Гай Петроний (Арбитр) - Сатирикон
122.
Еде успела сказать, как, пробита молнией яркой,Вздрогнула туча — и вновь пресекла прорвавшийся пламень,В страхе присел повелитель теней и заставил сомкнутьсяНедра земли, трепеща от раскатов могучего брата[167].Вмиг избиенье мужей и разгром грядущий раскрылисьВ знаменьях вышних богов. Титана[168] лик искаженныйСделался алым, как кровь, и подернулся мглою туманной,Словно дымились уже сраженья гражданские кровью.В небе с другой стороны свой полный лик погасилаКинфия[169], ибо она освещать не посмела злодейства.С грохотом рушились вниз вершины гор и потоки,Русла покинув свои, меж новых брегов умирали.Звон мечей потрясает эфир, и военные трубыВ небе Марса зовут. И Этна, вскипев, изрыгнулаПламень, досель небывалый, взметая искры до неба.Вот среди свежих могил и тел, не почтенных сожженьем.Призраки ликом ужасным и скрежетом злобным пугаютВ свите невиданных звезд комета сеет пожары,Сходит Юпитер могучий кровавым дождем на равнины,Знаменья эти спешит оправдать божество, и немедляЦезарь, забыв колебанья и движимый жаждою мести,Галльскую бросил войну и войну гражданскую начал.В Альпах есть место одно, где скалы становятся ниже.И открывают проход, раздвинуты греческим богом[170].Там алтари Геркулеса стоят и горы седые,Скованы вечной зимой, до звезд вздымают вершины.Можно подумать, что нет над ними небес: не смягчаютСтужи ни солнца лучи, ни теплые вешние ветры.Все там сдавлено льдом и покрыто инеем зимним.Может вершина весь мир удержать на плечах своих грозных.Цезарь могучий, тот кряж попирая с веселою ратью,Это место избрал и стал на скале высочайшей,Взглядом широким кругом Гесперийское поле[171] окинул.Обе руки простирая к небесным светилам, воскликнул:«О всемогущий Юпитер и вы, Сатурновы земли,Что ликовали со мной победам моим и триумфам,Вы мне свидетели в том, что Марса зову против волиИ против воли подъемлю я меч, лишь обидою движим:В час, когда кровью врагов обагряю я рейнские воды,В час, когда галлам, что вновь стремились взять Капитолий,[172]К Альпам я путь преградил, меня изгоняют из Рима[173].Кровь германцев-врагов, шестьдесят достославных сражений —Вот преступленья мои! Но кого же страшит моя слава?Кто это бредит войной? Бесстыдно подкупленный златомСброд недостойных наймитов и пасынков нашего Рима!Кара их ждет! И руки, что я занес уж для мщенья,Трусы не смогут связать! Так в путь, победные рати!В путь, мои спутники верные! Тяжбу решите железом.Всех нас одно преступленье зовет и одно наказаньеНам угрожает. Но нет! Должны получить вы награду!Я не один побеждал. Но если за наши триумфыПыткой хотят нам воздать и за наши победы — позором,Пусть наш жребий решит Судьба. Пусть усобица вспыхнет!Силы пора испытать! Уже решена наша участь:В сонме таких храбрецов могу ли я быть побежденным?»Только лишь вымолвил он, как Дельфийская птица[174] явилаЗнаменье близких побед, разрезая воздух крылами.Тут же послышался слева из чащи ужасного лесаГул голосов необычных, и сразу блеснула зарница.Тут и Феба лучи веселей, чем всегда, засверкали,Вырос солнечный круг, золотым овит ореолом.
123.
Знаменьем сим ободрён, Маворсовы[175] двинул знаменаЦезарь и смело вступил на путь, для него непривычный.Первое время и лед и земля, от мороза седогоТвердая, им не мешали идти, от ужаса немы.Но, когда через льды переправились храбрые турмы[176]И под ногами коней затрещали оковы потоков,Тут растопились снега, и, зачатые в скалах высоких,Ринулись в долы ручьи. Но, как бы покорны приказу,Вдруг задержались, прервав свой бег разрушительный, воды.То, что недавно текло, уж надо рубить топорами.Тут-то обманчивый лед изменяет впервые идущим,Почва скользит из-под ног. Вперемежку и кони, и люди,Копья, мечи, и щиты — все свалено в жалкую кучу.Кроме того, облака, потрясенные ветром холодным,Груз свой на землю льют, и вихри холодные дуют,А из разверстых небес низвергается град изобильный,Кажется, тучи с высот спустились на бедные рати,И точно море на них замерзшие волны катило.Скрыта под снегом земля, и скрыты за снегом светила,Скрыты рек берега и меж них застывшие воды.Но не повержен был Цезарь: на дрот боевой опираясь,Шагом уверенным он рассекал эти страшные нивы.Так же безудержно мчал с отвесной твердыни КавказаПасынок Амфитриона[177]; Юпитер с разгневанным ликомТак же когда-то сходил с высоких вершин Олимпийских,Чтоб осилить напор осужденных на гибель гигантов.Но, пока Цезарь во гневе смиряет надменные Альпы,Мчится Молва впереди и крылами испуганно машет.Вот уж взлетела она на возвышенный верх ПалатинаИ, словно громом, сердца поразила римлянам вестью:В море-де вышли суда, и всюду по склонам альпийским.Сходят лавиной войска, обагренные кровью германцев.Раны, убийства, бои, пожары и всяческий ужасСразу пред взором встают, и сердце бьется в смятенье.Ум, пополам разрываясь, не знает, за что ухватиться.Эти сушей бегут, а те доверяются морю.Понт безопасней отчизны. Но есть среди граждан такие,Что, покоряясь Судьбе, спасения ищут в оружье.Тот, кто боится сильней, тот дальше бежит. Но всех раньшеЖалкая с виду чернь, средь этих усобиц и распрей,Из опустевшего града уходит куда ни попало.Бегством Рим упоен. Одной молвою квиритыПобеждены и бегут, покидая печальные кровли.Этот дрожащей рукой детей за собою уводит,Прячет тот на груди пенатов, в слезах покидаяМилый порог, и проклятьем врагов поражает заочно.Третьи к сердцу, скорбя, возлюбленных жен прижимают,На плечи старых отцов берет беззаботная юность.То уносят с собой, за что опасаются больше.Глупый увозит весь дом, врагу доставляя добычу.Так же бывает, когда разбушуется ветер восточный,В море взметая валы, — ни снасти тогда мореходамНе помогают, ни руль. Один паруса подбирает,Судно стремится другой направить в спокойную гавань,Третий на всех парусах убегает, доверясь Фортуне…Бросим же мелких людей! Вот консулы, с ними Великий,Ужас морей, проложивший пути к побережьям Гидаспа[178]Риф, о который разбились пираты, кому в троекратнойСлаве дивился Юпитер,[179] кто Понт сломил побежденный,Тот, покорились кому раболепные волны Босфора, —Стыд и позор! — он бежит, оставив величие власти.Видит впервые Судьба легкокрылая спину Помпея.
124
Эта чума наконец даже самых богов заражает:Страх небожителей к бегству толкает. И вот отовсюдуСонмы богов всеблагих, гнушаясь землей озверевшей,Прочь убегают, лицо отвратив от людей обреченных.Мир летит впереди, белоснежными машет руками,Шлемом покрывши чело побежденное и покидаяЗемлю, пугливо бежит в беспощадные области Дита.С ним же, потупившись, Верность уходит, затем Справедливость,Косы свои распустив, и Согласье в истерзанной палле[180].В это же время оттуда, где царство Эреба[181] разверзлось,Вынырнул сонм ратоборцев Плутона: Эриния злая,Грозная видом Беллона[182] и с факелом страшным Мегера[183],Козни, Убийство и Смерть с ужасною бледной личиной.Ярость, узду разорвав, на свободу меж ними несется;Голову гордо она подъемлет и лик, испещренныйТысячей ран, прикрывает своим окровавленным шлемом.Щит боевой на левой руке висит, отягченныйГрузом вонзившихся стрел, а в правой руке она держитФакел зловещий, по всей земле рассевая пожары.Тут ощутила земля могущество вышних. СветилаТщетно хотят обрести равновесие вновь. РазделяетТакже всевышних вражда: во всем помогает Диона[184]Цезарю, милому ей, а с нею Паллада АфинаВ верном союзе и Ромул, копьем потрясающий мощным.Руку Великого держат с сестрою Феб и КилленскийОтпрыск[185], и сходный в делах с Помпеем тиринфский воитель[186].Вот загремела труба, и Раздор, растрепав свои космы,Поднял навстречу богам главу, достойную ада:Кровь на устах запеклась, и плачут подбитые очи;Зубы торчат изо рта, покрытые ржавчиной гнусной;Яд течет с языка, извиваются змеи вкруг пастиИ на иссохшей груди, меж складками рваной одежды.Правой дрожащей рукой он подъемлет кровавый светильник.Бог сей, страшный Коцит и сумрачный Тартар покинув,Быстро шагая, взошел на хребет Апеннин достославныхМог обозреть он с вершин все земли, и все побережья.И затопившие мир, словно волны, грозные рати.Тут из свирепой груди такую он речь испускает:«Смело возьмите мечи, о народы, душой распалившись,Смело возьмите — и факел пожара несите по весям:Кто укрывается, будет разбит. Поражайте и женщин,И слабосильных детей, и годами согбенную старость.Пусть содрогнется земля и с треском обрушатся кровли.Так предлагай же законы, Марцелл![187] Подстрекай же плебеев,О Курион![188] Не удерживай, Лентул[189], могучего Марса!Что же, божественный, ты, одетый доспехами, медлишь,Не разбиваешь ворот, городских укреплений не рушишь,Не похищаешь казны? Великий! Иль ты не умеешьРима твердыни хранить! Так беги же к стенам Эпидамна[190]И Фессалийский залив обагри человеческой кровью!»Так и свершилося все на земле по приказу Раздора.
Когда Эвмолп весьма бойко прочел свою поэму, мы вступили в Кротону. Отдохнув и подкрепив свои силы в небольшой гостинице, мы на следующий же день отправились поискать жилище побогаче и как раз попали в толпу охотников за наследствами; немедля принялись они нас расспрашивать, что мы за люди и откуда прибыли. Мы же, согласно выработанному особому плану, с чрезмерной даже бойкостью рассказали, кто мы и откуда, а они поверили нам, ни в чем и не усомнившись, и все тотчас принялись сносить Эвмолпу свои богатства, соревнуясь друг с другом… Все охотники за наследством стали наперебой домогаться расположения Эвмолпа подарками…
