повесть о победах московского государства - Автор Неизвестен
Появление обширного повествования о князе Скопине-Шуйском в “Повести…” вполне оправданно и объяснимо. Если исходить из ее содержания, можно заметить, что наибольшую активность смоленское дворянство за весь период “Смуты” проявило трижды: во время подавления восстания Болотникова, похода под руководством князя Скопина-Шуйского и при освобождении Москвы Нижегородским ополчением. Именно тогда были, по мнению автора, одержаны крупнейшие “победы”, о которых говорится в названии “Повести…”, причем две из них при непосредственном участии и смольнян, и князя. Автор старательно подчеркивает этот факт, сознавая, что заслуги смольнян делаются заметнее на фоне подвигов князя.
Кроме того, смерть единственного человека, способного возглавить освобождение страны от интервентов, повлекла за собой самые тяжелые последствия как для всей страны, так и для смольнян. Рассказ о князе в “Повести…” нужен был еще и для того, чтобы объяснить причины дальнейших мытарств смоленских дворян.
В соответствии с задачами произведения решена композиция повествования о Скопине-Шуйском. Весь рассказ о нем разбит на три части, соотнесенные между собой так, чтобы наилучшим образом продемонстрировать постоянные контакты князя со смольнянами и описать самые значительные его деяния.
Начинается этот рассказ с момента появления смольнян в осажденной Иваном Болотниковым Москве. В “Повести…” говорится, что, узнав об их приходе, князь сам явился к ним, и сразу же следует пышный панегирик Скопину-Шуйскому: “Той бо государев воевода князь Михаило Васильевич благочестив, и многосмыслен, и доброумен, и разсуден, и многою мудростию от бога одарен к ратному делу, стройством и храбростию и красотою, приветом и милостию ко всем сияя, яко милосердый отец и чадолюбивый” (л. 19 об.). Славословия князю в тот момент, когда он ничем еще не проявил себя, объясняются тем, что автор стремится с первого же момента показать близость смольнян к народному герою, под началом которого они одержали на следующий день первую из побед, и, следовательно, подчеркнуть воинскую доблесть смольнян, к которым этот герой проявил свое внимание. Фразой о разгроме “изменников и воров” Скопиным-Шуйским заканчивается первая часть повествования о князе.
Вторая часть полностью посвящена новгородскому периоду деятельности князя. В ней говорится о приходе “немцев”, которые появились в Новгороде исключительно благодаря необыкновенным личным качествам Скопина-Шуйского. Третья часть, самая пространная, начинается рассказом о присоединении смольнян к рати Скопина-Шуйского в Торжке и заканчивается описанием его неожиданной смерти.
Считать эти три отрывка частями единого повествования о князе позволяют не только указанные выше особенности идейного содержания “Повести…”, но и стилистическое единство отрывков. Характеристики князя во всех трех частях представляют собой панегирики, состоящие в основном из синонимических оценочных эпитетов и повторяющихся словосочетаний. Повествование о нем ведется в торжественно-приподнятом тоне.
Начиная с появления Скопина-Шуйского в Москве третья часть рассказа о нем в “Повести…” композиционно построена по схеме написанного около 1612 г. “Писания о преставлении и о погребении князя Михаила Васильевича Шуйского, рекомого Скопина”. [21] Сначала и в “Повести…”, и в “Писании…” следует рассказ об отравлении князя. Затем в “Повести…” “сердоболи” “…недоумевающеся, что сотворити, токмо от сердца рыдающе и скорбно плачуще” (л. 32 об.), подобно тому как в “Писании…” “весь двор его слез и горького вопля и кричания испол-нися”. [22] Так же как в “Писании…”, “врачеве… мнози… не возмогоша ему никоея помощи сотворити” (л. 32 об.). После краткого описания болезни рассказывается о дне смерти Скопина, приводятся плачи его матери и жены; как и в “Писании…”, в дом князя приходят безутешные царь и патриарх.
Как и в “Писании…”, равнодушным во время похорон не остается никто: “И не бысть такова человека, иже бы в то время не плакал и не рыдал о смерти его и о преставлении” (л. 36). После описания погребения в “Повести…”, как и в “Писании…”, снова идут плачи, и заканчивается сказание о Скопине авторским заключением, главной темой которого является тема осиротения страны; подобное заключение имеется и в “Писании…”.
Сохранена в “Повести…” не только общая структура “Писания…”. Почти не изменен по сравнению с “Писанием…” и состав действующих лиц. Все это говорит о том, что автору “Повести…” было известно “Писание…”, послужившее ему одним из источников. В то же время существенные отличия в содержании, лексике и фразеологии приводят к выводу о том, что рассказ о Скопине в “Повести…” по сравнению с “Писанием…” сильно переделан.
Различие рассказа о смерти и погребении Скопина в “Повести…” и в “Писании…” вытекает из их неодинакового функционального назначения. “Писание…” было отдельным самостоятельным произведением, рассказывающим только о смерти Скопина-Шуйского. В “Повести…” указанная тема, хотя она и имеет большое значение, подчинена задачам общего повествования. Этим объясняется отсутствие в ней родословия в духе Степенной книги и видения, которым заканчивается “Писание… ”, т. е. тех моментов, которые не имеют прямого отношения к содержанию рассказа о смерти и погребении.
Суть видения, воплощающего религиозное осмысление события, состояла в предсказании падения Василия Шуйского, которое должно былс последовать и последовало в результате смерти Скопина. В “Повести…” видение было ненужным, ибо мысль о смерти князя как о причине последующих бедствий страны как раз и раскрывается в дальнейшем повествовании.
Еще одно отличие “Повести…” и “Писания…” заключается в частичном изменении и в разном использовании изобразительных средств. В “Писании…” история отравления Скопина изложена частью повествовательно, а частью в виде сохранившей былинные черты народной песни. В “Повести…” следов фольклорного заимствования очень мало. Ее автор отказался от народных художественных приемов, поскольку для его замысла больше подходили привычные книжные средства.
Используя традиционную форму риторического отступления, автор “Повести…” нашел возможность показать причину ненависти к Скопину-Шуйскому со стороны бояр и добавить новые оттенки к идеализированному портрету князя. Скопин погиб как раз из-за своих высоких добродетелей, “…ни от кого себе пакости и злаго умышления чаяше”, ибо не за что было его ненавидеть - он был “милосердый и незлобивый”, никого не обидел, “…не высокоумием возношаяся, ни гордостию гордяся, но паче себе уничижаше…” (л. 32). Однако дьяволу удалось вложить в бояр “злоненавистную зависть” именно потому, что они не могли “…многие его чести видети и славы о нем слышати…”, “…видя его премудра, и многосмысленна, и разумна, и доброразумна, и силна, храбра и мужественна, и премногою красотою от бога всячески украшенна…” (л. 31 об.).
Скопин - один из главных героев “Повести…”; злоключения смоль-нян и всей страны последовали за его смертью. Автору необходимо было показать всю тяжесть и невосполнимость утраты, и он воспользовался формой плача-причети по умершему. [23] Эта форма, известная еще с XI в., хорошо разработанная в княжеских житиях и широко распространенная в древнерусской литературе, позволяла добиться наибольшей эмоциональной выразительности.
В обращении к плачам-причетям как художественному приему автор “Повести…” несомненно следует за “Писанием…”, но не слепо, а проявляя очевидную самостоятельность.
Некоторые моменты истории смерти и погребения Скопина, переданные в “Писании…” в авторском изложении, в “Повести…” приведены в виде плача, и, наоборот, то, что в “Писании…” содержится в плачах, в “Повести…” дается повествовательно. Например, скорбь “ратных людей” Скопина, выраженная в “Писании…” в плаче, в “Повести…” описана без использования этой художественной формы.
