Виктор Бочков - Заповедная сторона
Да, а когда впервые появилась нынешняя двухэтажная деревянная беседка? По-видимому, ее возникновением мы обязаны отцу драматурга Николаю Федоровичу, владевшему Щелыковым до своей смерти в 1853 г. Он убрал остатки кирпича, а на очищенной площадке воздвиг беседку, которую почему-то очень любил. Кстати, воздвиг в традиционных кутузовских формах — круглую, с остроконечной крышей.
И Александру Николаевичу отцовская беседка тоже нравилась — близко от дома, а место тихое, уединенное, тенистое, и работать удобно. Местный житель Иван Иванович Соболев мальчиком бегал в усадьбу, часто наблюдал драматурга. Позднее он написал в бесхитростных воспоминаниях: «Усадьба была обнесена кругом палисадом, а также и парком сосновым. В нем была двухэтажная беседка, в которой нередко бывал Островский и писал свои произведения».
Местные устные предания и мемуары потомков драматурга связывают с беседкой чаще всего его работу над двумя произведениями: драмой «Гроза» и весенней сказкой «Снегурочка». Первую Островский писал летом! 1859 г., находясь в Щелыкове. По рассказам, описывая свидание Катерины с Борисом, он изобразил как раз тот овраг, на краю которого стоит беседка. «Снегурочка» же написана зимой 1873 г. в Москве, но обдумывать
ее Александр Николаевич мог и летом, сидя в щелыковской беседке. Во всяком случае, Мария Михайловна Шателен определенно подтверждает: «В семье Островских эту беседку называли «Снегуркина беседка», так как, по словам матери, именно в ней Александр Николаевич обдумывал план своей весенней сказки…»
ФЛИГЕЛЬ НАД ОБРЫВОМ
Есть в Щелыкове на редкость поэтическое место, совсем рядом с «старым домом» — просто надо повернуть влево от «черного» крыльца и идти вдоль забора по березовой аллее, посаженной по гребню склона еще отцом драматурга. Тогда вскоре мы войдем на небольшую площадку, ограниченную с востока оврагом, а с юга крутым спуском к Куекше. Внизу расстилается великолепный пейзаж: в центре пруд с круглым островком-пуговкой, к которому перекинут стежка-мостик, второй маленький мостик выгнулся справа, из-под него выбивается ключик-ручеек, а слева до самой реки — просторный луг. На нем повсюду купы деревьев и кустов: ивняк, верба, ольха, черемуха, тонкие тополя, осанистые березы…
На краю склона вкопаны две низеньких скамейки-лавочки. Сюда приходят посидеть, подумать, полюбоваться природой отдыхающие в Щелыкове артисты. На этом месте часто видели Александра Ивановича Сашина-Никольского с его неразлучной гитарой, здесь любили бывать Рыжова, Яблочкина, Пашенная, Блюменталь-Тамарина, Грибов, Бабочкин, Пров Садовский. Племянник последнего, Михаил Михайлович, тоже заслуженный актер и тоже «старожил» Щелыкова, писал в книге воспоминаний «Записки актера»:
«С высокого, крутого, почти отвесного обрыва открывается изумительный вид. Под обрывом лежит широкий луг, полого спускающийся к пруду. Посреди пруда островок, дальше — молодой перелесок из берез и осин, еще дальше — река Куекша, за которой стеной стоит темно-зеленый еловый лес. Воздух чист и прозрачен. Далеко-далеко видно каждую веточку, каждый лист.
Эти дали, их торжественный покой могла бы, пожалуй, передать кисть Левитана или Нестерова да, может быть, еще перо Паустовского.
Можно было часами стоять на том месте, любоваться этой панорамой, смотреть, как постепенно менялось освещение, когда вечер переходил в лунную ночь, как вырастали тени и загорались такие чистые, большие и яркие звезды. Порой казалось, что перед тобой дивная сказочная декорация, рожденная чудесами театра. Не хватало только музыки, хотя у каждого по-своему она тихо звучала в душе».
Но повернемся в противоположную от обрыва сторону. Там четко обозначились остатки расчищенного фундамента небольшого, почти квадратного в плане строения. Строения, некогда возведенного самим Александром Николаевичем, именуемого в Щелыкове при нем «гостевым домом», а позднее «флигелем Михаила Николаевича».
Был Островский радушным и гостеприимным человеком, чрезвычайно хлебосольным хозяином. «У нас в Щелыкове чем больше гостей и чем дольше живут они, тем лучше», — не уставал повторять он в письмах. «Как. ни хорошо в Щелыкове, а все-таки без гостей скучно, — сетовал драматург. — Приезжайте, приезжайте, приезжайте», — постоянно зазывал Александр Николаевич в свою костромскую усадьбу столичных и провинциальных друзей и знакомых. Те, конечно, приезжали, иногда сразу помногу, семьями, жили подолгу, неделями.
А усадебный дом был невелик и непоместителен, а собственная семья у хозяина огромная и все прирастала, а близких родственников много, а сам драматург стосковался по подходящему месту для неизбежной и летом работы.
И вскоре после 1867 года, когда Александр Николаевич окончательно упрочился в Щелыкове на правах владельца, он решает — надо выстроить новый флигель. Специально для умножившихся гостей.
Место сам приглядел к востоку от «старого дома», уединенное, красивое. Площадка там достаточно просторная, а стояли там только детские качели. Подрядчика нашел в окольной деревне, человека, по собранным отзывам, опытного, хотя и пьющего, Абрама Иванова. Тот побывал в Щелыкове, все обстоятельно осмотрел, условился о цене, взял задаток и объявил, что стройку начнет по весне. Оставалось составить план.
Был у Островского в Москве задушевный друг, Николай Александрович Дубровский, всего на три года постарше. Происходил он из обер-офицерских детей, потому обучался на казенный счет в Архитектурном училище ведомства Московской дворцовой конторы и пробыл потом шесть лет на частной службе, послужив и в Сенате, прибился вновь к конторе, став даже ее казначеем. А у дворцового ведомства, ведущего крупные строительные работы, имелись собственные архитекторы. И вот в начале октября 1870 г. к Дубровскому полетело шутливо-отчаянное послание:
«Друже!
Я за песню все ту же!
Мне час от часу хуже,
И дела идут туже,
К довершению бед
Архитектора нет.
Планов тоже.
На что это похоже!
А подрядчик там ноет
И дома не строит.
Помоги, Дубровский!
А. Островский».
Дубровский откликнулся тотчас. «Друже! — гласила его записка от 9 октября 1870 г. — Рекомендую тебе Сергея Аркадьевича Елагина, который с удовольствием принял мое предложение соорудить для тебя хату и украсить твой щелыковский сад разными беседками и павильонами.
Весь твой
Микола Дубровский».
Архитектор Елагин справился с работой быстро, и драматург уже в ноябре выслал план дома в усадьбу для подрядчика, приступившего к заготовке материалов, а изображение фасада — брату Михаилу Николаевичу, тоже весьма заинтересованному в постройке в Щелыкове флигеля. «Фасад дома мне очень нравится, — отзывался тот в письме, — но желал бы иметь план, потому что забыл расположение комнат. Пришли, пожалуйста, хотя бы начертанный твоею рукой».
Абрам Иванов полагал приступить к стройке на месте весной, и Островский собирался лично надзирать за ходом работ. В 1871 г. в Щелыково выехал он рано,
6 мая. Александр Николаевич торопился и потому, что в план, находившийся на руках у подрядчика, он задумал внести некоторые изменения. С архитектором он их обговорил. Сохранилась записка драматурга Дубровскому от 19 марта: «Сделай милость, заезжай за Елагиным и привези его ко мне, он мне нужен до крайности». В Щелыково Островский привез большую работу — начатую пьесу «Не было ни гроша да вдруг алтын», которую по сложившимся обстоятельствам обязательно следовало закончить к осени, однако и стройка сильно занимала его. А подрядчик Абрам оказался очень колоритной фигурой. До недавнего времени крепостной, обретавшийся в некотором приближении у своих бар, он усвоил уморительные позы и обороты речи, которыми и пользовался в сношениях с «господами». Это смешило драматурга и приехавшего к нему погостить Дубровского. Николай Александрович тогда вел дневник и 15 июня записал в него: «Меня сегодня насмешил подрядчик, который строит у Островского новый дом, как своей фигурой, так и своими выражениями. Этому человеку лет за пятьдесят, среднего роста, черноволосый, с проседью, с окладистой бородой и с клюковным носом и щечками, доказывающими пристрастие его к горячительным напиткам. Подрядчик этот при начале разговора с Островским или женой его постоянно принимал одно и то же телоположение: выпрямлялся во весь рост, подбоченивался правою рукою и произносил очень хладнокровно следующее выражение: «Прибегаю к стопам вашим», — и затем уже объяснял причину своего прихода. Так, например, сегодня, когда Островский спросил его, что ему нужно, он ответил: «Прибегаю к стопам вашим с планом», — и вместе с сим, указывая на план дома, просил Островского разъяснить ему его недоумение».
