Александр Хабаров - Тюрьма и зона
Обычно весь путь совершался за 11,5 года, но время этапирования не засчитывалось в срок каторги. Срок этот исчислялся с того дня, когда каторжный прибывал к месту работ.
КАТОРГА
Подневольный карательный труд в пользу казны как мера наказания, соединенная с ссылкой, был известен с глубокой древности. Уже в Римской империи он применялся довольно широко. Знаменитый римский водопровод, сохранившийся до наших дней, был построен руками каторжников.
Одной из самых распространенных форм подневольного труда преступников в средние века почти во всех странах Европы была работа на галерах. Этот вид каторги был впервые применен в России Петром I по указу 1699 года, где предписывалось преступников "положить на плаху и, от плахи подняв, бить вместо смерти кнутом без пощады и послать в ссылку в Азов с женами и детьми, и быть им на каторгах в работе".
Подневольный каторжный труд во времена царствования Петра I сосредоточивался не только на гребных судах. Уже в 1703 году некоторые из ссыльных были переведены из Азова в Петербург для работ по устройству порта в городе, а также для строительства других портов на Балтийском море. Петр Великий пишет в одном из писем на имя князя Ромодановского:
"...ныне зело нужда есть, дабы несколько тысяч воров приготовить к будущему лету и собрать по первому пути".
Каторжный труд играл большую роль во всех постройках и сооружениях первой половины XVIII столетия. Он применялся на екатеринбургских и нерчинских рудниках. Вечная ссылка на непрерывную работу стала применяться взамен смертной казни. По тяжести наказания различались рудниковые, крепостные и заводские каторжные работы. Постепенно, к концу XIX века, крепостные работы прекращаются в связи с тем, что отпала нужда в строительстве новых крепостей. Уменьшаются работы и на рудниках, временно закрывается знаменитый нерчинский. Заводы перестают принимать каторжан, Осужденные на каторжные работы теперь вместо отсылки в Сибирь помещаются в каторжные тюрьмы Новоборисоглебскую, Новобелгородскую. Клецкую, Виленскую, Пермскую, Симбирскую, Псковскую, Тобольскую и Александровскую неподалеку от Иркутска.
Устройство этих тюрем почти не отличалось от обычных тюрем. Режим здесь был более строгий, но никаких работ не производилось. После отсидки в каторжной тюрьме заключенные освобождались, но направлялись в Сибирь на поселение.
Также, в связи с освоением острова Сахалин, губернатору Восточной Сибири предписано было высылать туда людей для работы по прокладке дорог, по устройству портов, сооружению домов, мостов, для труда на каменноугольных копях и пр.
Все осужденные на каторжные работы делились на три разряда:
1. Осужденные без срока или на время свыше 12 лет именовались каторжными первого разряда.
2. От 8 до 12 лет каторжные второго разряда.
3. От 4 до 8 лет каторжные третьего разряда.
При поступлении в работы все каторжные зачислялись в разряд испытуемых и содержались в острогах. Бессрочные в ножных и ручных кандалах, срочные только в ножных.
Мужчинам выбривалось полголовы.
При удовлетворительном поведении испытуемые переводились в отряд исправляющихся, которые содержались без оков и занимались более легкой работой отдельно от испытуемых.
Единственное исключение касалось только отцеубийц и матереубийц, которые никогда в отряд исправляющихся не переводились.
Затем исправляющиеся начинали пользоваться правом жить не в остроге, могли себе построить собственный дом, для чего им отпускался лес и строиматериалы. Им возвращались деньги, отобранные при ссылке, и разрешалось вступить в брак. Если каторжанин работал без взысканий, то десять месяцев срока ему засчитывались за год. На 1892 год общее число отбывающих каторгу составляло по всей России 14 484 человека. Каждому арестанту полагалось по фунту мяса летом и по 3/4 фунта в прочее время, 1/4 фунта крупы. Они ели и щи, и картофель, и лук, но это уже на собственные заработанные деньги.
Каждая арестантская артель выбирала себе старосту. В его руках находились общие деньги (общак), он распределял съестные припасы между заключенными, отвечал за все проступки своих товарищей перед начальством. Лишить его звания старосты начальство без согласия артели не имело права. В старосты чаще всего выбирался тот из арестантов, кто прошел огонь и воду, кто знал все тюремные законы. Всякий староста знал, что за ним внимательно следит вся артель, особенно за его взаимоотношениями с тюремным начальством. Малейшая ошибка и староста сменялся. Смещенный староста подвергался затем общему презрению, самому тяжкому из всех наказаний, какие только могут быть придуманы в местах заключения.
Донос самое нетерпимое из всех тюремных преступлений. Хотя ябедник и доносчик там явление очень редкое, но тем не менее бывалое, и если больного этою трудноизлечимою болезнью не вылечат два испытанных средства (каковы прогон сквозь строй жгутов и презрение), то его отравляют растительными ядами (обыкновенно дурманом). К исключительному средству этому прибегают редко и в таком только случае, когда начальство не перемещает доносчика в другую тюрьму.
Товарищество соблюдается свято и строго. Арестанты виноватого (но не уличенного) товарища ни за что и никогда не выдадут. Уличенный, но не пойманный с поличным, в преступлении своем никогда не сознается, и не было примера, чтобы пойманный в известном проступке выдал своих соучастников. Он принимает все удары и всю тяжесть наказания на себя одного.
Стремясь к согласию и возможной дружбе, заботясь об единодушии, тюремная артель не терпит строптивых, чересчур озлобленных, сутяг и всякого рода людей беспокойных.
Одиночное заключение арестанты ненавидят и боятся его пуще всех других. Для всякого арестанта дорога тюремная артель, мила жизнь в этой общине, оттогото все они с таким старанием и так любовно следят за ее внутренним благосостоянием: удаляют беспокойных и злых, исключают доносчиков, обставляют непререкаемыми правилами, сурово наказывают своим судом виновных, а суд тюремный самый неумолимый и жестокий.
ПОБЕГИ
Амурские бродяги
Побег из сахалинской каторги для русского беглеца оставался едва ли не самым тяжелым испытанием. Природа все же брала свое. Бродяги, повидавшие на своем веку не один острог и не одну каторгу, уверяли, что покинуть Нерчинскую или Карийскую каторгу намного легче, чем Сахалинскую. На острове продолжали царить исконно русские расхлябанность и нерасторопность стражей порядка, однако сахалинские тюрьмы всегда оставались полными. Побеги здесь не считались системой. Именно благодаря географическим условиям. Если бы не они, то при тамошнем надзоре на Сахалине остались бы лишь те, кому остров понравился, то бишь никто. Вероятно, в бега ударились бы даже сами стражи порядка.
Главное преимущество острова Сахалин его островное положение. Будучи на Сахалине Антон Павлович Чехов заметил: "На острове, отделенном от материка бурным морем, казалось, не трудно было создать большую морскую тюрьму по плану: "кругом вода, а в середке беда", и осуществить римскую ссылку на остров, где о побеге можно было бы только мечтать. На деле же, с самого начала сахалинской практики, оказался как бы островом, quasi in sula. Пролив, отделяющий остров от материка, в зимние месяцы замерзает совершенно, и та вода, которая летом играет роль тюремной стены, зимою бывает ровна и гладка, как поле, и всякий желающий может пройти его пешком или переехать на собаках. Да и летом пролив ненадежен: в самом узком месте, между мысами Погоби и Лазарева, он не шире шестисеми верст, а в тихую, ясную погоду не трудно переплыть на плохой гиляцкой лодке и сто верст. Даже там, где пролив широк, сахалинцы видят материковый берег довольно ясно; туманная полоса земли с красивыми горными пиками изо дня в день манит к себе и искушает ссыльного, обещая ему свободу и родину. Комитет, кроме этих физических условий, не предвидел еще или упустил из виду побеги не на материк, а внутрь острова, причиняющие хлопот не меньше, чем побеги на материк, и, таким образом, островное положение Сахалина далеко не оправдало надежд комитета".
Лучшими друзьями надзора считались туман, сырость, медведи, мошка, сильные морозы и метели. В недрах сахалинской тайги беглецу доводилось продираться сквозь бамбук и жесткий багульник, горы валежного леса, ручьи, болота, тучи голодной мошки. Даже вольный ходок, имеющий при себе компас, топор и запас еды, за сутки покоряет лишь несколько километров. Что уж говорить о тюремном голодранце, который не может отличить север от юга, питается в дороге гнилушками с солью и вынужден идти не напрямик, а далеко в обход, опасаясь кордона. Был случай, когда двое неопытных беглецов, вооруженные украденным компасом, попытались обойти кордон у мыса Погоби. Компас указал север, но каторжане таки вышли прямиком на кордон и нарвались на охрану, переправившую их обратно в тюрьму. Некоторые смельчаки пускались в бега не по западному побережью, усеянному заставами, а через Ныйский залив, берег Охотского моря и мыс Марии и Елизаветы. Этот обходной маневр стоил беглецам гораздо больших лишений и времени, но он уменьшал вероятность поимки. Обычно беглецы шли на север, к узкому месту пролива между мысами Погоби и Лазарева. Эта местность отличалась безлюдьем и удаленностью от кордона. Там можно было смастерить плот или достать лодку у местных жителей. Зимой пролив замерзал, и переход длился при хорошей погоде не более двух часов.
