, теперь же обитаю в белоснежных облаках. При лунном свете тоскую я в одиночестве; найдя Цветок Сливы, грациозно танцую. Отшельника, поселившегося в горах, известил я о приходе гостя[92], у крепостных ворот Ляодуна вздыхал о судьбах мира[93]. Друг святых, я не стану отвечать на клевету этой подлой Мыши. Гнусная тварь покрыла меня позором… Лучше буду молчать.
* * *Допросив Луаня и Журавля, Дух-хранитель поселил их в саду подле кладовой, повелел Воинам строго охранять пленников и призвал к себе Мышь.
— Луань и Журавль — священные птицы, не могли они быть сообщниками столь ничтожной земной твари, как ты. Довольно лгать! Признавайся во всем!
И тогда обвинила Мышь в подстрекательстве Феникса и Павлина.
Разгневался Дух, услышав, что Мышь называет этих священных птиц соучастниками своего преступления, и изрек громовым голосом:
— Я поверил твоим лживым речам, заключил в темницу множество птиц — даже Луаня и Журавля, и от этого пострадала моя добрая слава мудрого судьи. Теперь ты посмела оговорить священного Феникса, чье имя прославлено в веках! Обвинила в тяжком преступлении Павлина — красивейшую птицу на земле! Бесстыжая ты тварь!..
Ударил Дух кулаком по столу, где громоздились листы с записями допросов, и стал изливать на лгунью потоки брани.
А старая Мышь смиренно пала ниц, закрыла голову лапами и повела почтительную, однако преисполненную достоинства речь.
— Осмелюсь признаться, я уже почитала себя обреченной и потому солгала вашей милости, чем заслужила укоризну и брань. Говорят, нет птицы, мудрее Феникса. Но если он действительно мудр, то почему же равнодушен к тому, что алчные хищники — Ястреб, Сокол, Сова и Коршун — пожирают слабых тварей: Фазана, Петуха, Зайца и Сайгу? На клювах стервятников не просыхает свежая кровь, в лесах и горных долинах не перестают раздаваться жалобные вопли тех, у кого хищники отнимают жизнь! Но Феникс — а ведь он почитается старшим над всеми двумястами шестьюдесятью видами птиц — прикидывается, будто ничего не знает об этих убийствах! Лицо Феникса увидеть труднее, нежели лицо императора, восседающего в своем неприступном дворце! Кто знает, как выглядит Феникс? Может быть, у него голова Рыбы и лицо Дьявола? А может быть, тело Змеи и голова Вола? Говорят, Феникс-самец и его подруга-самка не встречаются ни днем, ни ночью, а лишь издали перекликаются друг с другом. Ни о ком, кроме себя, эти птицы не думают! Сама я, правда, Феникса не встречала, но не так давно передал он мне через пролетавшего мимо Гуся письмо[94], в котором писал: «Мы с супругой наелись плодов бамбука, и у нас заболели животы. Припаси нам под дриандрой, что растет подле кладовой, хотя бы сом белояшмового риса — мы тайком прилетим к тебе подлечиться». Феникс так умолял меня, что я, желая заручиться его расположением, согласилась похитить зерно. Воины схватили меня еще до того, как я успела унести рис. Я полагаю, вашей милости ясно теперь, что представляет собою Феникс. Единственное его достоинство — громкое имя. Впрочем, недаром иероглиф «Феникс» состоит из знаков «Заурядный» и «Птица»! Ведь в древности его вовсе не почитали священным, а видели в нем ничем не примечательное, заурядное создание.
