Анатолий Тарас - Воины-тени: Ниндзя и ниндзюцу
Во главе каждого клана (или школы, что одно и то же) стояли так назвасмые «дзёнин», хранители традиций и секретов школ, их верховные руководители и духовные наставники. Это были прежние яма-но-хидзири и ямабуси.
Повседневные хозяйственные заботы, подготовка молодежи и руководство конкретными боевыми операциями легло на плечи «тюнин», среднего звена в иерархии ниндзя.
И, наконец, их основную массу составляли рядовые исполнители, «гэнин».
В середине XIII века получили известность уже около 20-и школ ниндзюцу, а к XVII веку их стало более 70-и.
Пополнение рядов ниндзя в ту эпоху шло в основном за счет «ронинов», т. е. самураев, потерявших службу, а вместе С ней жалованье и землю. Наиболее известными школами были следующие: Гёкко-рю, Дзёсю-рю, Есицунэ-рю, Ига-рю, Кайлзи-рю, Кога-рю, Косю-рю. Мацумото-рю, Нака-гава-рю, Нэгоро-рю, Рикудзи-рю, Синсю-рю, Тогакурэ-рю, Уэсуги-рю, Фума-рю. Хагуро-рю, Хаттори-рю…
Достигнув своего расцвета в эпоху феодальных войн, ниндзюцу стало приходить в упадок после 1615 года, когда закончилось объединение Японии в централизованное государство и установился прочный мир.[1] Оказавшись «безработными», кланы ниндзя в своем большинстве перешли к занятиям ремеслами и торговлей. Не находя практического применения своим питомцам, школы ниндзюцу постепенно пришли в полный упадок. Ко времени буржуазной революции Мэйлзи 1867-68 гг. ниндзюцу, когда-то наводившее ужас на самураев, фактически исчезло, несколько семей, где оно еще передавалось по наследству, не в счет.
Эмблемы кланов Ига-рю (вверху) и Кога-рю (внизу)
* * *С точки зрения самураев, подчинявшихся условностям феодального общественного строя (а эти условности включали и определенные правила ведения войны) ниндзя, не признававшие общепринятых этических норм, готовые напасть на спящего и ударить в спину, безусловно являлись законченными негодяями. Соответственно, не могло быть и речи о рыцарском отношении к ним (как известно, самураи никогда не пытали своих пленников, за исключением пленных ниндзя, подвергавшихся самым изощренным мучениям). Они не заслуживали ничего, кроме ненависти и презрения.
Однако ненависть — это такое чувство, которое питается страхом. Ниндзя боялись потому, что они олицетворяли собой иной мир — чужой, непонятный и враждебный для подавляющего большинства жителей тогдашней Японии.
Им приписывали общение с духами, оборотнями, демонами, привидениями и прочими темными силами. Самураи верили, что именно оборотни «тэнгу» (злобные люди-вороны) были предками ниндзя, передавшие им свою демоническую силу и дьявольское умение. Сами же воины-тени всячески поддерживали эти суеверия, ибо они рождали у потенциальных противников ощущение обреченности и становились, таким образом, еще одним видом оружия в их арсенале. История свидетельствует, что используя в своих интересах страх перед нечистой силой, ниндзя порой добивались успеха в совершенно безнадежных предприятиях.
Ниндзюцу было в высшей степени функционально. Все традиционные направления и школы японских боевых искусств неизбежно становились «искусством ради искусства». На каком-то этапе своего развития они начинали жертвовать эффективностью ради эффектности, адекватным восприятием реального боя ради застывших схем, целесообразностью ради ритуала. Это обусловливалось подчинением определенным этическим нормам и вытекающим из них «правилам ведения войны». Другое дело, что пока в Японии длилась эпоха феодальных усобиц, данный процесс не мог зайти слишком далеко.
Постоянная проверка эффективности техники и тактики в суровых условиях настоящей войны приводила к тому, что все внешне красивое, но не дающее ощутимого превосходства над врагом, погибало вместе с теми воинами, которые пошли ложным путем. Но потом, когда кровавые распри ушли в прошлое, т. е. с середины XVII века, требования личной безопасности, внешней красивости и доступности боевых приемов для всех желающих восторжествовали. В качестве примера можно привести занятия каратэ в специальных костюмах свободного кроя, босиком, на мягких матах, в теплом ярко освещенном зале, в защитном снаряжении, по определенным правилам (в глаза и в пах не бить, рук не ломать и т. д.). Но попробуйте ночью, зимой, на заледеневшем асфальте ударить противника ногой в голову, или попросите бандитов с ножами в руках соблюдать «правила», и вы сами убедитесь в том, что от большинства приемов каратэ мало проку. Тем более не может быть и речи об абсолютном превосходстве над противником, которое обеспечивается не техникой, а особым состоянием психики.
Ниндзюцу изначально не было связано какими-либо этическими, психологическими или техническими ограничениями. Эффективность, эффективность и еще раз эффективность — вот единственный критерий и его главный принцип. Полностью истребив в себе неуверенность и страх, выковав стальную волю, овладев до автоматизма множеством приемов и умений, постигнув воинскую магию, ниндзя становился сверхчеловеком, который по своим возможностям в несколько раз превосходил любого врага.
Тридцать четвертый патриарх
Говоря о популярности ниндзюцу в современном мире, важно понять одну любопытную особенность. Есть много книг об этом искусстве, и немало «учителей». Но и те, и другие появились благодаря одному-единственному человеку, имя которого — Масааки Хацуми. Он — тридцать четвертый патриарх и верховный наставник школы ниндзюцу Тогакурэ-рю. И он же первый из всех наследников древних традиций ниндзя, который начал знакомить с ними широкую публику.
Будущий великий мастер родился 2 декабря 1931 года в небольшом японском городке Нода префектуры Тиба. Эта дата существенна для нашего рассказа. Она означает, что Хацуми, которому к моменту окончания мировой войны не было еще и четырнадцати лет, принадлежит к тому поколению японской молодежи, которое писатель Кэндзабуро Оэ назвал «опоздавшим».
Дело в том, что вся система воспитания подрастающего поколения в тогдашней Японии была направлена на формирование вполне определенного типа личности, своей искренностью, верой и энтузиазмом (а также своей наивностью и невежеством) напоминающего тип нашего комсомольца двадцатых и тридцатых годов. С детства японские юноши и девушки знали, что они принадлежат к народу, находящемуся под покровительством богов и управляемому живым богом — императором. Им также внушали, что они живут на самой благословенной земле, которой никогда не касалась нога завоевателя, что весь японский народ — это одна большая семья, и что император — отец всех японцев.
В стране культивировалась самурайская мораль, согласно которой нет ничего достойнее, чем с честью погибнуть во славу своего императора, своего народа и своей родины.
Молодежь целенаправленно готовили к войне. Достаточно сказать, что больше всего часов в программе средней школы отводилось военному делу и традиционным боевым искусствам- дзюдо и кэндо.
Но 2 сентября 1945 года война закончилась полным разгромом Японии. На ее землю впервые за всю историю пришли оккупанты. Прежние идеалы рухнули. Реакция «опоздавшей молодежи» на это оказалась, конечно, разной.
Кое-кто не пожелал смириться с крушением империи и покончил с собой. Подавляющее большинство постаралось как можно скорее забыть о прошлом и полностью погрузиться в работу и семейную жизнь. А некоторые пытались сохранить себя прежними, подпольно занимаясь боевыми искусствами (запрещенными в первые послевоенные годы американской администрацией).
К числу последних принадлежал Масааки Хацуми. Он начал заниматься боевыми искусствами в связи с ситуацией в семье. Дело в том, что его отец пил. И хотя человек был, в общем-то неплохой, он, возвращаясь домой пьяным, становился агрессивным и хватался за нож. Единственное, что мог сделать маленький Хацуми — это убежать или спрятаться. В конце-концов мальчику надоело все время прятаться и он решил изучить искусство самозащиты. Так в 1944 году, на тринадцатом году жизни, он пришел в группу дзюдо, где эта дисциплина осваивалась по гораздо более широкой программе, чем в школе.
Тосицугу Такамацу, 33-й соке Тогахурэ-рю
Вспоминая впоследствии в книгах о своем детстве, Хацуми пишет, что именно отец оказался тем человеком, который, сам того не желая, направил его на Путь боевых искусств. Он же своим недостойным поведением в семье невольно способствовал развитию у сына обостренного чувства опасности, сохранившегося и потом. А это качество, выработанное годами напряженного ожидания и страха в последствие значительно облегчило постижение основ ниндзюцу. Выяснилось, что потомственные ниндзя специально растят своих детей в условиях моделирования ситуаций, которые ребенок воспринимает как угрожающие. У Хацуми эти ситуации носили естественный характер.
