Александр Хабаров - Тюрьма и зона
Суд, конечно, учел смягчающие обстоятельства, но все равно по ст. 108 Виталий Р. схлопотал шесть лет усиленного режима. Отбыл он их достойно: в лагере спуску никому не давал (весу в Виталии было 48 кг; он как будто приседал при ходьбе на левую ногу остеомиелит), потому что в нем было достаточно "духу", как говорят в зонах. Отменно играл в шашки, виртуозничал на баяне если удавалось выпросить оный в "козлятнике". Шашки, а также вязание сетей и авосек добывали ему чай, столь необходимый для жизни. А Виталий был жизнелюб это при давлении 90/20!!! "Понятия каторжанские" принял как свои; о свободе забыл, как о родине; мечтал лишь о Третьяковке, выспрашивая редких на местной зоне москвичей. Впрочем, убедился вскоре, что никто из них в знаменитой картинной галерее не бывал; воспоминания сводились к какой-то пивной на Новокузнецкой, рюмочной на Якиманке и, естественно, прокуратуре на Б. Ордынке.
Срок его закончился. Виталий К. вернулся в родной Тюм-Тюм с казенной десяткой в кармане добротного лепня (пиджака), выхлопотанного в каптерке уважительной братвой.
- Приоделся, гаденыш, - приветствовал его в доме старший брат. И, перегнувшись через стол, ударил Виталия тяжелым кулаком в лицо. Виталий упал, долго барахтался на полу, а поднимаясь, заметил на тумбочке небольшие ножницы для стрижки ногтей. Через несколько мгновений они вонзились старшему брату чуть повыше печени. Вошли неглубоко: сантиметра на 23; удар, однако, был признан опасным для жизни косвенно. На суде прокуратура доказала, что Виталий воскликнул перед ударом "Убью!", следовательно, угрожал убийством. И поехал на строгий режим с четырьмя годами, пробыв на свободе семьдесят восемь часов, включая дорогу.
"А ведь хотел поговорить по душам, рассказывал Виталий впоследствии автору этих строк, я ведь отца не хотел убивать, так получилось... попал по голове случайно. А без шести предыдущих лет не было бы и этих ножниц проклятых. Брат злой был, написал заявление, потом забрать хотел ан нет, сам знаешь, кто его отдаст?"
Виталий отбыл и эти четыре года так же достойно. На моей памяти одна лишь его стычка с новым завхозом из-за нижнего места (шконки). Завхоз принял Виталия за "овцу" или "мыль" (инвалид-доходяга, толстые стекла очков, умные "базары"). "Слышь, ты, очки, завтра ляжешь там", сказал завхоз "наезжающим" тоном и показал где. Шконка была верхняя. Нижняя предназначалась сомнительному во всех отношениях "айзеру", прибывшему этапом из Питера.
Виталий посмотрел на завхоза ("козла") поверх очков (он был похож на "умного японца") и сказал равнодушно, но с обволакивающей угрозой: "До завтра дожить надо".
Завхоз больше всего боялся такой вот неожиданной бессонной ночи. "Козлячью" марку свою тоже терять не хотелось, поэтому он решил вообще не залупаться: отошел молча и как бы забыл о существовании Виталия. Тут же он нашел настоящую "овцу" какого-то деда-мухомора без заступы; загнал его на верхнюю шконку, а азербайджанца уложил на нижнюю... тот, впрочем, жил внизу недолго: напорол косяков с игрой в "двадцать одно" (двинул фуфло) и сломился сначала в ШИЗО, а затем и вовсе в ПКТ.
Виталик же продолжал играть в шашки, вязать рыболовные сети за столь любимый им чай (чифир) и сигареты. За сутки до его "звонка" мы заварили трехлитровую банку и выпили ее (по два глотка) "кругом" под неспешный разговор о предстоящем житьебытье ему, Виталику, в русско-марийском селе Тюм-Тюм, а нам здесь: кому месяцы, а кому долгие годы...
Вот что он писал из Тюм-Тюма:
"Занятий много... 30 декабря был приглашен играть в детсад на елку, до этого ходил на репетицию. 29го ездил в уржумское гестапо на отметку (надзор). Сходил в библиотеку, привез на салазках Лескова, Аксакова, Булгакова, Дени Дидро, пару томиков А. Платонова... Амуниция моя сборная шкидовская, а копейкой ребята поддержали... Праздники был дома, смотрел телик, благо, братья оставили мне старый, но кажет обе программы. Есть радиола, газплита с баллоном, на ходу, утюг, кровать, диван, шесть стульев, пара подушек, перина, шифоньер без полок и зеркала, баян... Вот такие дела не было ничего, а тут вдруг целое имение! День прошел и слава Богу, утром проснулся опять праздник... А еще чифирнул вообще весело, песни пою, живу и радуюсь... Желаю и тебе быть жизнелюбивым и радоваться тому, что есть, а даст Бог будет еще лучше, на том и слава Ему...
Остаюсь Виталий, лугоболотный чемерин".
Виталик умер через несколько месяцев после освобождения: письмо вернулось с отметкой "по смерти адресата". Как, что? Забыли ли его в вятских снегах "ребята"? Или не проснулся он в какой-то из дней-праздников, чтобы вновь заварить крепчайший чифир, закурить сигаретку и читать под вьюжный свист Аксакова и мечтать о Третьяковской галерее?
Вывод:
...Валерий 3. был готов к тюрьме и зоне; более того, предполагаемая отсидка являлась для него такой же закономерностью жизни, как институт для золотого медалиста: не сесть было нельзя. Человеческий "круг" отторгал не обозначенного судимостью индивида тот круг, в котором вращалась с малолетства жизнь Валерия 3.
Однако вместе с ним оказались в полной мере готовы к лишению свободы и двое других: штурман дальнего плавания и инвалид детства. Штурман обладал изрядным здоровьем, мог дать достойный кулачный отпор любому беспредельщику; инвалид Виталик вряд ли был способен одолеть двенадцатилетнего ребенка; все трое благополучно (если подходит это выражение) и достойно отбывали свои срока: даже отчаянный кураж Валерия 3. не выходил за рамки "понятий", а отсутствие здоровья не мешало Виталику-марийцу быть уважаемым зеком. И штурман, ставший Боцманом, присоединился к компании "путевых мужиков" со всеми вытекающими из этого факта правами и последствиями... А если короче и позековски их объединяло одно: "дух".
...иные
Проворовавшийся директор небольшого заводишки Виктор Петрович Г. был заключен под стражу в зале нарсуда. В двухдневный срок преодолел КПЗ; две недели тюрьмы и вот она, зона общего режима, в которой предстоит отбыть четыре долгих года. Слегка обвисло номенклатурное брюшко; в "боксе" отобрали бостоновый костюм какието ужасные личности в полосатых робах. А здесь, в зоне, после карантина, выдали серый костюмчик х/б на два размера меньше и странную, похожую на фашистскую, кепку, именуемую "пидоркой".
Когда распределяли на работы по отрядам, Виктор Петрович не забыл с достоинством упомянуть о своем высшем образовании и предыдущей должности, на что начальник производства майор Ухов заметил:
- Я тя, бля, специальность спрашиваю, мудило штопаное? Нету! Пойдешь, бля, на циркулярку дощечку пилить! Следующий!..
Виктор Петрович попал в 10-й отряд, занимавшийся сколачиванием ящиков под фрукты и винноводочные изделия. Работа на "циркулярке" была намного "блатнее" сбивания ящиков, однако Виктор Петрович оплошал: "циркулярку" видел впервые. Да и норма показалась странной: трудно было распилить столько "доцечек" и за неделю, не то что за 8 часов рабочего дня.
В бараке жизнь тоже не складывалась: вначале Виктора Петровича, как перспективного (в смысле "перегона" с воли хороших денег), подтянули отрядные блатари Груша и Конверт. Его положили поближе, неделю обхаживали, но убедившись, что это голимый "Укроп Помидорович", скравший случайно и все отдавший "мусорам", назвали его "демоном" и "мухомором" и указали новое место: поближе к выходу и наверху.
Виктор Петрович очень сильно уставал на работе, но норму выполнить не мог. За это бригадир Ляпа бил его за полчаса до съема в жилую зону: сначала кулаками, а потом круглым метровым колышком толщиной не менее 5 см. От побоев Виктор Петрович стал уставать еще больше; не было сил даже снять с себя х/б: так и ложился спать в опилках, накрывшись с головой тонким "гнидником" (одеялом).
Вскоре он перестал снимать и ботинки; это заметили; и в один прекрасный день Виктор Петрович очутился в совсем другой бригаде. Там ему дали ложку с пробитой дырочкой, такую же миску и запретили без спросу приближаться к остальному населению зоны. А вечером бригадир Катя и его помощник, отвратный старикашка, называвшийся Василисой Премудрой, позвали Виктора Петровича в каптерку и под покровом ночи надругались над ним самым ужасным образом. С кличкой Вика он, впрочем, протянул кое-как свои четыре года, показавшиеся ему в первый день свободы пожизненным сроком. Да так оно и было: началась новая, третья жизнь, без жены, детей, квартиры и машины, с клеймом гомосексуалиста, каковым Виктор Петрович был и не был одновременно. Поэтому он через несколько месяцев уехал из родного города в неизвестном направлении кажется, подался на какуюто стройку, завербовавшись по оргнабору...
Михаил К., таксист, отбывал в этой же зоне пятнадцатилетний срок за "аварию". Суть "аварии": около полуночи проезжал мимо автобусной остановки за городом, сшиб велосипедиста (насмерть). Проехал километра два и вспомнил, что на остановке стояла "баба", наверняка запомнившая номер. Вернулся и прижал "бабу" к бетонной стене. "Баба" умерла в больнице; еще раньше бампером был раздавлен восьмимесячный "пацан", которым она была беременна. К несчастью для Михаила К., нашелся еще один свидетель: мужчина, отошедший с остановки "отлить" в кусты...
