Игорь Долгополов - Мастера и шедевры. Том 2
В каком-то хаосе буквально нашлепанных красок рождается чудо пленэра.
Но когда вы вглядитесь попристальней, то обнаружите тайную мудрость направления мазков, напряженность красочного слоя в светах, тончайшие лессировки в тенях.
Саврасов обнаруживает в этом холсте раскованность мастерства или, если хотите, ремесла живописца.
Потому так трепетно живет и дышит эта картина.
Мы явственно слышим пение жаворонка, голос горячего ветра, тот нестройный шум и гул, который свойствен нашим просторам.
Мы видим мир живой, полный терпких запахов, борьбы яркого света и теней, полный симфонического звучания.
Саврасов бесхитростно передал то, что до него было видано сотнями художников, — русскую природу…
«Жизнь почти всех великих людей была более трудной, более несчастной, чем жизнь других людей».
Эти слова Эжена Делакруа вспоминаешь не раз, изучая трагическую биографию Саврасова.
К концу семидесятых годов тучи над головою Алексея Кондратьевича сгустились. В свое время у художника отобрали казенную квартиру. На просьбу пейзажиста о возвращении квартиры Совет училища ответил отказом.
От Саврасова уходит жена и забирает детей.
Художника настигает недуг — он начинает слепнуть…
Все эти невзгоды приводят живописца к тяжелой психической депрессии.
Мастер бесконечно одинок в шумном и суетливом мире.
Его уже не согревает даже горячая любовь учеников.
Он начинает дичиться людей, все реже посещает училище.
Несчастья сломили богатырскую натуру.
Трагический финал назревал.
«Господину преподавателю Училища живописи, ваяния и зодчества, академику, надворному советнику Саврасову.
Проселок.
По распоряжению Совета, имею честь уведомить, что 22 мая с. г. Советом Общества Вы уволены от ныне занимаемой должности».
Так коллеги Саврасова решили судьбу одного из самых талантливых художников того времени.
Рдяный свет вечерней зари разлился по небу. Осколки заката опрокинулись в зловонные лужи Хитровки.
Из отверстых пастей кабаков валил смрад.
Лиловые тени сумерек бродили по мокрой булыге.
Призрачные фигуры босяков растворялись в навалившемся мраке.
Зажглись фонари.
По кривому переулку неверным шагом шел высокий мужчина. На его сутулые плечи накинута хламида. Широкополая шляпа, большая всклокоченная седая борода, бледное лицо с горящими впалыми глазами.
Алексей Саврасов… Вот уж скоро десять лет, как изгнанный из училища академик живописи каждодневно обивает пороги кабаков и ночлежек.
«Отрущобился», — говорили люди.
Говорили, вздыхали и ахали…
А Саврасов голодал.
Торговал за бесценок картинами и копиями со своих старых холстов. Никто серьезно и не пытался помочь ему.
И он погибал на глазах всей Москвы.
— Куда? Куда уйти от этой ярмарки? — говорил мастер своему ученику Коровину. — Кругом подвал… я там хожу.
Саврасов был мягок и крайне деликатен. Он смирился со своей страшной участью.
«Я перешагнул Рубикон жизни», — любил говорить художник. Жутко было слышать эти слова от живого человека.
Пятнадцать лет (после увольнения из училища) медленно угасал некогда сильный человек.
Наконец наступил финал…
В отделении для бедных Второй градской больницы скончался Алексей Кондратьевич Саврасов.
Шел 1897 год.
Завершился тернистый путь великого страдальца.
Угас один из самых светлых и добрых талантов России.
Вид на Московский Кремль. Весна.
Саврасов был могуч от природы. Его здоровья хватило бы на десяток обыкновенных жизней.
Но он жег свечу с двух сторон.
Был беспощаден к себе, совестлив и сурово-правдив.
Ненавидел подлецов и лгунов, был неуживчив, предельно откровенен. Его искренность и открытость целиком отражены в его творениях. Язык его живописи понятен любому обитателю планеты сегодня, вчера и вечно…
На Ваганьковском кладбище кроме родных гроб провожали двое — Павел Михайлович Третьяков и отставной солдат, швейцар Училища живописи, ваяния и зодчества Плаксин.
Первый открыл Саврасову двери в бессмертие, купив на I Передвижной его шедевр «Грачи прилетели». Второй затворил за изгнанником дверь его любимого училища, где Саврасов проработал четверть века и откуда был выброшен на улицу, оставив после себя таких учеников, как Левитан и Коровин.
На другой день после трагических похорон Саврасова кому-то в училище стало не по себе, и посему в этом здании немедля была совершена панихида по «почившем в бозе рабе божьем, бывшем преподавателе училища, академике живописи А. К. Саврасове».
Перед началом панихиды директор, сиятельный князь А. Е. Львов, произнес прочувствованную речь, в которой, не жалея слов, воспел усопшего живописца как гордость России и закончил эпитафию так:
«Нам больше, чем кому-либо, подобает помолиться за упокоение души его».
Трудно понять, чего больше было в этих словах — ханжества или цинизма.
Одно было ясно. Никакие словеса и молитвы не могли смыть позора с власть предержащих, которые хладнокровно допустили гибель одного из даровитейших людей России.
И эта вторая панихида — лишь яркое тому подтверждение.
Но не князьям Львовым было судить меру таланта Саврасова.
Это сделал народ!
Придите в любой день в Третьяковку, зайдите в маленький зал. Вновь станьте возле картины «Грачи прилетели», и вы увидите море чувств — любви, благодарности, нежности, обращенных к самому несчастному и самому счастливому из певцов России — Саврасову.
Дворик. Зима.
В левом нижнем углу холста еле заметна стершаяся надпись: «Молвитино 1871. Саврасов».
Молвитино.
Что говорит непосвященному это название?
Что такое в масштабе страны село под Костромой?
Малая точка на карте.
И однако, в истории русской живописи Молвитино — веха.
Прошло более ста лет со дня рождения «Грачей». Бесконечно далеко то время. Наверное, не уцелел ни один домик, давно сгнили заборы, может быть, спилили на дрова березы…
Но жив тот благословенный мартовский миг, который озарил душу Саврасова и был запечатлен, как бы остановлен им на холсте.
И вот сегодня мы дышим молвитинским воздухом той поры, мы слышим мелодичную песнь России.
«В России природа поет», — говорил Саврасов.
Идут и идут тысячи, десятки, сотни тысяч людей через маленький зал Третьяковки, останавливаются надолго у картины «Грачи прилетели» и уходят просветленные, приобщившись к прекрасному.
Сегодня пейзаж, написанный рукой художника-реалиста, — это не просто картина для украшения интерьера квартиры или экспозиции музея.
Это — целебное, душеспасительное средство от многих стрессов, инфарктов и прочих заболеваний, вызванных нашим высоко технически оснащенным веком.
«Есть в светлости осенних вечеров умильная таинственная прелесть…»
Прочтите эти строки Тютчева…
В них не названы ни Русь, ни березки, ни раздолье, но в музыке стиха слышится все.
Тишина распаханных полей.
Угасающая заря.
Тонкий, мерцающий серп молодого месяца.
Притихшие белоствольные рощи.
В этом — магия поэзии.
Вечная красота художественного слова.
Современны ли эти стихи?
Едва ли сегодня возникнет у кого-нибудь подобный кощунственный вопрос.
Думается, давно уже улеглись нелепые страсти, и стало ясно, что Пушкин, Тютчев, Блок, Есенин — это не «музейные реликвии», а трепетная плоть русской лирики, вечно юная, живая.
Ныне все поняли, что русская классическая поэзия и живопись — такие же ценности, как сам воздух, которым мы дышим, что их надо охранять так, как неукоснительными государственными законами охраняются от бесхозяйственного хищнического отношения наши леса, реки, птицы.
Ведь существует Красная книга, где перечислены все редкие, уходящие от нас виды живого мира, которые надо строго оберегать.
Почему же мы так нелепо порою рассуждаем о художниках, которые эту нашу милую русскую природу прославили, воспели с любовью, великим тщанием.
Неужели только лишь потому, что теперь никому уже не снится так мастерски, поэтично написать пейзаж, как это делали Саврасов или Левитан?
Тогда пора произнести суровую правду, сказать откровенно, что и в XX веке, в эпоху научно-технической революции, надо уметь не забывать традиции великих пейзажистов, от Констебля, Коро, Клода Моне, Сислея до наших чудесных мастеров — Васильева, Куинджи, Поленова, Левитана… умевших с филигранным мастерством отражать малейшие нюансы состояний природы.
Очевидно, сегодня надо искать новую красоту пейзажа в еще более трепетном ощущении вечно юного лика природы, а не в огрубленных схемах, якобы дающих некий обобщенный лик земли нашей.
