Игорь Долгополов - Мастера и шедевры. Том 2
… О честности, непримиримости Серова ходили легенды.
Всем известно, что живописец, работая над портретом самодержца всея Руси Николая II, бросил писать холст. Протянул свои кисти и палитру императрице, сделавшей свои нелестные замечания по поводу сходства…
Однако Серову приходилось жить и трудиться, и порою со скрежетом зубовным он работал.
В. Розанов уточняет, как трудно было Серову:
«Параллельно тому, как он «заготовляет полотно и основу» для портрета, девственно-чистую, он тяжелыми усилиями должен «очистить и приготовить» душу свою для свежего, для оригинального, для точного восприятия «этого урода, которого буду рисовать» «этой красоты, которую буду рисовать», «это среднее, что буду рисовать»…
Нарисуйте-ка вы «средненькое», о чем хорошо знаете и понимаете, что это «никогда не повторится».
Однако надо представить себе ту артистическую, изумительную по художественному уровню атмосферу, в которой жил и творил Серов.
Ведь его окружали цвет и сила русской культуры той эпохи. Не только окружали, любили, ценили его…
Вот маленький эпизод из театральных будней. Вот, что вспоминает Варвара Страхова-Эрманс:
«…На генеральной репетиции «Торжища» я убедилась в особой остроте глаза большого художника: во время перерыва репетиции, которая шла очень долго, к Варягу-Шаляпину, опиравшемуся до локтя обнаженными руками на свою секиру, из зрительного зала быстро подошел художник В. Серов и говорит ему:
«Федя, твои руки слишком женственны и не соответствуют монументальной фигуре и суровой песне. Пойдем к тебе, я подправлю руки».
И через несколько минут «Варяг» появился с великолепной мускулатурой рук, вполне подходящей к воинственной «песне Варяга».
Известнейший ученый XX века Альберт Швейцер писал:
«Чем пристальнее мы всматриваемся в природу, тем больше мы осознаем, что она наполнена жизнью, и тем яснее нам становится, что жизнь есть тайна».
И это ощущение вечно бьющегося пульса жизни есть во всех лучших полотнах Валентина Серова. Причем кажущиеся открытость и понятность портретов все же оставляют место для особого жгучего и пронзительного ощущения тайны, во всем происходящем на полотне. Это особое свойство темперамента художника, крайне восприимчивого, нервного. Обладающего душой с не всегда осознанными, но постоянно тревожащими ее идеалами.
Все эти качества придают особое очарование его полотнам.
И. Крамской. Портрет П. М. Третьякова.
ТРЕТЬЯКОВКАКак народ, так и каждая даровитая личность имеет свой гений и ясно его отпечатывает на делах своих; особенно на изящных искусствах заметно это.
Павел ЧистяковКогда в мае 1856 года молодой московский купец Павел Третьяков впервые приобрел картину, никому, конечно, и в голову не пришло, что случилось нечто значительное.
Возможно, что и сам Павел Михайлович не сразу осознал всю глубину движения своей души.
Однако минуло менее пяти лет, и представитель «темного царства», столь ярко описанного Островским, составляет «Завещание», в котором говорится:
«Я желал бы оставить национальную галерею… Для меня, истинно и пламенно любящего живопись, не может быть лучшего желания, как положить начало общественного, всем доступного хранилища изящных искусств, приносящего многим пользу, всем удовольствие».
С этого удивительного заявления до самой кончины почти сорок лет жизни Третьяков отдал все помыслы и чаяния святому делу собирательства лучших творений русских мастеров.
Это был подвиг.
С завидным упорством и твердостью, истово, самозабвенно шел он к заветной цели. С поражающей интуицией и вкусом, обладая особым художественным тактом и чутьем, порою отвергая советы, невзирая на хулу, этот человек менее чем за полвека создал фундамент собрания произведений русской школы, вложив в него само свое сердце. Спору нет, с Третьяковым был его брат, их окружали преданные друзья: Стасов, Крамской, Репин, страстно веровавшие в успех галереи в Лаврушинском переулке.
Но запомним и повторим еще раз: всю тяжесть собирательства, всю чашу ответственности Третьяков испил до конца сам.
Трудно переоценить, что значит в судьбе художника — крупного или малого, молодого или зрелого — встретить на своем творческом пути эхо понимания, дружеского отношения, поддержки. Это тончайшее свойство людей, истинно любящих и ощущающих сложный, трудный процесс созидания с того момента, когда зажигается первая искра таланта, и до того времени, когда уже пламенеет костер истинного творчества. Ведь одно дело публика на вернисаже, ликующая и проливающая слезы умиления по поводу чудесной картины — результата, итога тяжкого труда, бессонных ночей, тысяч сомнений и тревог; другое — участвовать в рождении шедевра, помогать его появлению, а что еще реже — зарождать в живописце саму мысль о подвиге. Таких людей в истории искусств единицы. Это сами по себе люди редкого таланта — широкие сердцем, обладающие честной и трепетной душой. Таким верным и самоотверженным, бесценным наперсником в жизни русских живописцев XIX века был Павел Михайлович Третьяков.
«Портрет П. М. Третьякова». 1876 год.
Этот холст Ивана Крамского чрезвычайно напоминает гризайль. До того собрана гамма теплых золотисто-коричневых тонов. Но зато как просторно мысли, духовности, царящей в портрете. Внимательный, задумчивый, с тонким, чуть иконописным лицом, глядит на нас выдающийся собиратель… Высокий лоб, осененный постоянной, не покидающей думой. Необычайно живые, добрые карие глаза. В них смысл картины. Взор Третьякова словно проникает в душу. Ничто не отвлекает от этого взгляда. Никакой манерности, цветистости. Только свет деликатно очерчивает благородные черты создателя знаменитой галереи — одного из крупнейших и интереснейших собраний планеты. В ней экспонировано немало шедевров мирового класса.
Иван Николаевич Крамской был не только художником. Он блестяще владел пером. Был страстный оратор, публицист. Прочтите несколько строк из его высказываний, и вы тут же поймете, почему именно он, Крамской, был вожаком нового движения в отечественной живописи, которое называлось «передвижничеством»:
«Художник, как гражданин и человек, принадлежа известному времени, непременно что-нибудь любит и что-нибудь ненавидит. Ему остается только быть искренним, чтобы быть тенденциозным».
Ф. Рокотов. Портрет В. Е. Новосильцевой.
Май 1981 года.
Кадашевская набережная. Отсюда видно, как из-за Москва-реки, будто живые, вырастают из свежей весенней зелени гордые белые златоглавые храмы, стрельчатые башни древнего Кремля. Замоскворечье.
Здесь, рядом с историческим центром столицы, — узкий, скромный Лаврушинский, ставший всемирно известным благодаря небольшому двухэтажному дому, именуемому в народе любовно и кратко «Третьяковка»…
Старый московский переулок.
Тишину нарушают шаги сотен людей, спешащих к красивой узорчатой ограде. Справа — белоколонный маленький домик XIX века, изумрудные кущи деревьев, слева из-за крыш выглядывает ажурная колоколенка в строительных лесах.
Идет реставрация.
Наконец на серый асфальт легли кружевные синие тени ограды. Мохнатые ели с седыми лапами ветвей. Птичий гомон. За темными стволами горит сочная майская зелень газона. Автобусы, автобусы. Металлические поручни барьеров.
Очередь.
Народ встречает задумчивый, строгий человек. Крутолобый, с зорким, пристальным взглядом. Он сдерживает волнение. Тонкие руки, как бы усмиряя биение сердца, скрещены на груди.
Павел Михайлович Третьяков.
Создатель ставшей поистине всенародной галереи запечатлен навечно в граните. За спиной его детище — чудо-терем, сотворенный по эскизам Виктора Васнецова.
На декоративном фризе красочная майолика, рядом начертанные вязью слова:
«… основана П. М. Третьяковым в 1856 году…» Богат узор фасада, и эта русская старина никак не вступает в конфликт с пестрой мозаикой живописных групп людей в современных весенних одеждах.
Наоборот, все эти яркие колера согласно поют гимн прекрасному, красоте жизни.
В. Боровиковский. Портрет М. И. Лопухиной.
3 июня 1918 года.
Вспомните, какие это были нелегкие для нового государства времена. Голод, разруха, гражданская война. И, однако, вот уже около семидесяти лет прошло с тех пор, как собрание Третьяковых стало называться Государственной Третьяковской галереей. Государственной — так предложил Ильич.
Красно-белое узорочье входа. Тяжелые дубовые двери, ажурная решетка. Массивный металлический декор.
Прохладой пахнуло из мерцающих сумерек. Рядом с вестибюлем экскурсионное бюро. На стене объявление:
