повесть о победах московского государства - Автор Неизвестен
Сентенции, назидательные рассуждения с риторическими вопросами, восклицаниями всегда вызваны в “Повести…” поступками русских людей. Они относятся к убийцам Скопина-Шуйского, заговорщикам, предавшим царя Шуйского, казакам князя Трубецкого, “зависти ради” не желавшим помочь изнемогавшей от усталости рати Д. М. Пожарского. Со своих патриотических позиций автор возмущается моральным падением “православных христиан”; для него предательство русских людей хуже привычной жестокости победившего врага. Такую же оценку он дает Ивану Болотникову с “советники”, представленным в “Повести…” как “изменники и воры”, которых он судит не только с социально-политической точки зрения, но и с точки зрения моральной.
Если в “неукрашенном повествовании прямая речь встречается не слишком часто, то в “украшенном” стилистическом слое она выступает как постоянный элемент. Помимо плачей, сопутствующих рассказу о погребении Скопина-Шуйского, в “Повести…” есть плач народа после свержения Василия Шуйского, плач царя во время увоза его из-под Смоленска и плач арзамасцев, разбитых смольнянами. Кроме гетмана Жолкевского, Гермогена, москвичей, речи произносят польский король, царь Федор Иванович, нижегородцы, дважды Козьма Минин. Назначение и плачей, и речей состоит в том, чтобы с наибольшей силой выразить определенную авторскую идею, поэтому они очень образны, даже по сравнению с торжественным повествованием. Достигается это в основной за счет активного использования метафор.
Метафоры в “Повести…” всегда традиционны. Чаще всего это метафорические сравнения. Герои “Повести…” уподобляются представителям животного и растительного мира, небесным светилам. Так, например, мать Скопина-Шуйского убивается об умершем сыне, “аки некая голубица о своем птенцы”, жена плачет, “яко некая горлица о своем подружии”, а вместе они, “яко некия птицы, упевающеся”. Княгиня Александра Васильевна говорит в плаче, что после смерти князя она “яко птица охудех, яко серна осиротех”. В ее плаче князь Скопин-Шуйский уподобляется солнцу - “светозарное мое солнце”.
Заход солнца обычно означает в древнерусской литературе смерть князя. [63] Пользуясь этой символикой, автор “Повести…” варьирует традиционную метафору. Жена Скопина-Шуйского в таких словах скорбит о смерти мужа, намекая на ее преждевременность: “Возсия бо солнце до полудни и вскоре скрый свет свой” (л. 34). Мать князя так выражает свое горе: “Уже бо свет мой померче и солнце мое уже зашло есть!” (л. 33 об.).
Метафора “свет” применяется еще чаще и в разных значениях. В приведенных примерах метафора “померкший свет” символизирует смерть, в других случаях она используется как самое ласковое обращение к мертвому князю в значении, сходном с метафорой-символом “солнце”: “свете очима моима”, “милий свете мой”, “светозарный свете”. Метафора “свет” использована также в том значении, в каком она стала известна из византийской литературы, - применительно к богу. [64] Василий Шуйский, увозимый по Днепру в Польшу, обращается к богу: “И векую мя отринул еси от лица твоего, свете незаходимый…” (л. 42 об.).
Эта метафора неоднократно помогает автору образно выразить мысль о том, что смерть Скопина-Шуйского была горем и для близких, и для всего русского народа. Жена князя говорит, что после его смерти она не будет знать радости, “…иже бо… свет помрачна” (л. 34 об.), а в плаче народа эта мысль передается такими словами: “Векую свет наш померче, возсиявши от благих прогонитель темная мрака нашего?” (л. 35 об.). Излюбленным художественным приемом автора является широко распространенное в древнерусской литературе противопоставление света и тьмы как полярных качественных состояний, в высшей степени положительного и крайне отрицательного. Уже в последнем примере имеется такое противопоставление света, олицетворяющего радость и спокойствие, тьме - бедственному состоянию. “Повесть…” дает множество вариантов этой антитезы, которая в различном контексте приобретает неожиданные оттенки, усложняющие ее смысл. Очень часто поэтому вслед за метафорическим выражением следует своеобразный разъясняющий его перевод. Например, сложная метафорическая комбинация, в которой князь уподоблен солнцу, а его смерть уходу солнца за облака, продолжается словами: “…и свет свой скрывавши, и мене в велицей тме оставлявши!”, - а затем всей фразе дается объяснение в следующих сразу же за нею словах: “О вселюбезный господине мой! Како, не видев старости, умираеши и мене в велицей беде и в тузе и скорби оставляеши?” (л. 34). В этом случае “тьма” означает неизбывное горе. В плаче же Василия Шуйского под Смоленском смысл выражения “и покрыла есть чужая тма” раскрывается так: бедственное положение не просто пленника, но пленника иноверцев.
Неоднократно прибегает автор к противопоставлению света и тьмы для выражения своего отрицательного, осуждающего отношения к тем или иным действиям русских людей. Так, рассказывая о том, что армия И. И. Болотникова постоянно увеличивалась, автор следующим образом оценивает этот факт, используя традиционный в древнерусской литературе библейский образ: “…многие русские люди к ево воровству прило-жишася, оставя свет, ко тме уклонишася…” (л. 20-20 об.). Отравители Скопина-Шуйского действовали, “…оставя свет и тмою помрачишася, во светлем граде и в златоукрашенных палатах жити не восхотеша, во рвищах и несветлых пропастех быти извояиша…” (л. 32). Заговорщики, передавшие Василия Шуйского полякам, решились посягнуть на царское достоинство, “…оставя свет и впадше в злотемный диаволь навет” (л. 38 об.).
Однако антитеза свет - тьма в “Повести…” используется автором и для одобрительной оценки. В частности, он применяет ее, чтобы усилить впечатление, которое произвела речь Козьмы Минина на казаков князя Трубецкого во время боя с гетманом Ходкевичем. Козьма Минин “…своими доброумными словесы аки не в светимей тме светлу свещу возже” (л.53 об.-54). Его упреки имели самый положительный результат - пристыженные казаки немедленно бросились в битву, “…словесы его, аки светом, озаришася, и яко от тмы во свет уклонишася…” (л. 54).
Рассматривая в целом особенности стиля “Повести…”, следует отметить, что все они обусловлены сознательным выбором автора. Общий стиль “Повести…” находится в строгой зависимости от ее идейного содержания. Различные по своему значению события и образы раскрываются в разных стилистических системах: рядовые факты описываются в стиле разрядных записей, о сражениях рассказывается формулами воинских повестей, идеализированные образы создаются выразительными средствами панегирического жанра, о самых значительных событиях повествуется в насыщенном тропами торжественно-приподнятом стиле. Все это свидетельствует о том, что автор “Повести…” был хорошо знаком со всем богатством стилистических средств предшествующей древнерусской литературы и умело пользовался им для осуществления собственного замысла.
ПОВЕСТЬ ДОСТОВЕРНАЯ О ПОБЕДАХ МОСКОВСКОГО ГОСУДАРСТВА, О ТОМ, СКОЛЬ МНОГО НАПАСТЕЙ ЗА УМНОЖЕНИЕ ГРЕХОВ НАШИХ ПРИНЯЛИ МЫ ОТ МЕЖДОУСОБНОЙ ВОЙНЫ, ОТ ИНОВЕРНЫХ ПОЛЯКОВ И ОТ ЛИТОВЦЕВ, И ОТ РУССКИХ БУНТОВЩИКОВ, И КАК ОТ СТОЛЬ МНОГИХ БЕД ИЗБАВИЛ НАС ВСЕМИЛОСТИВЫЙ ГОСПОДЬ БОГ НАШ СВОИМ ЧЕЛОВЕКОЛЮБИЕМ И МОЛИТВАМИ ПРЕЧИСТОЙ ЕГО МАТЕРИ И, РАДИ ВСЕХ СВЯТЫХ, ВЕРНУЛ НАС СВОИМ ЧЕЛОВЕКОЛЮБИЕМ В ПЕРВОНАЧАЛЬНОЕ СОСТОЯНИЕ. НАПИСАНО ВКРАТЦЕ,
Во время благочестивого правления государя царя и великого князя всея России Василия Ивановича, в 1606 году, [65] под его управлением государевым, начало в царствующем граде Москве устанавливаться благочестие, церкви божьи украшаться, а православная вера утверждаться и от скверны иноверия очищаться.
Благоверный же тот государь царь всея России Василий Иванович, благочестивый и милостивый ко всем, большую заботу имел о святых божьих церквах и о православной христианской вере и о христолюбивом своем воинстве, беспрестанно молился господу богу и пречистой его матери, призывал святых его в помощь, чтобы утвердил господь бог веру христианскую непоколебимо, и царство его спокойствием наполнил, и христолюбивое его воинство силой непобедимой вооружил, и все православное христианство от нашествия нечестивых и иноверных народов защитил, и от междоусобной войны избавил, и в мире и спокойствии сохранил. Днем он царством своим правил, ночью же перед господом богом молитву творил, заботясь о православии, непрестанно в слезах молился о том, чтобы прекратил господь бог пролитие крови христианской из-за нападений иноверных народов и междоусобной войны, ибо в то время за умножение грехов наших в Московском государстве начались многие кровопролития и сражения то с поляками, то с литовцами, то с русскими бунтовщиками, [66] которые хотели до конца разорить государство Московское.
