Сергей Кучеренко - Рыбы у себя дома
Такое это чистое и благородное, оздоравливающее и увлекательное занятие — подледное ужение блесной, — а на махальщика нет-нет да и промелькнет сердитое слово в газете. Мол, много ловят, отчего оскудевают рыбные богатства Приамурья. Оскудевают-то действительно, но вовсе не по вине рыбака-любителя. Думается мне, не будь старателей блеснить щуку, а заодно ловить и других речных хищников, куда как меньше было бы теперь и карася, и сазана, и лещей. Амуров, толстолобов, коней…
Сомы
Их в Амуре два вида: амурский и сом Солдатова. Их просто отличить по цвету, числу пар усиков, грудной колючке и количеству лучей в спинном плавнике. Солдатовский сом скороспел, он быстро растет и достигает огромных размеров. Полутораметровые и теперь не составляют особой невидали, встречаются же 2—3-метровые гиганты и даже более крупные. Хищная и всеядная рыба. Достаточно осторожная и сообразительная. Ночная. С исключительно тонким обонянием, острым слухом и чуткой боковой линией сом без затруднений охотится даже в кромешной тьме.
Нынче даже опытные, вдумчивые рыбаки, способные множество достоверных фактов, в том числе и случайностей, располагать в логически стройные ряды и извлекать из них выводы и закономерности, мечтают поймать крупного сома — «…этак килограммов на двадцать». И столь упорно стремятся они к осуществлению своей голубой мечты, употребляя множество всевозможных, для сома самых лакомых насадок на разных снастях, и во всю долгую часть года, когда эта удивительная рыба изволит вести активный образ жизни, так стараются… Но не дается им в руки «синяя птица».
«Почему же не дается?» — нередко задумывался я. И приходил к выводу: вероятно, потому, что уходит из Амура пора гигантских сомов. Теперь и я радуюсь сомику в 60–70 сантиметров длиной, а о великанах не помышляю. Однако посчастливилось мне в свои детские и юные годы видеть таких громадин, что заряжен я «сомовьими» впечатлениями до дней своих последних. Вот пример тому.
Вода в Тунгуске в июле 1941-го была высокая, солидная рыба широко разошлась по разливам и при обильном корме не брала ни на червяка, ни на козявок, ни на хлеб, блесны тоже игнорировала.
С таким же, как и я, босоногим мальчишкой сидели мы в лодке, ощетинившейся тальниковыми удилищами, и злились, глядя на карнавальное празднество рыбы. Хороводились, чертя плавниками гладь воды, рои карасей-«лапотников»; золотыми слитками выпрыгивали сазаны и, озарив мир блестящим панцирем чешуи, шумно шлепались обратно; без видимых причин, наверно, просто от сытости и избытка сил взвивались в воздух широкоглазые, будто только что отлитые из серебра толстолобы; выпрыгивали, хлеща хвостом, позеленевшие от возраста щуки. В одном месте плавились «красноперки» и лещи, в другом — сонно заглатывали воздух змееголовы. Гоняли чебаков верхогляды. А в толщах воды шевелили траву тысячи других разных рыб, начисто игнорирующих наши наживки.
Посидели мы в лодке, по-стариковски сгорбившись и отбиваясь от комаров, над терзаемыми мелюзгой поплавками безрезультатно четыре предвечерних часа и сумерки прихватили, но домой идти было не с чем. А там нас так ждали с рыбой. И решили мы прихватить немного ночи в надежде на косаток и сомов, которые бодрствуют и клюют в темень куда активнее, чем посветлу.
Скрипуны и действительно пошли на червяка, и мелочь угомонилась. Подцепилась пара сомов. И мы ожили. Еще немного, еще чуточку хотелось посидеть, и досиделись до полуночного заводского гудка.
Все вокруг спало в черной мертвой тишине, ее тревожили лишь всплески и чмоканье рыб да комариный звон. Хотелось есть, хотелось спать, хотелось домой, где уже давно беспокоились. Но еще чуть-чуть, и будем сматывать удочки.
Вдруг в днище лодки уперлось что-то мягкое, но сильное и тяжелое, она резко закачалась, накренилась. Мы недоуменно застыли, а когда рядом взбурлило шумно и мощно — обмерли. Отойдя немного от страха, мы дружно чуть слышно изрекли: «Что это?» И как в ответ на этот еле живой вопрос у борта лодки появилась громадная, как у крокодила, голова сома, смачно чавкнула широченной пастью и исчезла в черной тяжелой воде. Поплескались волны о лодку, чуть качая ее, и снова тишина обволокла нас. Только попуганная кровь хлюпалась в наших трясущихся телах…
Дома нам не верили, смеялись. Но через день отец, придя с покоса, признался: да, действительно объявился громадный сом. Он обещал взять меня на покос и… показать его. От расспросов ушел коротким «сам увидишь».
…В том месте, где наводнение залило травяную ложбину, лежала павшая лошадь. Река подтопила ее, она еще не всплыла, но вокруг воды уже было по колено. Отец подвел меня к трупу, показал на белое мясо его выеденного бока и коротко сказал: «Работа вашего сома». А походив около, добавил: «Ночью мы его изловим». И опять не стал пояснять, как это — изловим, да еще такого верзилу.
А поймали того сома просто. С вечера растянули по разливу полукругом вдвое сложенный для прочности бредень таким образом, чтобы не мешать «крокодилу» приплыть к мясу, а самим быть готовыми прижать его к берегу приготовленной сетью.
Еще не потухла вечерняя заря, как мы из засады увидели расплывающиеся по мелководью волны, потом закачалась притопленная трава, заходила, как в громадном котле, вода, и вот уже рядом с лошадью оголились широкая спина и верх головы невиданного нами водяного гиганта. Мы для надежности подождали, когда сом начал рвать мясо и чавкать, затем тихо начали выбирать привязанную к дальнему концу бредня веревку, отрезая ему путь к отступлению, прижимая к берегу. Сом понял, что попал в ловушку, слишком поздно: сеть облепила его вплотную и лишила возможности проявить силу и норов. Да и бился он по своей старости не столь яростно, как его молодые потомки.
Везли сома в деревню следующим днем на телеге, за которой бежала, визжа в восторге, уйма пацанов. Я не скажу точно, как длинен был он и сколь тяжел, но хорошо помню, что на телеге покоились лишь серо-коричневая с темными разводами голова и спина с грязно-серым брюхом. Хвост свисал, его широченный конец пылил по дороге.
Потом отец говорил, что был тот сом Солдатова, как зовут его ихтиологи, трех с половиной метров. На рыбозаводе просветили.
Первого своего сома я добыл в семь лет. Примерно полутораметрового, полуторапудового… Отцовский табор в сенокосную пору стоял на устье залива, из которого на спаде воды сплывала в Тунгуску всякая рыбья мелкота. И тут ее караулили сомы. Одного из них, нажравшегося да истомно затяжелевшего, большущего и толстопузого, выбросило волной от проходившего близко к берегу парохода на песок, прямо к моим ногам. А рядом стояли вилы. И отец был близко…
А вот те, что прошли через мои собственные взрослые руки позже: метр восемьдесят — 39 кило; метр шестьдесят три — ровно 2 пуда; метр тридцать — 15 килограммов. Метровых — полупудовых и чуть побольше — не считал: много их лавливал, и даже на обыкновенную удочку до-капроновых времен. И не бахвалюсь своим мастерством: мои сверстники, друзья по рыбачьим тунгусским робинзонадам, потом уже — с началом войны — ставшие не по возрасту упорными и старательными рыбодобытчиками, ловили сомов-гигантов еще похлеще.
Теперь я думаю, что были то старые особи сома Солдатова, обитающего в СССР только в Амуре, потому что другой тоже здешний вид — амурский сом — редко когда перерастает метровую мерку. Солдатовский же во всем очень близок к обыкновенному, или европейскому, виду, растущему очень быстро, доживающему (или доживавшему), как свидетельствует Л. П. Сабанеев, до 4—5-метровых размеров при 3—4-центнеровой массе.
Наш разговор — о рыбах Амура, и потому мы сразу же уясним различия упомянутых двух видов местных сомов. Рядовых представителей в 60–80 сантиметров проще всего отличить по числу пар усиков — у сома Солдатова их три, у амурского — две; по количеству лучей в спинном плавнике — первый имеет шесть, второй — 4–5; по цвету спины и боков — у амурского они зеленовато-серые, почти черные, а его собрат заметно светлее, серо-коричневого цвета с темными расплывчатыми разводами.
И еще можно упомянуть признак: у сома Солдатова колючий луч грудного плавника слабый, снаружи он гладок, у амурского же много крепче и изрядно зазубрен.
Солдатовский вид в период активного образа жизни — с мая по октябрь — придерживается главным образом русел рек, основательно обживает глубокие, закоряженные или с завалами камней, с недалекими отмелями, правда, ямы. Амурскому же подавай мелководные заливы, протоки, озера с прибрежными зарослями трав. Любит сом и просторные разливы по зеленотравью, где гуляют косяки, табуны и стада всякой рыбы, включая тучи мелюзги, до которой все сомы страсть как охочи, ибо являют собою типичных хищников. Правда, и этот сом выбирает, чтобы неподалеку от мелей были глубокие места.
