Ипполит Богданович - Избранные произведения
Неудача в намерении Душеньки повеситься.
Гравюра Ф. Толстого. 1840 г.
Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина.
Меж тем как Душенька в живущих оставалась,Как бытностью ее натура красовалась,Явился ей еще удобный смерти род,Которым чаяла окончить свой живот.Не могши к дубу прицепиться,Она решилась утопиться.На случай сей рекаБыла недалека.Царевна с берега крутого,Где дно реки от глаз скрывалось под водой,На смерть пустилась снова.Но вдруг, противною судьбой,Поехала она на щуке шегардой[34];И, ехав поверху опаснейшей дороги,Мочила Душенька лишь хвост и ноги.К хранению ее прибавлен был конвой:Другие тут же щуки,Наукой от богов иль просто без науки,Собравшися, как должно в строй,От всяких случаев царицу ограждалиИ в путь с плесканьем ее препровождали.Иные говорят,Что будто в щуках там приметили наяд,И что наяды эскадрономЯвились к Душеньке с поклоном.Не знаю, правда ль то, лишь нет сомненья в оном,Что некие тогда из сих наяд, иль рыб,Которых род с рекой со временем погиб,Служив дотоль в раю под счастливым законом,За Душенькою тут спешили вслед догоном,В старинном их строюПризнать, по должности, владычицу свою,Забыв, что бог прекрасна рая,С тех пор как райску жизнь в ничто преобратил,Служивших там, как бы карая,Оттоль на волю распустил.Несчастна Душенька, сколь много не стараласьВ речном потоке утонуть,Со щукою неслась благополучно в путь,И с берега она к другому добиралась.В сих муках тщетно жизнь клялаИ тщетно снова смерть звала;На зов плавучий сонм вопил единогласно,Что Душенька в бедахБез пользы и напрасноСтремится кончить жизнь в водах;Что боги пусть продлят ее прекрасны годы,И что ее на смерть отнюдь не примут воды.Остался наконец единый смерти род,Который Душенька еще не испытала;Она еще себя надеждою питала,Что, может быть, огнем скончает свой живот.Вдали в то время дым курился:Ко смерти новый путь открылся,И Душенька пошла на дым;И случаем тогда, видущим иль слепым,Пришла к речному брегу,И там на муравахНашла огонь в дровахК рыбачьеву ночлегу.Хозяин оных дров,Престарый рыболовВ ладье своей на ловОтплыл во оно время.Царевна жизни бремяЛегко могла пресечьМогла себя сожечьВ пустом широком поле,В просторе и на воле.Никто б ее извлечь,Никто б не мог оттоле,Когда бы небесаОт смертного часаЕе не отдалилиИ новы чудесаНад ней не сотворили.Она, сказав ко всем последние слова,Лишь только бросилась во пламень на дрова,Как вдруг невидимая силаПод нею пламень погасила.Мгновенно дым исчез, огонь и жар потух,Остался лишь потребный теплый дух,Затем, чтоб ножки там царевна осушила,Которые в воде недавно замочила.Узрев себя она безвредну на дровах,Вскричала громко: ах!..Сей глас раздался на волнах,Восколебались тихи волны,Всплеснулись рыб различны роды,Взвернулась трижды вкругЛадья у рыболова,И все то сталось вдругОт Душенькина слова.Не знаю, волею ль не сей внезапный крикВ ладье своей старикНазад стремился к бегуИль чудом вверх воды несло его ко брегу;Но знаю, что потом сей древний в мире дед,Взглянув на близь своей повети[35],Забыл преклонность поздних лет,Пустил из рук рыбачьи сети,Прыгнул из лодки ко дровамИ пал к царевниным ногам,Хотя не ведал с нею чуда,Ни кто она была,Зачем туда пришла,Каким путем, откуда.
«О праотец земных родов,Иль сын, конечно, праотцов! —Царевна к старцу вопияла. —Ты помнишь бытность всех временИ всяких в мире перемен;Скажи, как свет стоит с начала,Встречалось ли когда комуНесчастье, равно моему?Я резалась и в петлю клалась,Топилась и в огонь бросалась,Но горькой учести моей,Прошед сквозь огонь, прошед сквозь воду,И всеми видами смертейПриведши в ужас всю природу,Против желания живу,Бессмертие имею в мукуИ тщетно смерть к себе зову.Подай свою мне в помощь руку,Скончай мой век, мне свет постыл!»«Но кто ты?» — старец вопросил.«Я Душенька… люблю Амура…»Потом заплакала, как дура;Потом, без дальних с нею слов,Заплакал вместе рыболов,И с ней взрыдала вся натура.Потом сказал ей тот же дед,Что смерти ей на свете нет,Как по себе она не чает,И что еще она не знаетГотовых ей в прибавок бед;Что злоба гневной к ней богиниПроникла в самые пустыни;Что, каждому в пример и в страх,Во всех подсолнечных местахУже ее вины открытыИ грамоты о том прибитыВ распутиях и во вратах.Притом старик роптал в слезах,Что злобе попускают боги,И, строгую виня судьбу,Повел царевну он к столбу,Где ближние сошлись дороги.Царевна там сама прочлаПрибитый лист, в большую меру;А что она в листе нашла,Скажу по точному манеру.«Понеже Душенька прогневала Венеру,И Душеньку Амур Венере в стыд хвалил;Она же, Душенька, румяны унижает,Мрачит перед собой достоинство белилИ всяку красоту повсюду обижает;Она же, Душенька, имея стойный стан,Прелестные глаза, приятную усмешку,Богиню красоты не чтит и ставит в пешку;Она же взорами сердцам творит изъян,Богиней рядится и носит хвост в три пяди[36], —Того или иного ради,Венера каждому и всемО гневе на нее своемПо должной форме извещаетИ всяку милость обещаетТому, кто Душеньку на срокК Венерину лицу представит.А буде кто ее оправитПротиву силы оных строк,Иль буде где ее укроет,Иль повод даст укрыться ей,Тот век вины своей не смоетНи самой кровию своей».
Всплеснула Душенька руками,Прочтя толь грозные слова:«О боги! видите вы сами, —Вопили камни и древа, —На то ли Душенька жива,На то ль одарена красами,И чем виновна перед вами,Когда родилась такова?»Уже тогда весь мир читал о ней сыскную,Весь мир о ней равно жалел:Иной бранил богиню злую,Другой сыскную драть хотел.Одни, из должности, цитерские пролазыТвердили по утрам о Душеньке приказы,Который всяк потом охотно забывал,И Душеньку, кто мог, охотно укрывал,Но как то ни было, бояся ли пролазов,Бояся ли приказов,Водима ль стариком,Иль собственным умом,Царевна наконец за благо рассудилаПросить о помощи степеннейших богинь,Счастливее она б богов о том просила;Но с времени, когда Амура полюбила,По мысли никого в богах сыскать не мнила:Кто резок был иль трус, кто горд иль глупый шпынь,И, может быть, она в то время находилаВ верховнейших богах немалу часть разинь.Вначале Душенька пошла просить Юнону,Которая тогда, оставив небеса,За мужем бегала и в горы и в леса.Она могла б давать несчастным оборону,Но собственну свою тогда имела грусть.Юнону хоть любил Юпитер по закону,Любя других, не мог к ней верности соблюсть;Везде по свету волочился,Был груб, был дик,Как вепрь иль бык,И часто под дождем по целым дням мочился.И после до ушей Юноны слух проник,Что подлинным быком в Европе он явилсяИ подлинным дождем к Данае он спустился,Забыв отца богов достоинство и чин.Для множества таких причинИ, может быть, за то, как видела Юнона,Что Душенька самаМогла Юпитера соделать без ума,«Поди, — сказала ей богиня вышня трона, —Проси о деле Купидона,Или поди проси других,А мне довольно бед своих».
Царевна, по народной вере,Пошла с прошением к Церере.В те дни сбирался хлеб с полей,И хлебодатная богиняУ всех своих тогда являлась олтарей,Тогда на всех лилась от нейЩедрота, милость, благостыня.Но доступ для сего к Церерину лицуДозволен только был жрецам или жрецу,И кто к богине шел для просьбы иль вопроса,Не мог услышан быть без жертвы и приноса;А Душенька была в то время всех бедней,И не было тогда у нейОтцовских денег, ни перстней;Возненавидев жизнь, как знают все, дурилаИ добрым людям их дорогой раздарила.Остался у нее пастуший сарафан,Который был ей данРазумным рыболовом,Чтоб в сем наряде новомУкрыть ее от бед хотя через обман;Осталась красота, о коей все трубили,Но красоты чужой богини не любили,И, им последуя, жрецы, известно то,Отменный дар красот вменяли ни во что.Жрецы тогда ее, до будущего лета,Отправили оттоль без всякого ответа.
В сей скорби Душенька, привыкши всех просить,Минерву чаяла на жалость преклонить.Богиня мудрости тогда на ГеликонеИмела с музами ученейший советО страшном некаком наклонеБродящих близ земли комет,[37]Которы долгими хвостами,Пугая часто робкий свет,Пророчили беды местамиИ Аполлонов путьГрозили в мир запнуть.На все же, что тогда царевна представляла,Без всякой жалости богиня отвечала,Что мир без Душеньки стоял из века в век;Что в обществе она не важный человек;И паче, как хвостом комета всех пугает,На Душеньку тогда взирать не подобает.К Диане Душенька явить не смела глаз;Богиня та любви не ведала зараз:Со свитой чистых дев, к свободе устремленных,К невинной вольности, нося колчан и лук,Пускаясь быстро в бег, любя проворство рук,Гонялась за зверьми в пустынях отдаленных.Никто не нарушал дотоль ее забав;Еще не видела она Эндимиона,И строгостью себе предписанна законаЛишила б Душеньку и милостей и прав.
Куда идти? еще к Минерве иль к Церере?Поплакав, Душенька пошла к самой Венере.Проведала она, бродя по сторонам,Что близко от пути, в приятнейшей долине,Стоял известный храмС надвратной надписью: «Прекраснейшей богине».Нередко в сих местах утех всеобщих мать,Мирских сует слагая бремя,Любила отдыхать.Туда от разных стран народ во всяко времяТолпой стекался воздыхать.Иные шли туда богиню прославлять,Другие к милостям признание являть,Другие ж их просить иль просто погулять.В таком стечении народаНесчастна Душенька, избрав тишайший часИ кроясь всячески от всех сторонних глаз,Со трепетом рабы туда искала входа.Одною лишь в бедахНадеждой утешалась,Что, может быть, она, хоть вольности лишалась,Увидит в сих местахС Венерой КупидонаИ, забывая страхСтрожайшего закона,Вдавалась в сладости различных лестных дум,Какими упоен бывает страстный ум.В сих мыслях Душенька приближилась ко храмуИ там, задумавшись, едва не впала в яму,Куда от разных жертв за дворСмешался в кучу разный сор.Но, впрочем, все места казались тамо садом,И благовонная катилася росаНа мирту, на лимон, на всяки древеса,И храм курился вкруг душистым всяким чадом.
По сказкам знают все, что шелковы луга,Сытовая вода, кисельны берегаБогине красоты всегда принадлежалиИ по долине там дороги окружали.Издревле бог войныСтрожайший дал приказ, в угодность сей богине,Чтоб вечно в той долинеТрубы военной звук не рушил тишины.Известно всем, что там и самы дики звериК овцам ходили в двериИ овцы, позабывши страх,Гуляли с ними на лугахИ с самой вольной простотоюПитались киселем с сытою,Навеки в животе,В здоровье, красоте;Живуща тварь не убивалась,Насильством кровь не проливалась,Неведом был скорбящих глас,И вся природа всякий часСогласием сочетавалась.В средине сих лугов,И вод, и береговСтоял богинин храм меж множества столпов.Сей храм со всех сторон являл два разных входа:Особо — для богов,Особо — для народа.Преддверия, врата, и храм, и олтари,И каждая их часть, и каждая фигура,И обще вся архитектураСнаружи и внутриИзображала вид игривого Амура,Иль вид забав и торжестваВластительного там прекрасна божества;Венеры чудное рождение из пеныИ всяка с нею быль, приятная в чертах,Особо виделись в картинах и в коврах,Какими изнутри покрыты были стены.Во внутренности там различных олтарейРазличны дани приносилисьОт всех наук, искусств, художеств и затей,И знатных и простых людей,Которы все в число достойнейших просились:Иной, желая приобрестьЛюбовью к некой Музе честьИ данью убедить любовницу скупую,Привесил в уголок цевницу золотую;Другой, себе избрав,По праву иль без права,В любовницы ПалладуИ тщася получить лавров венец в награду,Привесил ко столбуСеребряну трубу;Иной, ища любви несклоннейшей Алкмены,Во храме распестрил малярной кистью стены.
Но дани, приносимы в храмНе по богатству иль чинам,Могли казаться тамо кстати;И часто там простой пастух,Неся богине в дар усердный только дух,Предпочитаем был блистательнейшей знати.На среднем олтаре,Под драгоценнейшим отверстым балдахином,Стоял богинин лик особым неким чином,Во всей поре,Во всей красе и в полной славе,В подобной, как она на некакой гореЯвилась в прежни дни к Парисовой расправеИ спор между богинь решила красотой.Сей лик, казалось, был божественной рукойИз мрамора иссеченИ после в образец художества примечен.Носился в мире слух, что будто Пракситель[38]Оттуда взял модельИ, точно по примеру,Представил в первый раз во всей красе Венеру.Никто из вшедших в храм не мог или не смелНе преклонять колен пред сим прекрасным ликом;И каждый, как умел,Богине гимны пел,В усердии глуша один другого криком.Над храмом извивался ройАмуров, смехов, игр, зефиров,Которы всякою поройТуда слеталися от всех возможных миров.
В летучем их строюИ те при храме были,Которые в раюПри Душеньке служили.В сей час они опять над прежней госпожойВ неведеньи летали,Резвились и журчали;Но Душенька тогда под длинною фатой,Под длинным сарафаном,Для всех была обманом:Вошла во храм с толпою в рядИ стала в стороне у самых первых врат.От робости она сих мест не примечала,Иль, помня прежнюю блаженну жизнь свою,Когда сама была богинею в раю,Полками разных слуг сама повелевала,И песни и хвалы сама от всех слыхала,Сей храм напоследи за редкость не считала, —По воле то решить читатель может сам.Но в храме, лишь едва лицо свое открыла,В минуту все глаза к себе оборотила.Возволновался храм,Умолкли гимны там,Пресеклись жертв приносы,И всюду слышались лишь вести иль вопросы.Я прежде не сказал,Что весь народ ВенеруВ сей день по слуху ждалИз Пафоса в Цитеру.Увидя ж Душеньку, согласно весь народОдин другому в ротШептал за новы вести:«Венера здесь тайком!..Бежит от всякой чести!..Венера за столбом!..Венера под платком!..Венера в сарафане!..Пришла сюда пешком!..Во храм вошла тишком!..Конечно с пастушком!..»И весь народ в обманеПред Душенькою вдруг колена преклонил.Жрецы, со множеством курящихся кадил,Воздев умильно длани,Просили Душеньку принять народны даниИ с милостью воззретьНа всяки нужды впредь.В сие волнение народаВозникла вдруг молва у входа,Что сущая уже богиня оных мест,Влеча с собой толпы служителей на въездИ яблоко держа Парисово в деснице,Со всею славою, в блестящей колесницеВ тот час из Пафоса ко храму прибыла,И вдруг при сей молве Венера в храм вошла.
Но кто представит живо,В словах или чертах,Богинин гнев, народный страхИ общее во храме диво,И боле Душеньку, в невинном торжестве,При самом храма божестве.Вотще в то время всех царевна уверяла,Зачем туда пришлаИ кто она была,Большая часть людей от ней не отставала,Забыв, что в храм сама Венера прибыла.Богиня, сев на трон и скрыв свою досаду,Колико скрыть могла,Оставила в сей день другие все делаИ тот же час приказ далаПредставить Душеньку во внутренню преграду.«Богиня всех красот! не сетуй на меня, —Рекла царевна к ней, колена преклоня. —Я сына твоего прельщать не умышляла:Судьба меня, судьба во власть к нему послала.Не я ищу людей, а люди в слепотеДивятся завсегда малейшей красоте.Сама искала я упасть перед тобою,Сама желаю я твоею быть рабою,И в милость только то прошу себе напредь,Чтобы всегда могла твое лицо я зреть».«Я знаю умысл твой!» — Венера ей сказалаИ, тотчас кончив речь,С царевной к Пафосу отъехать предприяла,Притом с насмешкой приказалаВ пути ее беречь.Сажают Душеньку в особу колесницу,Запрягши в путь сорок станицу;А для беседы с ней, как будто ей чета,Садятся тут же рядомЧетыре фурии, изверженные адом:Коварство, Ненависть, Хула и Клевета.Оставим разговор сих фурий ухищренныхИ скажем наконец, к каким трудам онаВенерой в Пафосе была осужденаИ кто был вождь ее на службах повеленных.Из многих дел и слов,В умах напечатленных,Известно мщение богов,Во гневе раздраженных.Нередко сильные, прияв на небе власть,Бессильных поборали,Чернили и марали,И все, что только бы могло пред ними пасть,Ногами попирали.В счастливейших веках,Конечно, нет примераТакому мщению, какое, всем во страх,Противу Душеньки умыслила Венера!Умыслила свою умножить красоту,А Душеньку привесть, сколь можно в дурноту,Чтоб все от Душеньки впоследок отвращалисьИ только бы тогда Венерою прельщались.
Не знаю, в первый день, иль лучше, в перву ночь,Довольная своею жертвой,Богиня в мщении послала царску дочьПринесть чрез три часа воды живой и мертвой.Известен весь народО действе оных вод:От первой кто попьет — здоровье получает;А от другой попьет — здоровье потеряет;Но в сем пути никто не возвращался жив.Царевна, к службе сей, как должно прицепивПод плечи два кувшина,Пошла без дальна чина,Пошла на все трудыИскать такой воды.Куда? и кто в пути ей будет провожатым?Амур во все часы ее напасти зрелИ тотчас повелелСвоим слугам крылатымПоднять и перенесть царевну в тот удел,Где всяки воды протекают,Мертвят, целят и помогают.Зефир, который тут по склонности прильнул,Царевне на ухо шепнул,Что воды окружаетБольшой и толстый змей свернувшись вкруг кольцом,И никого отнюдь к водам не допускает,Как разве кто его забавит питьецом.Притом снабдил ее большою с пойлом флягой,Которую велел, явясь туда с отвагойИ змею речь сказав, в гортань ему воткнуть.Когда же пасть свою при пойле змей разинетИ голову с хвостом в то время разодвинет,То Душенька найдет себе свободный путьЖивую ль мертвую ль водицу почерпнуть.Зефир лишь то сказал, царевна путь скончала, —Явилася у водИ, змею поклонясь умильну речь сказала,Котору выдала в последок и в народ:«О Змей Горынич Чудо-Юда!Ты сыт во всяки времена,Ты ростом превзошел слона,Красою помрачил верблюда,Ты всяку здесь имеешь власть,Блестишь златыми чешуямиИ смело разеваешь пасть,И можешь всех давить когтями, —Соделай край моим бедам,Пусти меня, пусти к водам»Хвалы и титулы пленяют всяки уши,И движутся от них жестоки самы души.Услышав похвалы от женского лица,Притом склоняяся ко сласти питьеца,Горынич пасть разинулИ голову с хвостом при пойле разодвинул —Открылись разных вод и реки и прудыИ разны к ним следы.Прислужливый Зефир пока сей час не минул,Конечно Душеньку в дорогах не покинул;Она, в свободе там попив живой воды,Забыла все свои дорожные трудыИ вдруг здоровей стала.Писатели гласят,Что Душенька тогда с водой явясь назад,В отменной красоте, как роза процветалаИ пред Венерою, как солнце возблистала,И будто бы тогда богиня умышлялаЗаставить Душеньку лихую воду пить;Но, просто случаем, иль чудом может быть,Кувшин с лихой водой разбился,И умысл в дело не годился.Богиня видела из таковых чудес,Что помощь Душенька имеет от небес,Или, точней сказать, от самого Амура;Но, как известно было ей,Что пагубой людейОбилует натура,Послала Душеньку еще в другой поход,В надежде, что скончает там животИли хоть будет жить, но будет без красот.В саду, где жили Геспериды,Читатель ведает, что некогда рослиЗлатые яблоки, иль просто златовиды,И сей чудесный сад драконы стерегли.А в том, или в другом саду вблизи Атласа,Жила напоследи царевна ПерекрасаПотомству все ее неведомы дела,Но всяк о том слыхал, что подлинно былаСих чудных мест она богиня иль царица,И в сказках на Руси слыла,Как всем известно, Царь-Девица.О красоте ее имеет весь народИз повестей дово́д:Златые яблоки она вседневно ела;Известно, что от них краснела и добрела.Но, ради страхов там и трудностей дорог,Коснуться к яблокам никто другой не мог.Хоть не было тогда драконов там, ни змеяОднако сад сей был под стражею Кащея,Который сам как страж, тех яблок не вкушалИ никого отнюдь их есть не допускал.А если приходил тех яблок кто покушать,Вначале должен был его загадки слушать;Когда же кто не мог загадок отгадать,Того без милости обык он после жрать.Венера ведая сих строгих мест законы,По коим властвуют Кащей или драконы,Послала Душеньку не жить, а умирать,Чтоб яблок тех достать.Но кто ей скажет путь и будет помогать?Зефир — она его успела лишь назвать, —Зефир ей новую явил тогда услугу;И, чтоб холодный ветр не мог ее встречать,Пустился с ней в сей путь по югу;Шепнул царевне он какую вещь сказатьИ как на все слова Кащею отвечать.Потом под яблонью подставить только полу,В то время яблоки скатятся сами к долу,И можно будет ей тогда оставив сад,С добычею лететь назадИ яблок золотых вкусить по произволу.
Не в долгом времени, не в день — в единый час,Явилась Душенька к Кащею взять приказ;Поклон, как должно сотворила,Как должно речь проговорила,Но свету речи сейНиже́ того, что ейЗагадывал Кащей,Она не сообщила.Известны только нам последственны дела,Что службу Душенька вторую сослужила;Что в новой красоте пред прежним процвелаИ горшие себе напасти навела.
К успеху мщения пришло во ум богинеОтправить Душеньку с письмом ко Прозерпине,Велев искать самой во ад себе пути,И некакой оттоль горшечек принести.Притом нарочно ей Венера наказала,Горшечка, чтоб она отнюдь не открывала.Царевнин ревностый служитель давних лет,Зефир скорей стрелы спустился паки в светИ ей полезный дал советИдти в дремучий лес, куда дороги нет.В лесу он ей сказал представится избушка,А в той избушке ей представится старушка,Старушка ей вручит волшебный посошок,Покажет впоследи в избушке уголок,Оттоль покажет вниз ступени,По коим в ад нисходят тени;И Душенька тогда лишь ступит девять раз,К Плутону в области окончит всю дорогу;И, в безопасности от страхов, в тот же часОткроет напоказСвою прекрасну ногу,И может впоследи бесстрашно говоритьС Плутоном, с Прозерпиной, с Адом,Письмо вручить,Горшечек получитьИ службу надлежащим рядомИсправно совершить.Последуя сему закону,Пошла царевна в лес, куда глаза глядят,Нашла подземный сход, ступила девять крат,Сошла тотчас во ад,Явилась ко Плутону.
Возволновался мрачный край,Не ждав посольства от Венеры;Тризевны в Тартаре церберыРаспространили страшный лай.Но Душенька, в сею тревогу,Едва открыла только ногу,Как вдруг умолкла адска тварь —Церберы перестали лаять,Замерзлый Тартар начал таять;Подземна царства темный царь,Который возле ПрозерпиныДремал с надеждою на слуг,Смутился тишиною вдруг:Возвысил вкруг бровей морщины,Сверкнул блистаньем ярых глазВзглянул… начавши речь запнулся,И с роду первый разВ то время улыбнулся.
Узрев толь сильную посольску полну мочь,Какую при письме казала царска дочь,А паче на нее воззрение Плутона,Богиня адска тронаВелела ей скорей пресечьПристойную на случай речь;И, по письму вручив горшочек ей приватно,Ее, без дальних слов, отправила обратно.Царевна наконец могла бы как-нибудьОкончить счастливо и новый оный путь;Но друг ее Зефир сначала,Как видно, бед не предузналИ ей особо не сказал,Чтобы горшочка не вскрывала.Царевна много разВ горшочек посмотреть в пути остановлялась,И в тот же самый часЖеланию сопротивлялась.Напоследи, смотря и в стороны и в следИ до двора уже немного не дошед,Венеры заповедь, и гнев, и страх презрела,Открыла кровельку, в горшочек посмотрела.
Оттуда, случаем лихим,Внезапно вышел черный дым.Сей дым, за сильной густотою,Зефиры не могли отдуть;И белое лицо и вскрыта бела грудьУ Душеньки тогда покрылось чернотою.Она старалась пыль платком с себя стирать;Но чем при трении трудилася сильнее,Тем делалась чернее,Как будто бы свой вид трудилася марать.Надеялась потом хоть как-нибудь водоюПрошедшую себе доставить красоту,Но чудною бедою,Прибавила еще, обмывшись, черноту;И к токам чистых вод хотя лицо склонялаИ черноту свою хоть много раз купала,Смотрясь в водах потом, уверила себя,Что темностью она была подобна саже,Иль просто, так сказать, красу свою сгубя,Была арапов гаже.
В сем виде царска дочьСтыдилась всякой встречиИ, слыша всяки речи,От всех бежала прочь.Для белых рук ее в народе вышла сказка,Что будто бы она таилась от людейИ будто бы на нейБыла лишь только маска.Иные, ей в посмех,Давали странный образ делуИ уверяли всех,Что боги, будто б ей за грех,Арапску голову пришили к белу телу.Простой же весь народ,Любуясь Душеньки и видом и осанкой,Дивился в ней еще собранию красотИ звал ее тогда прекрасной африканкой.Но Душенька, сей видСебе имея в стыд,То шею, то лицо платочком закрывала,И в горести тогда, куда идти, не знала, —Идти ли ей потом на смех и на позорОбратно в дом к ВенереИли к родным во двор?Но может ли их взорЗа точну Душеньку признать ее по вере?Осталось только ей сокрыть себя тогдаВ какой-нибудь пещере,Где б люди никогдаЕе толь горького не видели стыда,И там зарыть себя живую,Чтобы скорее тем окончить участь злую.
Амур жестокость зол подобно ощущал,Он все ее беды иль видел, или знал.Но для чего ее оставил он без стражи,Когда она несла горшочек адской сажи?Читатель сей вопрос решит, конечно, сам:Угодно было так судьбам,Угодно было так Венере,Чтоб Душенька была черна,Чтоб Душенька была дурнаИ крылась от людей в пещере.Амур отвержен был в ЦитереИ, в небе был тогда без сил,Беде нарочно попустил,Чтоб тем обезоружить злобу,Котора Душеньку могла привесть ко гробу.Для редкости сих делПовсюду мир шумелО роде Душеньки, об участи, о летах,О всех ее приметах.Дошла впоследок весть,Чрез слух иль как ни есть,К сестрам ее коварным,Что Душенька в раю с супругом лучезарнымНедолго пожила;Что изгнана оттоль за некаки делаИ что напо́следи, скитаяся без дела,Иссохла, подурнелаИ страшно почернела.Они устроили на случай торжествоИ громко всем трубили,Что Душеньку везде грехи ее губилиИ что за то ее карает божество.
Превратным разумам любови существоНеведомо и странно.Сестры царевны сей,Навлекши скорби ейИ все ее дела ругая беспрестранно,Отнюдь не мыслили во мраке клеветы,Что Душенька, лишась наружной красоты,Могла Амуром быть любима постоянно.Амур, напастями царевны отвлечен,Стремил старание к единому лишь виду,Чтоб гнев судеб к ней был, сколь можно, облегчен,Как будто бы забыл от сестр ее обиду;Но после обратил их наглость им же в казнь:На торжество сих сестр нарочного отправил,Который от него, как должно, их поздравил;Благодаря притом за дружбу и приязнь,Прибавил, что Амур любовью к ним пылаетИ с нетерпением увидеть их желает,И только ждет, без дальних слов,Чтобы они, взошед на каменную гору,Какая выше всех представится их взору,Оттуда бросилися в ров;И что потом Зефир минуты не утратит,Тотчас летящих их подхватит,Помчит наверх в небесный крайИ прямо постановит в рай,А там Амур явит им должные услуги,Намерясь купно взять обеих их в супруги.
Услыша толь приятну речь,Сестры царевнины от радости вскружились:Скорей коней велели впречь,В богаты платья нарядились;Не прочили белил, ни мушек, ни румян,Опрыскались водами,Намазались духами,Хулили Душеньку за дерзость и обман,Отправились к горе, а там, с крутой вершины,Спешили броситься в стремнины.Но их Зефир потом наверх не подхватил,А дул, как видно, только в тыл;И в райское они жилище не попали,Лишь только головы себе, летя, сломали.Карая тако злость, меж тем прекрасный богПодробну ведомость имел со всех дорог,От всех лесов и гор, где Душенька являлась,И, сведав, что она,От всех удалена,В средине гор скрывалась,Донес богам о том сполна;Донес, что Душенька была уже черна,Суха, худа, дурна;И упросил тогда смягченную Венеру,Чтоб было наконец дозволено емуОткрыто самомуЯвиться к Душеньке в пещеру.Но как представился тогда его очамПредмет любови постоянной?Несчастна Душенька, в печали несказанной,Не ела, не пила, не зрела света там.Читатель должен знать сначала,Что Душенька тогда лежала;Но боком иль ничком,Спала или дремала,Не ведаю о томИ не хочу искать свидетельства для веры;Лишь знаю, что она лежала на фатеУ входа сей пещеры,Скрывая голову в пещерной темноте;А часть оставшая являлась в красотеНа зрелище пред входом;И быть тогда могла призна́ком и дово́дом,Когда б любовный богО точности вещей иметь сомненье мог.Зефиры видели и свету возвестили,Что Душеньку Амур издалека узналИ руку у нее, подшедши, целовал;Но скоро их из глаз обоих упустили.Проснувшись Душенька тогда,Взглянула, ахнула, закрылась от стыда,Уйти в пещеру торопиласьИ тамо наконец с Амуром изъяснилась,Неведомо в каких словах;А только ведомо всему земному кругуВзаимное от них прощение друг другуВо всех досадах и винах.
Амур потом, при всей свободе,Велел публиковать в народеСтаринну грамоту, котору сам Зевес,В утеху всех дурных, на землю дал с небес;И всюду слово в словоТа грамота тогда твердилася зано́во:«Закон времен творит прекрасный вид худым,Наружный блеск в очах преходит так, как дым,Но красоту души ничто не изменяет,Она единая всегда и всех пленяет».Слова сии Амур твердя повсюду сам,Представил грамоту Венере и богам,А вместе с грамотой и Душеньку представил,Котору в черноте дурною он не ставил.Юпитер, покачав,Разумной головою,Амуру дал устав,По силе старых прав,Чтоб век пленялся он душевной красотоюИ Душенька была б всегда его четою.Сама богиня красоты,Из жалости тогда иль некакой тщеты,Как то случается обычно,Нашла за должно и прилично,Чтобы ее сноха,Терпением своим очистясь от греха,Наружну красоту обратно получила, —Небесною она росой ее умыла,И стала Душенька полна, цветна, бела,Как преж сего была.Амур и Душенька друг другу равны стали,И боги все тогда их вечно сочетали.От них родилась дочь, прекрасна так, как мать;Но как ее назвать,В российском языке писатели не знают.Иные дочь сию Утехой называют,Другие — Радостью, и Жизнью, наконец;И пусть, как хочет всяк мудрецНа свой зовет ее особый образец.Не применяется названием натура:Читатель знает то, и знает весь народ,Каков родиться должен плодОт Душеньки и от Амура.
1783
