Станислав Бычков - Изумрудное оперение Гаруды (Индонезия, записки)
В сравнении с изящными силуэтами хозяев, их изысканными манерами, утонченным языком они выглядят круглыми дураками. Но индонезийцы любят их больше, чем кого-либо другого, ждут, когда те, дурачась и ёрничая, начнут переводить высокие идеи и поэтический слог представления на бытовые явления и язык простого люда. Они видят в них своих, только прикидывающихся простачками, но глубинно мудрых, всегда в конце концов оказывающихся правыми героев.
Согласно преданию, шуты сами когда-то были богами. Но прогневали однажды всевышнего и были изгнаны с божественных высот и обречены на жизнь среди смертных. В одной из сцен вайянга великий Брахма посещает дворец Пандавов. Все выражают ему должное почтение учтивыми наклонами головы, соответствующим стилем речи. Только Семар обращается к богу на разговорном языке, противоречит, возражает ему. В одном из эпизодов он даже сбрасывает великого Брахму в колодец.
Все это, считают сторонники индонезийской версии, позволяет рассматривать вайянг купит как самобытную форму духовной жизни, которой вторжение индийских религиозно-культурных доктрин дало мощный импульс к превращению в театрализованный обряд с неисчерпаемым репертуаром.
Из бесчисленных историй «Махабхараты» наибольшую популярность в Индонезии приобрели 12 эпизодов «Бхарата-юдхи» — повествования об окончательной гибели богов и героев. В 1957 году в Джокьякарте этот апофеоз борьбы двух полярных начал показывали в течение 12 ночей. Вел представление кумир публики Кадженг Рийя Мадакусума. И вдруг, в кульминационном пункте действа, в тот самый момент, когда на экране умирал один из благородных принцев, Яву неожиданно потряс мощный подземный толчок. Индонезийцы увидели в этом факте доказательство участия в представлении богов.
В наши дни сеанс вайянг кулита занимает одну ночь. В Джакарте, в Национальном музее, главным образом для привлечения иностранных туристов, театр теней выступает каждую последнюю субботу месяца. Ведущие кукловоды страны также демонстрируют свое искусство в концертных залах столицы. На таких представлениях зрителям позволительно сидеть по обе стороны экрана. И вот во время одного из таких представлений, как только актер Кондо Мурдиат произнес первую фразу, убрал гунунгган и приблизил куклу к экрану, аудитория сразу же — это было видно по лицам — узнала взятый для этой ночи сюжет. Индонезийцы знали его, как и все остальные, почти наизусть с детской поры и тем не менее напряженно следили за развитием всех хитросплетений.
Из намеков даланга в воображении зрителей возникали картины гор и дворцов, джунглей и деревень, в музыкальных паузах угадывалось настроение действующих лиц, люди чувствовали себя своими среди кукольных персонажей. Отсутствие кулис и оркестровой ямы, доступность наблюдения за действиями даланга и игрой гамелана стирали грань между «сценой» и «залом». Некоторые из зрителей вполголоса подпевали кукловоду.
Сидевшая рядом со мной корреспондентка какого-то культурного вестника в перерыве между актами, указав на утыканные куклами концы бананового ствола, заметила:
— Это деление на две половины индонезийская молодежь сейчас нередко воспринимает как противостояние развивающихся стран и бывших колониальных метрополий, как борьбу Юга и Севера, цветных и белых.
Вот, оказывается, как в современном контексте можно увидеть древний театр.
Представление было обращено к зрителям всех возрастов. Ближайшие к полотнищу три-четыре ряда были плотно забиты детьми, середину «зала» занимали взрослые — дымящие пахнущими гвоздикой сигаретами мужчины и прижимающие к себе грудных ребятишек женщины. «Галерку», как и повсюду в мире, оккупировала молодежь. Для них выступление вайянга — время ищущих взглядов, необговоренных свиданий, первых несмелых прикосновений, тихих нежных разговоров.
Лужайку, где шло представление, окружили уличные торговцы жареными орешками, прохладительными напитками, мороженым и прочей дешевой снедью.
После окончания спектакля, уже на рассвете, я подошел к Кондо Мурдиату поблагодарить его за предоставленное удовольствие и был весьма поражен его бодрым видом. Как будто и не было театрального марафона ночь напролет. Спросил:
— Пак, неужели вы не устали?
— Немного,— последовал ответ.— Но силы еще, слава аллаху, есть.
В своих балладах яванский поэт Ноно Сурото бога называет всевышним далангом. Как господь вселяет жизнь в человека, пишет он, так и кукловод оживляет марионеток. И это требует не только многостороннего таланта, но и физической выносливости. Даланг должен быть интерпретатором традиционных сказаний, дирижером хора и оркестра, исполнителем до 60 ролей, осветителем, создателем шумовых эффектов. У него в постоянной работе все: мозг, руки, ноги, глаза, язык. Он творит каждую секунду. Сочиняет текст, разными голосами произносит монологи и диалоги, поет песни, двигает кукол, руководит труппой, слушает реакцию публики. Веселит ее, если она утомляется, говорит с ней о серьезном, когда она готова к восприятию вековой мудрости. Выдержать такое напряжение могут далеко не многие.
Когда-то куклы выделывались из листьев одного из видов пальм. С XVIII века материалом для их изготовления стала служить по-особому обработанная буйволиная кожи Фигуры изображают героев в профиль. Форма носа, рта, усов, наклон головы, цвет глаз, прическа, головной убор, одежда, украшения — всякая деталь определяет характер персонажа. У отважного воина в состоянии боевого нетерпения черное лицо, у трусливого — зеленое. У благородного принца миндалевидные, раскосые глаза, длинный, узкий нос, скромно наклоненная вперед голова. Таким представляется, например, Арджуна. У злого гения, скажем Бурисравы, глаза округлы, нос картошкой, тело покрыто волосами. В облике каждого действующего лица содержится полная информация о его нраве, манерах, социальном и семейном статусе.
Среди сунданцев на Западной Яве примерно в то же время, что и вайянг купит, и из того же культового источника возник театр объемных деревянных кукол — вайянг голек. В нем нет экрана, действие даланг разыгрывает над стволом пальмы. Здесь тоже нет фиксированного текста. Кукловод лишь придерживается композиционной канвы сюжета, импровизируя в зависимости от послужившего поводом для представления события. Часто даланг использует сюжеты из яванской мифологии, местные предания и легенды. В отличие от театра теней здесь популярны также рассказы о проникновении на Яву ислама, приключениях одного из первых проповедников мусульманской веры, Амира Хамзаха. Повествования о его боевых подвигах и любовных приключениях — красочная интерпретация арабских сказок времен легендарного Харун аль-Рашида.
Вайянг голек проще, приземленнее. В нем нет изысканности текста, утонченности музыки, возвышенности страстей теневого представления. Сопровождающие его хор и гамелан в два раза меньше, чем в вайянг кулите.
Основные районы распространения театра деревянных кукол — Бандунг, Краванг и Богор. В Богорском ботаническом саду парни втридорога навязывают иностранным туристам в качестве сувениров фигурки белолицей Ситы, блистательного Рамы, устрашающего Раваны — героев «Рамаяны». Назвавший себя Гарри Сетиаваном юноша после безуспешных попыток всучить мне пару грубо сработанных деревяшек предложил подняться в горы, в его родную деревню Сука-мантри, и там «по разумной цене» приобрести кукол прямо у изготовляющих их мастеров. Предложение было заманчивым и поэтому принято.
От Богора мы сразу взяли круто вверх по выложенной камнем узкой дороге-серпантину. Ехать было недалеко, всего 10 километров. В деревне Гарри первым делом провел меня по домам всех своих многочисленных родственников, заставил везде посидеть по 10 — 15 минут, пообмениваться дежурными любезностями и вопросами. Только после этого отвел к дому Энтанга. Миловидная жена мастера, мать шестерых детей, через пять минут после знакомства поставила на низкий столик кофе, домашнее печенье куэ-куэ, выложила гроздь только что срезанных бананов.
После получасового общего разговора Энтанг показал свою мастерскую, заставленную готовыми изделиями, некрашеными заготовками, банками с краской. Из его запасов я выбрал трех кукол.
В обсуждении цены приняла участие вся семья. Но последнее слово сказала появившаяся вдруг самая старшая в доме, тетка Энтанга. Она же приняла и деньги. Одежду для трех кукол сели тут же шить и мужчины, и женщины. Помочь пришли со своими ножницами и иголками две соседки.
Пока споро готовились наряды для кукол, мастер рассказал, что ремесло перенял у отца. К работе приступает по вдохновению, которым награждает его всевышний во время чаще всего сна. Но сигналом к творчеству может послужить и внезапно распустившийся цветок в саду или случайно увиденная красивая птица. Энтанг убежден в существовании «души» у каждой выходящей из-под его резца куклы.
