Константин Ротиков - Другой Петербург
Еще один жилец — не то чтобы однозначно, но не исключено, что связан с этой же темой. В 1855 году останавливался здесь шестидесятилетний в то время Александр Дмитриевич Улыбышев, привезший в столицу из нижегородской глуши даровитого юношу Милия Балакирева (все она, «Могучая кучка»!). О последнем ничего не знаем, но Улыбышев, смолоду ведший жизнь весьма рассеянную, служивший, как водится, в Иностранной коллегии, посещавший «Зеленую лампу», вдруг почему-то вышел в отставку, заперся в своем поместье и написал там, почему-то по-французски, фундаментальную биографию Моцарта. На русский перевел ее знакомый нам Модест Ильич Чайковский. Сестре Александра Дмитриевича, Екатерине Пановой посвятил свои «Философические письма» Петр Яковлевич Чаадаев, о котором еще придется поговорить подробнее в следующей главе. Екатерина Дмитриевна женщина была несчастная, что называется, с запросами, и окончательно рехнулась в том же 1836 году, когда первое из чаадаевских писем было напечатано в «Телескопе».
Еще один курьезный факт: останавливался в этом доме Василий Семенович Огонь-Догаевский, прообраз, как считают, Чекалинского в «Пиковой даме». Серпуховский помещик и игрок по призванию. Нажил миллионы, по слову Пушкина, «выигрывая векселя и проигрывая чистые деньги». Поэт наш задолжал ему крупную сумму в 1830 году. Василий Семенович вел большую игру в Москве, но бывал и в столице. В точном соответствии с пушкинской повестью: «лет шестидесяти, самой почтенной наружности, голова покрыта была серебряной сединою, полное и свежее лицо изображало добродушие, глаза блистали, оживленные всегдашнею улыбкою»… Некоторые, проиграв ему казенные суммы, бывало, и застреливались.
Наконец, в чаплинском же доме в 1817 году снимал квартиру Александр Петрович Завадовский, известный кутила и бретер, сынок графа Петра Васильевича, услаждавшего недолгое время матушку Екатерину. С ним вместе жил (совсем не в том смысле, как может заподозрить читатель, а просто дешевле обходилось вдвоем снимать квартиру) Александр Сергеевич Грибоедов.
Восемнадцатилетняя тогда балерина Авдотья Истомина жила на содержании у старшего ее на пять лет кавалергарда Василия Васильевича Шереметева (не графа, по другой линии), тоже грибоедовского приятеля. И вот, по просьбе Завадовского, Грибоедов как-то умыкнул Авдотью, привез сюда, в дом Чаплиных, и два друга провели вечерок с даровитой танцовщицей. Истомина признавалась позже, что гнусные предложения ей делались, но как бы в шутку, и она их отвергла. Однако, взбешенный отсутствием любовницы, Шереметев бросил обидчику вызов на дуэль. При этом Грибоедов, как секундант Завадовского, должен был стреляться с шереметевским секундантом А. И. Якубовичем. Кончилась игра плохо: Шереметев пал на дуэли из-за танцовщицы. Сколько, действительно, шло гибелей к кавалергарду, выражаясь слогом Ахматовой: мог бы декабристом стать, на Кавказ, как Якубович, быть сослан; в Персии, как Грибоедов, был бы растерзан дикой толпой; Варшаву штурмовал бы в 1831 году. Но ничего не довелось…
В любой дуэли — почему об этой мы вспомнили — есть нечто гомоэротичное. Эти тянущиеся друг к другу стволы, вздымание это пистолетов, нацеливание, томительная разрядка… ах! совсем не этак следовало бы разрешаться взаимному влечению.
Тема дуэли входит в наше повествование все неотвратимее. Дом по Невскому, 18 — купца Конона Котомина (1812–1816, арх. В. П. Стасов). Считался образцовым, с угловыми лоджиями, украшенными колоннами тосканского ордера. В этом доме, на углу с Большой Морской, в конце прошлого века находился ресторан Лейнера, где опорожнен был пресловутый стакан с сырой водой. А на другом углу, к Мойке, у Полицейского моста — «Кондитерская Вольфа и Беранже» (до сих пор висит вывеска). Открылась она в этом доме в 1832 году и называлась «Китайская кофейня». Все было в китайском стиле, с лакированными столиками и ширмами. Подавали горячий шоколад, лимонад, разные пирожки. Все мы любим сладкое. Мужчины, пожалуй, поболее барышень. Но каких-то интересных фактов, связанных с этой кондитерской, не припомним, кроме одного, общеизвестного.
Константин Карлович Данзас, купив пистолеты, дожидался здесь Александра Сергеевича Пушкина, и вместе они отсюда, в 4-м часу пополудни, отправились на санях на Черную речку… Туповатый честный Данзас, прозванный в Лицее «Осада Данцига», запомнился всем как-то только своим секундантством в супердуэли, где одно П. приходилось на три Д. (секундант Дантеса — Даршиак). Школьники иногда утверждают, что Пушкин стрелялся с Данзасом. Типичный кадровый военный, не выскочка, больших чинов не достиг, но вышел в отставку генерал-майором. Командовал одно время Тенгинским пехотным полком (в котором Лермонтов служил на Кавказе). Вспоминают, что был он весел, жив, пытался казаться остроумным; ни с кем, вроде бы, по-крупному не ссорился, но и не был близок. Не женат (правда, этот факт ни о чем не говорит). Если же все-таки да, то интересная на этой дуэли получается раскладочка…
В конце концов, ведь он донес до нас последнее lе mot (словечко) Пушкина. Когда ехали они по Невскому, попалась навстречу карета Борхов. «Вот образцовая семья, — молвил Пушкин, — жена живет с кучером, а муж с форейтором».
На другой стороне Невского, напротив котоминского дома — тот самый «Талон», в котором Онегин поглощал ростбиф окровавленный и Страсбурга пирог нетленный — сейчас здесь кафе, стоматологическая поликлиника и кинотеатр «Баррикада».
Невский, 15 — дом петербургского полицмейстера Н. И. Чичерина, снятого с должности за нерасторопность при наводнении 1777 года. В елизаветинское время на этом месте находился деревянный Зимний дворец, воздвигнутый Растрелли для того, чтоб было где жить царице Елизавете во время строительства всем известного каменного, седьмого уж по счету Зимнего дворца в Петербурге. Екатерина II вскоре после восшествия на престол повелела разобрать огромное строение, напоминавшее ей о тетушке ненавистного мужа, и подарила участок Чичерину. Существующее здание с характерными скругленными углами с колоннами построено в 1760-е годы каким-то крупным архитектором, но не установлено, кем именно. После Чичерина владели им князь Куракин, откупщик Перетц (торговавший, как бы в рифму, солью), откупщик Косиковский (он снабжал продовольствием русскую армию в 1812 году, изрядно проворовавшись).
Из многочисленных известных обитателей этого дома, постоянно расширявшегося и перестраивавшегося, заняв целый квартал между Мойкой и Большой Морской, стоит упомянуть о владельце типографического заведения, занимавшего 2-й этаж в корпусе со стороны Морской в 1830-е годы.
Брауншвейгский подданный Александр Плюшар устроил в Петербурге собственную типографию еще в 1806 году. Дело его перешло к «вдове Плюшар» с сыном Адольфом. Вот Адольф Александрович Плюшар и печатал в косиковском доме «Панораму Петербурга» А. П. Башуцкого, «Арабески» Н. В. Гоголя, «Сенсации Курдюковой» И. П. Мятлева и много другой интересной литературы. В апреле 1834 года затеял он издание «Энциклопедического лексикона», если не первого в этом роде в России, то задуманного беспрецедентно широко. За помощью обратился к жившему в том же доме, выше этажом, Николаю Ивановичу Гречу, опытному журналисту и издателю (совсем не из нашей оперы, хоть привыкли мы всегда вдвоем вспоминать Булгарина и Греча — чисто деловое содружество, без всякой эротики, да, кажется, и без обычной дружбы). Дело под руководством Греча пошло довольно бойко, но вскоре все застопорилось и расстроилось, остановившись на 17-м томе, близко к букве Ж.
Гонорары были главной причиной неурядиц. Платил Плюшар неплохо. Господа авторы, пристраивавшие, главным образом, не оригинальные статьи, а переводы из иностранных энциклопедий, старались втиснуть туда всякий вздор. Одна статейка, например, именовалась попросту: «Бритвенный прибор», указывая, что состоит оный из чашечки, блюдца и помазка. Гречу платили за редакторство 22 тысячи в год и, естественно, конкуренты постарались его выжить, заняв выгодное местечко. Хоть самому Николаю Ивановичу тоже пальца в рот не следовало класть.
В чехарде редакторов на короткое время мелькнул Александр Федорович Шенин, ради которого, собственно, мы вспомнили об этой истории. Шенин составлял и редактировал для словаря статьи по математике и военному делу. Он был преподавателем Павловского кадетского корпуса, что на Спасской улице (или все еще «Красного курсанта» — черт их теперь разберет!). Учился в том же корпусе, однако за косолапостью к воинской службе оказался непригоден.
Заслуги А. Ф. Шенина в области отечественного гееведения велики и по несправедливости вполне забыты. Им создана грандиозная поэма «Похождение пажа», расходившаяся в списках по всей России, но печати преданная в сугубо ограниченном количестве экземпляров в сборнике «Eros russe. Русский эрот не для дам», выпущенном в 1880 году в Женеве. Библиофилы насчитывают 4 переиздания этого сборника, тиражом, однако, по 100 экземпляров каждое. Именно здесь русский читатель нашел в полном виде творения «Графа Диарбекира» и «Жреца мужика» (он же «Инвалид Николай Иванов») — под сими псевдонимами были напечатаны юнкерские поэмы Лермонтова. Кое-какие мелочи Петра Каратыгина и Ишки Мятлева, фольклор. Центральное место, бесспорно, заняли сочинения Шенина, скрытого под буквами «А. Ш.» Творец не дожил до опубликования своего шедевра. Он скончался в 1855 году, в нищете и забвении, высланный из Петербурга в 1846 году, именно за неумеренность в отношении к сильному полу. До этого благополучно занимался со своими кадетами, прослужив в корпусе двадцать четыре года.
