Избранные комедии - "Аристофан"

Как? Собственным и нового чекана?

890Да!

Что ж! Помолись особым божествам своим!

Эфир, питатель мыслей, языка рычаг,

Со мною будь! Ищейки — ноздри чуткие,

Слова хватать и расщеплять позвольте мне!

Совершается жертвоприношение.

Ода

Мы пришли и здесь собрались

Выслушать от хитроумцев,

Как из-за стихов и песен

В боевой пойдут поход.

Распален язык отвагой,

Нрав свиреп, ужасно сердце,

Мысли быстры и легки.

Знаем, будет спор жестокий,

Утонченно, изощренно

Будет говорить один,

А другой, с корнями вырвав

900Слов стволы,

Бросит их. И хруст промчится

По ристалищу речей.

Хор пляшет.

Для прений время настает. Так говори ж искусно,

Не подражая никому, по-своему и тонко.

Эпиррема

Каков я сам и каково мое искусство, после

Я всесторонне разъясню. Сперва ж его ошибки

Разоблачу и докажу, что он — бахвал и гаер

910И вводит зрителей в обман. Немало уж и Фриних 375

Морочил нас. Сперва, лицо закутав покрывалом,

Сажает в одиночку он Ахилла иль Ниобу —

Трагические чучела. Они молчат, не никнут.

Клянусь богами, да!

А хор четыре песни кряду,

Топоча оземь, пробубнит. Актеры ж все ни слова.

А мне вот нравилось, клянусь, молчанье их не меньше,

Чем нынешняя болтовня.

Ты глуп и неотесан,

Поверь мне!

Видимо, что так. Зачем же так чудит он?

От шарлатанства, для того чтоб зритель ждал смиренно,

920Пока откроет рот Ахилл. Тут и конец всей драме.

Каков мошенник! Нагло как обмануты мы были!

(Эсхилу.)

Чего ж мычишь ты, что рычишь?

Боится обличений.

Покуда он дурачит вас, подходит к середине

Потеха. Дюжину еще словес прибавит бычьих,

С бровищами, с хвостищами, как пугала ребячьи,

А зрители ни бе, ни ме.

О, горе!

Помолчи ты!

Не скажет слова в простоте.

(Эсхилу)

Да не скрипи зубами!

Скамандры всё, 376и крепости, и на щитах звенящих

Орлы-грифоны, медь и блеск речей головоногих, —

Понять их — величайший труд.

Да, видит Зевс, вот так же

930И я промучился без сна всю ночь! Понять старался,

Что значит рыжий конь-петух. Ну что это за птица?

Невежда! Знак на кораблях такой изображают.

Я ж коне-петухом считал павлина Филоксена.

А ты, посмешище богов, какие пишешь драмы?

Да не про коне-петухов, не про козлов-оленей,

Как любишь ты, как чертят их на завесах мидийских. 377

Ничуть! Когда из рук твоих поэзию я принял,

940Распухшую от пышных слов, надутую от бредней,

Сперва ее я подсушил, от тучности избавил

Пилюлями истертых слов, слабительным из мыслей

И кислым соком болтовни, настоянным на книжках.

Потом на песнях воспитал Кефисофонта 378тонких.

Герой не мямлит у меня и вздора не городит,

Нет, выходя, он всякий раз свое происхожденье

Сперва рассказывает.

Да, твое намного хуже.

С начала драмы ни один актер не остается

Без дела. Всем даю слова: и женщинам, и слугам, 379

И девушкам, и господам, старухам даже.

Боги!

950Какой ты казни заслужил за дерзость?

Зевс свидетель!

Любовь народа — цель моя!

Дружок, молчал бы лучше,

Тебе не очень-то к лицу такие разговоры!

Витийствовать я научил вас всех.

Ну да, негодный!

А лучше прежде, чем учить, ты сам бы разорвался.

Безмены ввел я и углы и меры красноречья,

Чтоб можно было весить, жать поэзию и мерить,

Стругать, слесарничать, паять.

Вот-вот, паять, — согласен.

Заговорил я о простом, привычном и домашнем.

960Меня проверить всякий мог. В ошибках каждый зритель

Мог уличить. Но я не врал, не фанфаронил вздорно,

Не надувался как индюк, не надувал сограждан,