Лукиан - Лукиан Самосатский. Сочинения
20. Видит Зевс! Если покойник повернется и, опершись на локоть, скажет такие слова, разве не должны мы будем признать, что он говорит вполне справедливо? И тем не менее глупые люди испускают крики, посылают за ученым плакальщиком, собравшим множество старинных жалостных причитаний, и пользуются им как соратником и предводителем безумного хора: плакальщик запевает, а родственники в лад похватывают его напев.
21. До сих пор, то есть до плача по умершем, людская глупость везде следует одним и тем же законам; но далее, при самом погребении, происходит разделение в соответствии с племенными обычаями: эллин сжигает покойника, перс — зарывает в землю, индус — прозрачной одевает оболочкой, скиф — пожирает, египтянин — высушивает. Этот последний, — я говорю о том, что видел, — высушив труп, делает его участником своих пиров и попоек. И случается нередко, что египтянин нуждается в деньгах, и тогда его затруднение разрешается отдачей под залог брата или отца.
22. А курганы, пирамиды и надгробные камни, а надписи на них, которых хватает лишь ненадолго, — разве они не являются лишними и не подобны детской забаве?
23. А иные так даже игры устраивают и речи надгробные произносят, будто защищая покойника перед подземными судьями или свидетелями выступая в его пользу.
24. В заключение устраивается обед. Являются родственники и утешают родителей в кончине сына, и уговаривают откушать, причем, клянусь Зевсом, это принуждение и самим родителям не неприятно, так как они уже изголодались, три дня подряд проведя в воздержании. И вот раздается: "Доколе же, дорогой, будем мы печалиться? Дай покой духу блаженного усопшего. И если даже ты решил непрерывно оплакивать умершего, и поэтому надлежит не оставаться без питания, дабы хватило сил на великую скорбь". И вот тут-то, тут — читаются неизменно два известных стиха из Гомера:
Даже Ниоба кудрявая вспомнила в скорби о хлебе,
и
Не подобает ахейцам скорбеть по усопшем — желудком.
И родители решаются приняться за еду, сначала — стесняясь, боясь, что покажутся они, после кончины дражайшего сына, предающимися человеческим слабостям.
Такие-то и даже еще более смешные поступки обнаружим мы, если понаблюдаем, что делается в скорби по умершим. И все потому, что большинство людей считает смерть величайшим из зол.
О ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯХ
Перевод Р. В. Шмидт
1. Над тем, чту совершают безумцы при жертвоприношениях, и на празднествах, и в шествиях богов, и над тем, что просят и о чем молятся и что думают о богах, я думаю, только очень опечаленный и огорченный не станет смеяться, взирая на глупость так поступающих. Но прежде, чем смеяться, я полагаю, нужно самому исследовать, как назвать таких людей — благочестивыми или, наоборот, врагами богов и хулителями — они ведь так низменно и неблагородно понимают божество, будто оно нуждается в людях, радуется лести и гневается, оставленное без внимания.
Страдания этолийцев, несчастья калидонийцев, убийства столь многих и гибель Мелеагра — все это, говорят, дела Артемиды, сетующей на судьбу, так как Ойней пренебрег ею при жертвоприношении, — вот как глубоко задела ее погрешность при выполнении священного дела! Мне кажется, я вижу ее на небе одинокой в то время, когда прочие боги отправились к Ойнею; Артемида безумствует, она раздосадована на то, какого празднества она лишилась.
2. Также, пожалуй, и эфиопов кто-либо назовет счастливыми и трижды блаженными, если Зевс вспомнит их благоволение к нему, которое они проявили, угощая двенадцать дней подряд не только его одного, но и других богов, которых он привел с собой.
Итак, по-видимому, ничто не делают боги бесплатно из того, что совершают, но они продают людям блага: у них здоровье можно купить, если случится заболеть, за бычка, богатство за четырех быков, царство за гекатомбу, возвращение из Илиона в Пилос за девять быков, а плавание из Авлиды в Илион за невинную царскую дочь.
Ведь и Гекуба невзятие Трои выторговывала у Афины за двенадцать быков и покрывало. Следует предположить, что у богов есть много товаров, которые они уступают за петуха, за венок и даже только за щепотку ладана.
3. Это, я полагаю, знал и Хриз, жрец, старец и мудрый в божественных делах, когда он, ничего не достигнув, ушел от Агамемнона и, защищая свои права, требовал от Аполлона вознаграждения в обмен за то, что заблаговременно вознес ему благодарность, и говорил: "О добрейший Аполлон, я ведь твои храмы, лишенные венков, увенчивал. Сколько бедер быков и коз сжигал на алтарях, ты же пренебрегаешь мной, хотя я так много трудился, и ты ни во что не ставишь благодетеля". Аполлон тогда так был пристыжен, что, схватив лук и усевшись над стоянкой кораблей, стал метать стрелы чумной заразы на ахейцев, их мулов и собак.
4. Раз я вспомнил Аполлона, заодно хочу сказать еще кое-что о нем, о чем рассказывают наши мудрецы. Я не буду говорить, как он был несчастен в любви, ни об убийстве Гиакинфа, ни о презрении Дафны, но расскажу о том, как он был поденщиком в Фессалии у Адмета и во Фригии у Лаомедонта. У последнего Аполлон работал не один, но с Посейдоном, оба под влиянием нужды выделывали кирпичи и воздвигали стену; они не получили от фригийца платы сполна, но он остался им должен, говорят, больше чем тридцать троянских драхм.
5. Разве не про такие дела торжественно вещают нам поэты о богах и еще более возвышенное сообщают о Гефесте, Прометее, Кроне, Рее и вообще о всех домочадцах Зевса?
Итак, призвав в начале поэмы созвучных Муз и становясь боговдохновенными, поэты начинают воспевать, как Крон, оскопив отца Урана, воцарился вместо него и пожрал своих детей, как впоследствии аргосскии Фиест. Затем, как Зевс, тайно скрытый Реей, заменившей его камнем, был удален на Крит, был вскормлен там козой, как Телеф ланью, а Кир персидский собакой, после чего, изгнав отца и ввергнув его в темницу, захватил власть. Зевс женился на многих и наконец на Гере, своей сестре, по персидским и ассирийским обычаям. Будучи влюбчивым и падким на любовные дела, Зевс легко наполнил небеса своими детьми, одних родив от равных себе по почету, других же, незаконнорожденных, от смертного земного поколения, то становясь благородным золотом, то быком и лебедем или орлом, будучи более многоликим, чем Протей. Только одну Афину родил Зевс из своей головы, зачатую им просто в собственном мозгу.
Диониса же, недоношенного, говорят, похитив из чрева горевшей матери, Зевс носил в бедре, а затем, когда наступили роды, вырезал его.
6. Нечто подобное рассказывают поэты также о Гере. Она, помимо связи с мужем, сама по себе родила сына Гефеста, весьма неудачливого ремесленника, кузнеца, живущего все время в саже и в дыму, окруженного искрами, подобно печнику, и слабого на ноги. Он стал хромать после падения, когда был низвергнут Зевсом с неба, и если бы славные лемносцы не подхватили его, то умер бы для нас Гефест, как Астианакс, брошенный с башни. Но все страдания Гефеста еще ничтожны, — а вот Прометей, кто этого не знает, сколько он страдал, так как был чрезмерно человеколюбив; его ведь увел в Скифию Зевс, велел привесить к Кавказу и приставить к нему орла, клюющего ежедневно его печень.
7. Вот какое испытал Прометей наказание. Рея же — следует также и о ней сказать, — как она безобразничает и ужасно ведет себя, она уже старуха отцветшая, и, столь многих богов мать, она еще становится любовницей юношей и еще ревнует и катает на львах Аттиса, который уже ни на что не способен.
Как же после всего этого упрекают Афродиту, что она прелюбодействует, Селену, спускающуюся часто с середины пути к Эндимиону?
8. Однако, оставим все эти рассказы и взойдем на самое небо, поэтически взлетев по тому же пути, что Гомер и Гесиод, и посмотрим, каким образом там наверху все устроено. Что небо снаружи медное, мы слышали от Гомера. Если переступить порог и немного выглянуть на свод, оказавшись как бы на его спине, то последний, естественно, покажется более блестящим, солнце более чистым, а звезды более прозрачными, и всюду покажется день и земля — золотистой. В начале, при входе, живут Оры, они привратницы, затем Ирида и Гермес, они слуги и вестники Зевса, рядом кузница Гефеста, наполненная всякими орудиями, затем жилища богов и дворец Зевса, — это все прекрасно сооружено Гефестом.
9. "Боги, у Зевса отца заседая", — так следует, находясь на небе, говорить торжественно, — взирают на землю и, склонившись, обозревают всюду, не увидят ли где воспламененного огня и возносящийся тук, клубящийся в дыму. И если кто-либо приносит жертвы, все угощаются дымом, разинув рты и выпивая кровь с алтарей, окружив их как мухи.
Если же боги питаются дома, то нектар и амбросия составляют их обед. Некогда и люди ели и пили вместе с богами, как Иксион и Тантал; но так как они были гордецами и болтунами, то подвергались и подвергаются еще сейчас наказанию, — а небо недоступно смертному роду и запретно.
