Сборник - Скоморошины
Леший, проснувшись утром, заранее назначает какую-нибудь лесную избушку местом своего будущего ночлега; если охотник-промышленник прежде его займет эту отмеченную лешим избушку, тогда леший, ошибившийся в расчете, начинает мутить над мужиком, в надежде выгнать его из избы: он то ветром пройдет над избушкой и пошатнет ее хилую кровлю, то, выдернув дверь, метнет ее далеко в лес, то забуровит водою в реке, дунет ветром, тряхнет лесом и поднимет такой шум, какого бедному промышленнику, опричь этого случая, и не слыхивать бы веком. Если мужик, совершенно потерявшись, струсит до такой степени, что даже не в состоянии будет убежать из этой проклятой избы, тогда он счастлив: леший, вдоволь натешившись над ним и видя желания свои выгнать его из избы не сбывшимися, отправляется, раздосадованный, на другой ночлег. Если же более смелый охотник захочет во что бы то ни стало оставить нечистую избушку, он или заблудится, или утонет, заведенный лешим в озеро, где его принимает с рук на руки друг и побратим лешего – водяной.
Между здешними черношерстыми собаками есть такие, которые имеют над каждым глазом по белому пятну; расположение этих пятен относительно одно другого, довольно правильно. Пятна эти крестьяне зовут другими глазами, а собак, имеющих над глазами эти пятна – двоеглазками. Поверье говорит о них, что настоящими глазами они видят предметы, всем нами видимые, вещественные; глазами же пятнами видят «неприятную силу». Некоторые из здешних лесников, более других напуганные «неприятной силой», имеют совершенное отвращение от собак – двоеглазок, и как бы они ни были полезны в охоте, он из одного страха не согласится промышлять с двоеглазкой. Эти собаки у мужиков слывут ретивыми. Если кто-нибудь, ночуя с собакой-двоеглазкой в станке, услышит, без видимых причин, внезапное ворчанье ее, он спешит унять ее, боясь дальнейшим ворчанием собаки раздразнить присутствующего здесь лешего; он, по рассказам мужиков, не терпит лая собак вообще, и собак-двоеглазок в особенности. Мужик, дружный с лешим, пошел с соседями на свадьбу: там был он зауряд дружки; на свадьбе, как водится, подпили, подгуляли и вечерком веселые отправились по домам. Пьяный дружка захотел своим уменьем похвастать перед товарищами: «ребята, чего мы не видали идти пешком, лучше поедем!» Отошел в сторону, свистнул и колымага, запряженная четверкой породистых лошадей, мчится к ним по дороге; гайдуки соскочили с запяток и с поклонами приглашают пьяных мужиков в экипаж. Те, разумеется, перепугались; дружка снова свистнул: колымага, лошади и гайдуки – все пропало! Идут мужики вперед по дороге. Дружка снова захотел подшутить над товарищами: «показать ли вам, ребята, куклу? За посмотренье недорого, завтра утром купите полуштоф на опохмелку!» Мужики переглянулись, не успели перемолвиться, глядят: на красной полосе гаснущей зари отпечаталась пред ними огромная, темная, движущаяся фигура человека; фигура эта, или, как ее назвал дружка, кукла, приближалась к ним; вот она уже близко, уже ясно различают мужики движение глаз и мускулов этого огромного лица; она остановилась: одну руку положила на вершину лиственницы, а другая висит в натуральном положении. Мертво испуганные, они упали без движения на дорогу; поутру просыпаются, глядь: колдуна нет между ними; тут только они вспомнили вчерашние фокусы дружки. Осмотревшись, они увидели, как он висит на той лиственнице, на которую леший-кукла накладывал руку. Оправдались слова лешего: «если ты меня призовешь и при товарищах, я покажусь, только спасиба тебе за это не дам: наведет волюшка на неволю!» Вот как опасно шутить дружбой этого владыки лесов.
Крестьянин, дружный с лешим, уважается между своими собратами; всякий, кто потеряет корову, лошадь, идет к нему с поклоном, разумеется, взяв с собою предварительно несколько денег, которые и отдает колдуну, с просьбою вернее показать место, на котором можно отыскать пропавшую. Найдет свороб, найдешь и когти. Тут открывается широкое поле обманов, плутовства, которыми опутывают деревенские маги своих собратов: но должно заметить, что как бы ни были грубы обманы знахаря, он всегда найдет случай оправдать себя, и всегда вина будет на стороне простака-просителя.
Леший весьма высоко ценит услуги свои: заставить попусту пробегать его несколько десятков верст, значит раздражить его.
Мужик приказал лешему пригнать под окно лесной избушки стадо лисиц; исполнитель отправился, а мужик той порой поджидал к себе жену, которая должна была прийти к нему в эту пору с хлебом из деревни. Дождался мужик жены: сидят оба в избе и беседуют о домашнем. Вдруг под окном избы раздалось: «стреляй!» Мужик с женою посмотрели: под окном штук десятка три лисиц и между ними несколько отменных, чернобурых.
«Стреляй, не то убью!» закричал голос.
Испуганный мужик бросился от окна; жена его, более смелая, машинально спустила курок винтовки, и три подстреленные лисицы завертелись. Леший доволен: труды его не пропали даром. Если б и жена, подобно мужику, струсила от угрозы, леший задавил бы его.
Вот все, что говорят здесь о лешем.
Водяной в здешней демонологии играет самую мелкую, незначительную роль, Мужики представляют его себе холостым стариком-домохозяином. Всякий водяной имеет у себя стада лошадей, коров, которых изредка ночью выгоняет для паствы на смежные луга; мужик, увидев это, спешит за добра ума убраться в избу; в противном случае, водяной завербует его пастухом своего стада.
Некоторые омуты в речках и озерах крестьяне называют темными; это, по рассказам их, те самые омуты, в которых живут водяные и переплыть кому-нибудь это место в реке значит рискнуть.
Если труп утонувшего чрез несколько времени будет вытащен посинелым, раздутым и вообще безобразным, крестьяне говорят, что это водяной подменил крещеного человека безобразным «обменом», а тело взял к себе, и всякий пренебрегает трупом утонувшего, а жалеет того человека, который, по их понятию, остался у водяного.
Рассказывают анекдот об одной утонувшей девушке; она, в продолжение нескольких лет, жила с водяным. Однажды, в ясный, летний день, подплыв к берегу, она услышала колокольный звон, свет солнца, зелень берегов, цвет неба; все это живо пробудило в ней воспоминание о том времени, когда и она могла свободно топтать эту зелень лугов, без боязни войти в Божью церковь. Грустная, поплыла она в чертоги водяного и плачет, и проситися из воды посмотреть, как живут люди. Водяной отказал, утешил ее и – все забыто.
Снова, в солнечный день, подплыла она к берегу: тот же церковный звон, то же солнце сверкает в листьях березняка, тот же стоголосный гул насекомых. Опять, рыдающая, приплыла она к водяному и снова отказ с крепким наказом не подплывать к берегу.
В третий раз подплыв к берегу, она не утерпела; выскочила на берег, и, опознав разные места, пустилась к отцу. Дома ее не признавали и дичились: «побеги от нас, мы тебя не знаем: дочь наша давно утонула».
Вечером одного дня возвращалась она от священника по берегу в деревню; выпрянувший из воды водяной схватил ее и через два дня мужики стояли около безобразного трупа, выкинутого волнами на берег, и разговаривали про чудесное возвращение и про скорую смерть утонувшей, а река шумела и волновалась в берегах: это водяной тосковал и плакал о невозвратной потере своей подруги.
В Петровском Правлении есть деревня; крестьяне зовут ее Монастырем; выстроена она на берегу озера, имеющего в окружности версты две. Рассказывают, что давно тому мужики этой деревни, неводя рыбу, вытащили из озера сетьми ребенка; ребенок резвился играл, когда опускали его в воду и плакал, томился, если вносили его в избу. Мужик-рыболов, поймавший ребенка, сказал ему однажды: «слушай, мальчик, больше тебя томить я не буду, пущу к отцу в озеро, только услужи и ты мне: я по вечеру расставлю сети, нагони, дружок, в них побольше рыбы». Ребенок, сидевший на шестке, задрожал и глазки его засверкали.
Мужик расставил крепкие сети на озере, посадил ребенка в ушат и вынесши на берег, бросил в воду.
Поутру приходит мужик осматривать сеть: полна рыбы! Мужичок обогатился рыбною ловлей.
Водяной, так же как и леший, гневается на того, кто ночью свистом побеспокоит его сон; если свистящий плывет в лодке, он опрокидывает лодку и увлекает пловца на дно; если он идет по берегу, водяной хватает его с берега. Здешний крестьянин боится купаться после заката солнца: «какое теперь купанье, теперь водяной зажил», самым опасным временем для купанья здешние мужики считают неделю пред праздником Илии пророка: рассказывают, что в это время водяной ищет себе жертв и разве отчаяннейший мужик решится купаться на ильинской неделе.
Некоторые из мужиков, проснувшись ночью от жажды, не позволят себе до вставальной поры утолить ее. Начало этого предубеждения следующее: мужик думает, что если он, ночью, выпьет ковш воды, то должен будет поплатиться за это здоровьем; он не потому опасается ночью пить воду, что она в состоянии испортить его медный желудок, нет, он этого не думает; настоящая причина страха его – какая-то темная, самому ему непонятная дума об этой воде… «Как я стану пить воду ночью, может, с этим питьем прильнет ко мне красная (водяная)! «Вот, по их верованию, корень водяной болезни. Смотря на одержимого водяною, мужичок самоуверенно говорит: „верно испил ночью, не благословясь, мудро пособлять“. Покачает головой и пойдет.
