Алексей Корепанов - Винегрет для начинающих
Отсюда — рекомендация начинающим: ставьте себя на место героя и прикидывайте, смогли бы вы, находясь в полном уме и здравии, поступить так же (если, конечно, ваш герой — нормальный человек, а не сверхкрутой супермен из «космических опер» — в худшем смысле этого термина, — где о психологичности говорить как-то даже смешно).
Написал: «космические оперы» — и вновь вспомнил С. А. Снегова, которого в начале этих винегретных заметок назвал родоначальником советской «космической оперы». Так ведь это была действительно опера! «Кармен»! (Ну как не вспомнить достопочтенного Паниковского). Опера, а не ярмарочный балаган. «Очень важна в произведении первая фраза», — вновь и вновь повторял он и всегда ссылался на «Саламбо» Флобера. «Послушайте, как звучит начало, — почти благоговейно говорил Сергей Александрович. — Это было в Мегаре, предместье Карфагена, в садах Гамилькара…»
Помню, как он сокрушался по поводу того, что ни в одном произведении «семинаристов» (Дубулты, Всесоюзный семинар молодых писателей-фантастов) он не обнаружил «второго слоя» — все произведения были плоскими, а не объемными. «Мы ломовики и лобовики», — говорил он и приводил в пример знакомую с детства (во всяком случае, моему поколению) «Голубую чашку» А. Гайдара. Потом я перечитал этот рассказ: массаракш, а ведь точно! В детстве-то этого не замечаешь, а взрослые не читают «Голубую чашку». Речь идет не об иносказании, не о «Эзоповом языке», а именно о втором слое, идущем параллельно с первым, переплетающемся с ним. Задача, конечно же, сложная для начинающих — но пусть она станет вершиной (или одной из вершин), к которой нужно стремиться.
А вот дидактичность, напротив, — это не вершина, а яма, в которую лучше не падать. Не стоит поучать читателя, не стоит считать его глупее автора. Известный писатель С. Антонов говорил, что художественную идею он, еще будучи литкружковцем, представлял себе «как нравоучение, как мораль басни». А идею-то надо показывать посредством художественного образа, через героя, а не давать в конце, как в оригинале «Сандрильоны» (более известной как «Золушка». Кстати, в дальнейшем мораль из окончания сказки исчезла).
Помнится, на одном из Всесоюзных семинаров Святослав Логинов при обсуждении здорово врезал мне сразу за две мои повести.
«Из каждой строчки прет классное наставничество, — сказал он. — Повести дидактичны, в них прослеживается четкая мораль; она формулируется где-то в середине, и дальше идет иллюстрация морали»
Записал я эти его слова… Обидно было, конечно (всегда считаешь свои вещи гениальными!), но зато урок я получил очень хороший. А люди-то какие были в нашей группе: Юлий Буркин, Алан Кубатиев, Лев Вершинин, Сергей Иванов (это который из Риги)… Увы, отошли те времена, когда ежегодно проводились такие семинары молодых писателей-фантастов — не конвенты и фестивали (которые тоже по-своему, безусловно, хороши), а именно учеба, взаимное чтение произведений, их разбор (не разборки!), советы…
Ладно, взгрустнул — и пойдем дальше. Немалое значение в восприятии фантастического произведения играет внимание автора к деталям, вызывающим у читателя ощущение достоверности, подлинности фантастического. И, вообще, деталями не стоит пренебрегать (хотя и перегружать ими произведение тоже, наверное, не стоит). Приведу почти классический пример из «Войны миров» Г. Уэллса. Помните, снаряд угодил в боевой треножник и в клочья разнес марсианина — но сам треножник устоял. «Никем не управляемый, с высоко поднятой камерой, испускавшей тепловой луч, он быстро, но нетвердо зашагал по Шеппертону. (…) Чудовище стало теперь слепой машиной разрушения. Оно шагало по прямой линии, натолкнулось на колокольню шеппертонской церкви и, раздробив ее, точно тараном, шарахнулось, споткнулось и с грохотом рухнуло в реку». Вот картинка так картинка! А ведь Уэллс сегодня подзабыт…
Что делает эту сцену особенно вещной, конкретной? Именно удачная деталь — колокольня, в которую врезался марсианский треножник. Одновременно Уэллс применяет здесь и принцип характеристики неизвестного через известное: колокольня, которую, словно тараном, сокрушил боевой треножник, позволяет читателю представить размеры и мощь этой фантастической машины. (Этот пример я взял из книги Н. И. Черной «В мире мечты и предвидения»).
Не знаю, насколько справедливо будет следующее утверждение, но все-таки выскажу его. Возможно, это дело вкуса. (Как я обычно отвечаю авторам: «Я отнюдь не претендую на роль Верховного Судии и Истины в последней инстанции»). Мне не очень по душе, когда действие развивается линейно, без перебивок, без экскурсов в прошлое, без забегания вперед, без описания одного и того же события разными персонажами. Совет это или не совет — решать самим начинающим авторам.
Опять же вспомню С. Снегова.
«Глагол — энергия речи, — говорил он. — Употребляйте поменьше прилагательных, побольше глаголов. — И тут же добавлял: — Хотя, в общем-то, это личное дело каждого».
А вот в чем я абсолютно уверен, так это в том, что ни в коем случае не стоит делать фантастическое произведение простой демонстрацией-манифестацией какой-либо научно-технической (или полунаучно-полутехнической) идеи. Да, такая идея может быть стержнем, основой сюжета, его каркасом — но не более. Читатель должен видеть не скелет, а симпатичное, в меру упитанное существо в расцвете лет и сил… А вообще, описание всяких технических устройств не входит, по-моему, в перечень «должностных обязанностей» фантастической литературы.
О, кстати (вернее, совсем некстати, но у нас же винегрет!), просматривая свои старые записи, обнаружил ответ С. Снегова на вопрос кого-то из «семинаристов» насчет того, много ли трупов должно быть в фантастическом произведении. «Увеличение количества трупов ослабляет впечатление от трупов», — таков был ответ. Автор начинающий, доложу вам, нынче пошел ох какой кровожадный! Рассказ на две-три журнальные страницы, а народу положено-ухайдокано немеряно. А ведь есть такое соображение (сошлюсь на свой роман «Вино Асканты» — к черту скромность! И все равно его нигде не найти — у самого последний авторский экземпляр «зачитали» с концами), что литературные миры воплощаются в какой-то иной вселенной, и убиенные авторами персонажи вновь умирают… Так давайте будем гуманными, господа. Мы ведь, между прочим, тоже вполне можем оказаться чьими-нибудь литературными героями, и если создавший нас автор столь же любит лить кровь…
Стоп, закругляюсь с этим пунктом! Потому что мысль не стоит топить в многословии. Существует мнение, что читатель не любит длинных рассуждений, ему действие подавай, «экшн». Побольше динамики! Поменьше заумных рассусоливаний! Потому как если читатель умишком ниже вас — ваши рассуждения ему неинтересны. Если выше — тоже… Как говорится, «это тезис спорный», но на всякий случай надо иметь его в виду.
Равно как и другой: «не нужно грузить читателя своими мыслями». Вот что пишет по этому поводу один московский литератор: «Никому ваши мысли на хрен не нужны. Даже если считаете их замечательными. Даже гениальными. Способными спасти мир и цивилизацию. [Не следует ли из этого, что и эта вот мысль данного литератора тоже „никому и на хрен?..“ — А. К.] (…) У каждого читателя их своих вагон и две тележки. Замечательных, гениальных, небывалых. Каждый грузчик у пивной скажет вам, как спасти мир, цивилизацию, поднять курс рубля и вылечить СПИД. Понятно, свои идеи и мысли он считает заведомо интереснее. Почему? Да потому что свои!!! А не какого-то Хэмихуэя. Эту горькую истину надо запомнить накрепко. Иначе бросайте такое дело, как литература, сразу».
Я не буду комментировать этот пассаж. Тут каждый должен определиться сам.
Еще один «методический совет», который можно принимать или «послать на хрен»: не злоупотребляйте диалогами (хотя есть ли тут мера, и кто ее, эту меру, знает?). А вот более конкретно (С. Снегов):
Не объясняйте в диалогах то, что нужно знать читателю, но что хорошо известно самим беседующим персонажам; не делайте диалог источником информации — это дешевый прием, признак провинциальности литературы.
Добавлю: читайте сочиненные вами диалоги вслух. Смогли бы вы так изъясняться в реальной жизни? Диалоги, между прочим, — одно из самых слабых мест поступающих в «Порог» произведений.
При всем разнообразии мнений встречается подчас и удивительное единодушие. Разные писатели высказывались по этому поводу разными словами, но суть одна. «Прочитай фразу и посмотри, что можно из нее выкинуть, чтобы фраза не рассыпалась», — советует И. Бабель (тот, которого путают с Бебелем). «Сокращай беспощадно!» — предлагает С. Снегов. «Молодому писателю нужно испытывать если не радость, то хотя бы чувство удовлетворения, когда он находит лишнюю строчку и зачеркивает ее», — говорит С. Антонов, призывая не лить «водичку». «Вычеркивай к такой матери те слова из уже написанной фразы, без которых можно обойтись», — без обиняков рубит Ю. Никитин.
