Римская сатира - Флакк Квинт Гораций
Ты через море скакать? Тебе бухта каната — сиденье,
Банка — обеденный стол? И венское красное будет
Затхлой смолой отдавать тебе из разжатой бутыли?
Хочешь чего? Чтобы скромно по пять приносившие деньги
150 Жадно, в поту приносить по одиннадцать стали процентов?
Гения ты ублажай своего: лови наслажденья!
Жизнь — наше благо; потом — ты пепел, призрак и сказка.
Помня о смерти, живи! Час бежит, и слова мои в прошлом».
Что же с тобою? Крючок не знаешь какой тебе клюнуть?
Жадность иль роскошь избрать? При этом двойном подчиненье
Надо обеим служить, то к одной, то к другой прибегая.
Если же как-нибудь вдруг воспротивишься ты, не захочешь
Гнета терпеть, не скажи: «Вот я и разбил свои ковы»:
Пес разъярившийся рвет свой узел, но, пусть убегает,
160 Все-таки длинную цепь на шее своей он волочит.
«Дав, будь уверен, теперь хочу я покончить навеки
С прошлой печалью своей, — говорит Херестрат, обгрызая
До крови ногти себе. — Неужели я буду позором
Трезвой родне? Разобью ль без стыда о порог непотребный
Я достоянье отцов перед влажною дверью Хрисиды,
В честь распевая ее с потухшим факелом, пьяный?»
«Ладно, будь, мальчик, умен и богам-охранителям в жертву
Дай ты ягненка». — «Но, Дав, заплачет она, коль покину?»
«Вздор! Воротись, и тебя изобьет башмаком она красным.
170 Не беспокойся и брось ты грызть свои тесные сети.
Дик и свиреп ты теперь, а кликнет — и скажешь: «Бегу я».
«Как же мне быть? Неужель и теперь, когда она просит
И умоляет, нейти?» — «Если ты невредимым и целым
Вышел, нейди и теперь»[192]. — Вот оно, вот то, что мы ищем,
А не какой-то там прут, каким ликтор нелепый махает.
Волен ли тот, кто бежит, запыхавшись, вослед честолюбью
В тоге белёной[193]? Не спи, а горох наваливай щедро
Жадной толпе, чтобы мог вспомянуть о Флоралиях наших,
Греясь на солнце, старик. Что может быть лучше? Когда же
180 Иродов день наступил и на окнах стоящие сальных
Копотью жирной чадят светильники, что перевиты
Цепью фиалок; когда на глиняном плавает блюде
Хвостик тунца и вином горшок наполняется белый,
Шепчешь ты тут про себя и бледнеешь — ради субботы.
Черные призраки тут, от яиц надтреснутых[194] беды,
Рослые галлы потом и с систром жрица кривая
Ужас внушают тебе пред богами, что тело надуют,
Если не съешь поутру ты трех чесночных головок.
Ну, а попробуй скажи это жилистым центурионам,
190 Тотчас заржет, хохоча, какой-нибудь дюжий Пулфенний,
Тот, что готов оценить сотню греков[195] в сто ассов истертых.
САТИРА ШЕСТАЯ
Басс, привел ли тебя к очагу сабинскому холод?
Не оживил ли уж ты свою лиру плектром[196] суровым?
Дивный художник, поешь ты простыми размерами древних,
Мужественным стихом бряцая на фиде[197] латинской,
Иль начинаешь играть, словно юноша, пальцем почтенным,
Старец прекрасный, шутя! А я в областях лигурийских
Греюсь, и море мое отдыхает в заливе, где скалы
Высятся мощно и дол широкий объял побережье.
«Лу´ны[198], о граждане, порт посетите, он стоит вниманья», —
10 Энний так мудрый гласит, проспавшись от грез, что Гомером
Был он и Квинтом стал, Пифагоровым бывши павлином.
Здесь я вдали от толпы, и нет дела мне, чем угрожает
Гибельный Австр скоту; мне нет дела, что поле соседа
Много тучней моего; и если бы все, что по роду
Менее знатны, чем я, богатели, то я и тогда бы
Горбиться все же не стал и без лакомых блюд не обедал,
Затхлых не нюхал бы вин, проверяя печать на бутылях.
Пусть я с другими не схож! Ведь ты, гороскоп, даже двоен
С разным родишь существом! Иной, например, в день рожденья
20 Овощи мочит, хитрец, лишь рассолом, купленным в плошке,
Перцем священным себе посыпая сам блюдо, другой же,
Мальчик с великой душой, проедает богатства. А мне бы
Жить по достатку, рабам не давая отпущенным ромбов
И не умея дроздов различать по их тонкому вкусу.
Собственной жатвой живи и зерно молоти: это можно.
Страшного нет: борони — и растут твои новые всходы.
Вот тебя долг твой зовет: потерпевший кораблекрушенье
Жалкий хватается друг за Бруттийские скалы; обеты
И состоянье — в волнах Ионийских: с кормы его боги[199]
30 Мощные с ним на песке, а уж ребра разбитого судна
В море встречают нырков. Отдели-ка от свежего поля
Ты что-нибудь, помоги бедняку, чтобы он не поплелся
Изображенный средь волн[200]. Но забудет, пожалуй, поминки
Справить наследник, озлясь, что тобой обделен; бросит в урну
Кости твои без духов, не желая и знать, киннамон ли
Будет без запаха тут, или с примесью вишни корица.
«Ты мне добро убавлять?»—И поносит философов Бестий
Греческих: «Вот что пошло, когда финики с перцем явились
В Риме, с собой принеся мудрованье нелепое ваше,
40 И осквернили жнецы свою кашу приправою жирной».
Все это страшно тебе и за гробом? — А ты, мой наследник,
Кто бы ты ни был, меня, — отойдем-ка в сторонку, — послушай.
Иль ты не знаешь, дружок, что увитое лавром посланье[201]
Цезарь[202] прислал нам о том, что германцы разбиты, что пепел
Стылый метут с алтарей, что Цезония всем объявила
Торг[203] на поставку к дверям оружия, царских накидок,
Рыжих (для пленных) волос, колесниц и огромнейших ренов[204]?
В честь я богов вывожу и в честь гения цезаря, ради
Славных побед, сотню пар гладиаторов. Ну, запрети-ка!
50 Не согласишься — беда! Пироги я и масло народу
Щедро дарю. Ты ворчишь? Скажи громко! «Не очень-то поле
Тучно твое», — говоришь? Ну, так если двоюродных вовсе
Нет ни сестер у меня, ни теток, ни правнучек даже
С дядиной нет стороны и бездетны мамашины сестры,
Коль и от бабки-то нет никого — отправляюсь в Бовиллы
К Вирбиеву я холму, и готов мне там Маний-наследник[205].
«Это отродье Земли?» — А спроси-ка меня, кто четвертый
Предок мой: хоть нелегко, но скажу; а прибавь одного ты
Или еще одного: Земли это сын; и пожалуй,
60 Маний-то этот моей прабабке и в братья годится.
Что ж ты, ближайший ко мне, на бегу[206] вырываешь мой светоч?
Я — твой Меркурий; я здесь таков, каким этого бога
Пишут. Не хочешь? Иль ты доволен и тем, что осталось?
«Кой-чего нет». — На себя я потратил, но ты весь остаток
Целым считай. Не ищи ты наследства, что Тадий когда-то
В собственность мне отказал; не тверди: «Пускать тебе должно
Деньги отцовские в рост, а жить самому на проценты».
«Что же осталось?» — Как что? А ну, поливай-ка жирнее,
Малый, капусту мою! Что же, в праздник варить мне крапиву
