Аналитики. Никомахова этика - Аристотель
§ 10. Итак, если дружба заключается более в любви и если мы хвалим человека, любящего друзей, то любовь оказывается истинною добродетелью друзей, следовательно, те неизменные друзья, у кого любовь согласуется с достоинством и дружба неизменна. Таким образом, больше всего могут быть друзьями и неравные люди: они взаимно уравниваются. Равенство же и сходство и есть любовь, в особенности же сходство в добродетелях, так как такие люди неизменны и остаются неизменными относительно друг друга; они не нуждаются в дурных людях и не услуживают им, но они останавливают, так сказать, подобные [дурные] действия. Свойство хороших людей состоит в том, что они сами не грешат и не позволяют грешить друзьям своим. Дурные люди не имеют ничего твердого, но и не остаются неизменными сами по себе: они могут стать на короткое время друзьями, наслаждаясь взаимной низостью. Долее остаются друзьями те, которых связывает польза или наслаждение, а именно до тех пор, пока они доставляют друг другу наслаждение или пользу. Люди противоположного характера по большей части дружат, как кажется, ради пользы, например бедняк с богатым, несведущий с образованным, ибо в чем кто-либо нуждается, то он получает, воздавая другим. Сюда же следует отнести влюбленного и предмет его любви, красивого и некрасивого; поэтому-то влюбленные иногда кажутся смешными, требуя, чтоб их любили так, как они любят: если б они были столь же привлекательны, тогда, пожалуй, они могли бы этого требовать, в противном случае они смешны. Но может быть, противоположное не само по себе стремится к противоположному, а лишь случайно, стремление же направлено к середине, а середина хороша, как, например, сухому не следует стать мокрым, а следует достичь середины, точно так же и теплому и т. п. Но оставим это, так как оно не относится к делу.
§ 11. Кажется, что дружба и справедливость, как было сказано с самого начала, касаются того же самого и вращаются в той же сфере. В каждом общении есть известного рода справедливость и, значит, дружба; поэтому-то экипаж корабля и товарищей полка называют друзьями [товарищами]; одинаковым образом и тех, которые принадлежат к одному обществу [товариществу]. Их дружба простирается так же далеко, как и общение, точно так же и справедливость. Пословица: «У друзей все общее» – справедлива, ибо дружба состоит в общении. У братьев и товарищей все общее, у других общность ограничена: у одних она больше, у других меньше – ведь и дружба допускает степени. Но и отношения справедливости различны: ведь не одни и те же права и обязанности по отношению к детям или братьев между собою; точно так же относительно товарищей и сограждан и других дружественных отношений. Так же различно и понятие несправедливости во всех этих случаях, и несправедливость увеличивается, чем ближе к нам стоят друзья, как, например, лишить денег своего товарища хуже, чем сделать это по отношению к какому-либо согражданину, хуже также оставить брата без помощи, чем чужого, или прибить отца, чем кого-либо другого. Вместе с дружбой возрастает и справедливое, так как оба понятия касаются одного и того же и имеют одинаковый объем. Что же касается обещаний, то все они суть части государственного общения. Люди соединяются в одно ради пользы, доставляя друг другу необходимое для жизни. Кажется, что и государственное общение образовалось и существует ради пользы. Пользу же имеют в виду и законодатели, говоря, что справедливо то, что полезно для всех. Остальные общения имеют в виду частную пользу, как, например, экипаж корабля имеет в виду пользу, сопряженную с плаванием, денежную или какую-либо иную. Товарищи по войску имеют в виду пользу, сопряженную с войной, будь то денежная, или победа, или желание овладеть городом; то же самое следует сказать и о филетах[53] и демотах[54]. Некоторые из обещаний возникают ради наслаждения, например фиасоты[55] и эранисты, которые имеют в виду жертвоприношения и времяпрепровождение вместе. Все эти общения подчинены государственному, ибо оно стремится не к пользе в настоящем, а в течение всей жизни; а люди, приносящие сообща жертвы и сходящиеся ради этого, с одной стороны, уделяют богам почести, а с другой – доставляют себе приятное отдохновение. Древние жертвоприношения и сходки, как кажется, делались после того, как с поля убраны плоды, ибо ведь в это время, после жатвы, у людей более всего свободного времени. Итак, все общения суть части государственного общения; характер дружбы в каждом общении зависит от характера самого этого общения.
§ 12. Государственные устройства бывают трех видов: три вида правомерных и три отступления, служащие как бы извращением первых. Эти три государственных устройства суть: монархия, аристократия, а третье, основанное на имущественном различии, следует назвать свойственным ему именем – тимократией, хотя большинство привыкло называть его просто политией. Из них лучшее – монархия, худшее – тимократия. Вырождение монархии – тирания. Оба устройства монархические, но они во многом различны: тиран имеет в виду собственную пользу, монарх – пользу управляемых. Только тот истинный монарх, кто не нуждается ни в чем и всех превышает благами, именно такой ни в чем не нуждается; итак, он не будет иметь в виду свою пользу, а пользу подчиненных. Если же монарх не таков, то он может быть разве только избранным по жребию монархом. Тирания преследует собственную пользу, и очевидно, что тирания – худшее из государственных устройств, худшее же то, что противоположно лучшему. Монархия перерождается в тиранию; тирания – разложение монархии; естественно, что худой монарх становится тираном. Аристократия же перерождается в олигархию, благодаря испорченности управляющих, когда эти распределяют государственные должности не по заслугам и уделяют себе все или большую часть благ, а должности – все тем же самым личностям, желая главным образом разбогатеть; здесь немногие управляют, и притом дурные вместо хороших. Тимократия перерождается в демократию. Эти два государственных устройства соприкасаются. Ведь в тимократии весь народ желает управлять и все, принадлежащие к одному имущественному цензу, равны. Демократия – наименее худшее из государственных устройств, ибо она лишь немного отклоняется от упомянутой формы правления [тимократии]. Итак, перерождение государственных форм происходит указанным способом, путем незначительного и легкого отклонения [от нормального типа]. Уподобления и как бы парадигмы этого можно отыскать в семействе: общение отца с детьми подобно монархии, ибо дети – предмет заботы отца, поэтому-то Гомер называет Зевса отцом. Монархия желает быть патриархальной формой правления; у персиан, напротив, отцовская власть тираническая: к детям здесь относятся как к рабам. Тираническое отношение существует же между господином и рабами, которые действуют
