Николай Пржевальский - От Кяхты на истоки Желтой реки Четвертое путешествие в Центральной Азии (1883-1885 гг.)
Вода совершенно пресная. Ее температура во второй половине июля колебалась (у берегов) между +10,5° и +17,8°.
В озеро Экспедиции впадают с севера, кажется, две, быть может, порядочные речки; с запада в него вливается река Салома, то есть новорожденная Хуан-хэ. Эта последняя вытекает вновь из восточной заливообразной части того же озера и, прорвав гористый перешеек, впадает в северную часть озера Русское. Последнее принимает, сверх того, на юго-западе реку Джагын-гол и рядом другую, пока безыменную, приходящую с юга. Обе эти реки, равно как и Хуан-хэ в озере Экспедиции, окрашивают летом своей мутной, почти желтой водой широкую (5–6 верст в поперечнике) полосу вдоль южных берегов обоих озер; остальная же их вода светлая, темно-зеленого цвета.
Однако, несмотря на обилие воды, притекающей в особенности летом в описываемые озера, оба они, подобно многим другим озерам Внутренней Азии, уменьшаются в своих размерах; другими словами — усыхают. Наглядно об этом свидетельствуют постепенно высыхающие озерки в береговых котловинах, некогда также бывших заливами, обширные болота по реке Саломе, в низовьях Джагын-гола и соседней при устье ему речки, наконец береговые увалы — как нынешний, так и прежние; следы последних местами можно заметить в некотором расстоянии от настоящей береговой черты.
Желтая река окончательно выходит из озер в северо-восточной части озера Русское.
Далее эта река называется тангутами Ма-чю; стремясь к востоку, она делает крутую дугу (вероятно, не столь большую, как обыкновенно изображают на картах) для обхода вечноснегового хребта Амне-мачин, прорывает поперечные гряды Куэнь-луня и направляется в пределы собственно Китая. Неизвестные ныне части описываемой реки лежат от выхода ее из озера Русское до устья реки Чурмына, где мы были в 1880 году. На этом протяжении, занимающем (не считая мелких извилин течения), вероятно, около 400 верст, Хуан-хэ спадает на 4800 футов. Большая часть такого падения несомненно приходится на прорывы горных хребтов, где течение Желтой реки, сколько нам приходилось видеть при третьем путешествии, чрезвычайно стремительное.
Окрестности описываемых озер, как выше было сказано, гористы, но ближайшие горы невысоки, имеют мягкие формы, луговые скаты и почву глинисто-песчаную; подножный корм отличный, в особенности на озере Русское. Здесь по горам в изобилии растут злаки: птилагростис, овсюг, пырей гребенчатый, мятлики, колосник; два последние встречаются кустиками по берегу самого озера; там же и кустарниковый чернобыльник, а по небольшим скалам — ломонос, очиток и лук. По горным склонам в половине июля цвели: синяя и палевая генцианы, альпийская астра, темно-розовый и желтый мытники, палевый окситропис, синий лук, зеленоцветный прикрыт, два вида чернобыльника, соссюрея; местами обилен был также мышьяк (мышьяком Пржевальский называет термопсис альпийский. (Примеч. редактора), уже отцветший.
Из водяных птиц много гнездится индийских гусей и частью больших крохалей; обильны также речные крачки и обыкновенные чайки; нередки чайка-рыболов, чайка Серебристая, бакланы и турпаны; но уток летом нет вовсе. По береговым болотам много куликов-красноножек, а по степным местам — тибетских жавороночков. Вообще орнитологическая фауна здесь бедная, как и во всем Тибете. Из насекомых в половине июля мы встретили по берегам описываемых озер множество каких-то некусающихся мошек; на мото-шириках, так же как по Джагын-голу, местами чрезвычайно обильны были черные гусеницы, обыкновенно дочиста поедавшие тибетскую осоку.
Покинув озеро Экспедиции, мы в тот же день перешли через реку Салому, немного ниже места прежней нашей переправы; здесь больше рукавов, следовательно, брод удобнее. По счастью, никогда нас не покидавшему, названная река незадолго перед тем порядочно сбыла, да и то в одном месте пришлось переходить на 4-футовой глубине. Вода была совершенно мутная от размываемой красной глины, которая при высоком уровне реки осаждается на низких ее берегах. Прежнего обилия орланов и чаек здесь теперь не нашлось, вероятно, потому, что в мутной воде для птиц нелегко ловить рыбу. Кроме того, орланы большей частью улетели гнездиться на север. Впрочем, немногие из них еще остались, но промышляли другим способом — именно сопровождали иногда медведей, копавших пищух, и ловили этих зверьков, когда те выскакивали из своих нор.
Спустившись по Номохун-голу до выхода из гор, мы перекочевали в соседнее ущелье реки Хату-гола, где в это время паслись оставленные на складе наши верблюды.
Место здесь было довольно прохладное (11 тысяч футов абсолютной высоты) и кормное; вода и топливо имелись в изобилии. Ради всего этого мы решили сами там устроиться, чтобы немного отдохнуть и обождать до второй половины или до конца августа, пока уменьшатся жары, а главное пропадут мучащие скот насекомые, которые летом кишат по цайдамским болотам.
На складе нашем все оказалось благополучно. Целое лето казаки поочередно вдвоем караулили багаж в хырме Барун-засака, остальные пять человек жили с верблюдами в северной окраине Бурхан-Будды. Разбойники тангуты ни разу не осмелились напасть ни на склад, ни на наших верблюдов, хотя в окрестностях грабили монголов и даже убили несколько человек. Оставленные при складе верблюды отлично отдохнули и откормились. Таких имелось пятьдесят, остальные же шестнадцать из числа пришедших теперь с нами были утомленные и исхудалые. Требовалось приобрести еще хотя десяток хороших верблюдов, и с этой целью был командирован в Дабасун и в ставку кукунорского вана урядник Иринчинов с тремя казаками. С ними же отправился обратно в Синин и китаец-переводчик, хорошо вообще служивший нам в Тибете. С этим китайцем мы послали теперь письма на родину через Синин и Пекин.
На новом стойбище мы провели две недели. Сначала занимались просушиванием собранных в Тибете коллекций и пополнением заметок о пройденном пути; казаки тем временем починяли износившиеся вьючные принадлежности, как равно одежду и обувь.
Вскоре все это было кончено; затем мы отдыхали и благодушествовали, запасаясь силами на дальнейший путь. Великим наслаждением было теперь для нас чтение литературных книг, несколько которых привезли нам со склада. Казаки также читали народные книжки; вечером же утешались гармонией, песнями и даже иногда пляской.
По утрам мы обыкновенно ходили на охоту в окрестностях бивуака за горными куропатками или подкарауливали грифов на издохшем недавно верблюде; кроме того, стреляли для коллекции пролетных жавороночков и щеврищ. Ботанические экскурсии также очень мало доставляли добычи: раз — по бедности окрестной флоры вообще, а затем потому, что большая часть растительных видов уже окончила период своего цветения. Помимо балга-мото, в изобилии росшего по реке, и вообще растений, поименованных для нижней части ущелья Номохун-гола, теперь здесь были найдены мышьяк, пижма, несколько видов полыни, подорожник, гвоздика, цапельник, кохия.
Жителей вблизи нас не было, за исключением одного ламы, прикочевавшего к нашему бивуаку, чтобы без опаски пасти своих баранов и пользоваться остатками нашей кухни. У этого ламы мы купили, в добавление к двум своим караульным собакам, нового пса, который сразу заявил свои способности к путешествию. Именно отправился вместе с посланными покупать верблюдов казаками и прошел с ними в Дабасун-гоби? следовательно, за 200 верст от нашего бивуака. Там на бедного Дырму, так звали нового пса, напали злые собаки и порядком его погрызли. Во избежание новой трепки, Дырма махнул один назад, нигде не сбился с пути, сделал даже безводный переход в 50 верст и на другие сутки явился благополучно к нашей стоянке. Впрочем, как оказывается, не одни псы предаются здесь столь дальнему бегству по диким пустыням. То же самое случается и с лицами прекрасного пола.
Так, недавно владетель западно-цайдамского Тайджинерского хошуна ездил в Пекин и оставил часть своей свиты в Ала-шане. Прельстившись тамошними красавицами, многие оставшиеся монголы женились и повезли потом новых жен в свой Цайдам.
Здесь одна из алашанок, соскучившись по родине, тихомолком оседлала лошадь своего супруга и без всякого вожака махнула обратно. Беглянка была поймана лишь за 300 верст от места своего побега.
Иногда к нам приезжали монголы, которые караулят перевалы через Бурхан-Будду от разбойников тангутов, или, как их здесь называют, оронгын. Лишь только завидят этих последних, караульные тотчас дают знать в Цайдам; там все прячутся куда могут. Подобные караулы содержатся летом в главных ущельях Бурхан-Будды от обоих прилегающих к этим горам хошунов — Дзун-засака и Барун-засака. Кроме того, цайдамские монголы стараются кочевать в топких болотах, куда конным оронгынам трудно пробраться. Однако разбойники ежегодно грабят и убивают тех же монголов.
Эти постоянные грабежи довели несчастных цайдамцев до того, что они при нас собирались подавать через сининского амбаня богдохану просьбу о дозволении переселиться на Алтай.
