Игорь Долгополов - Мастера и шедевры. Том 2
Словом, холст не задался…
Но этот эпизод лишь положил начало тягостным отношениям, наступившим между царем и «первой кистью России».
Брюллов по масштабам своего дарования стремился к монументальной живописи, к фреске.
Ведь недаром он с успехом прошел школу Рафаэля.
Но царь не понимал его.
И когда после пожара Зимнего в 1837 году Брюллов просит царя дать расписать ему фресками стены дворца на темы истории России, то его хлопоты, кстати, горячо поддержанные поэтом Жуковским, не увенчались успехом.
Николай I ответил резким отказом.
Он не понял, не поверил, что могучая кисть Брюллова была способна создать фрески, которые превратили бы стены Зимнего в уникальный музей, подобный Ватикану.
Брюллов глубоко и ясно мыслил.
Он отлично понимал, что ему не сломать и не прошибить косность двора, недружелюбие самодержца, и он… исподволь, молча манкировал просьбы царя.
Ученик Брюллова Железнов рассказывает о прелюбопытнейшей «дуэли», состоявшейся между самодержцем и вольнолюбивым мастером.
«Николаю Павловичу очень хотелось, чтобы Брюллов написал с него портрет, но он долго надеялся, что Брюллов сделает ему удовольствие и сам будет искать чести оставить потомству его изображение.
Натурщики.
Наконец, утратив эту надежду, государь как-то раз, гуляя в Петергофском саду, случайно встретил Брюллова и сказал ему:
— Карл, пиши мой портрет.
Брюллова это не застало врасплох, он тут же ответил, что не взял с собой в Петергоф этюдника с красками.
Сеанс был отложен.
Царь назначил время для сеанса и опоздал на двадцать минут. Брюллов свернул этюдник и ушел.
Когда самодержец приехал и спросил, где художник, ему сообщили, что он не дождался.
— Какой нетерпеливый мужчина! — сказал в сердцах самодержец России».
Фантастично, но портрет Николая I кисти Брюллова не был создан.
Это тем более разительно, что живописец написал десятки превосходных портретов современников, поражающих своим мастерством и сделавших бы честь любому собранию мира.
Своеволие Брюллова обошлось довольно дорого русскому искусству.
Дело в том, что художнику так и не удалось получить заказ на росписи, фрески с историческим содержанием.
И наше искусство не имеет ни одной монументальной фрески Брюллова, написанной на тему истории России. Таковы факты.
Жизнь Брюллова была в работе, в живописи.
Он другой себе ее и не мыслил.
Просыпался и с утра уходил в мастерскую, проводя долгий день в трудах, а к вечеру Петербург звал художника отправлять обязанности светского человека.
И эти вечера, как правило, долгие, отнимали драгоценную энергию, опустошали душу. Брюллова окружали восторженная лесть, похвалы…
Все это, может быть, кружило голову на первых порах, но потом стало просто мешать жить.
Светский Петербург скучал.
Получив редкий подарок в лице красивого, талантливого художника, «покорителя Европы», он не выпускал много лет живописца из своих цепких, но угнетающих объятий.
Портрет баснописца И. А. Крылова.
Брюллов умолял своих друзей: «Не пускайте меня к этим людям», — но неумолимые законы «малого стада» вступали в силу, и снова светская ржа разъедала душу.
Дом Брюллова, его мастерская были его единственным приютом, его маленькой крепостью, и он приложил много трудов, чтобы соответственно ее обставить.
Художник очень любил красные цвета.
Молодой Тарас Шевченко, тогда еще крепостной, впервые попав к Брюллову, был поражен «красной комнатой».
Через прозрачные алые занавеси струился багряный таинственный свет солнца. Стены были покрыты пурпурными штофными обоями, диван обтянут кумачовым сафьяном…
Сам хозяин встретил гостя в халате кораллового цвета, на мольберте стоял рисунок, сделанный красной сангиной.
Пунцовые солнечные блики играли на металле старинного оружия — щитах, мечах, копьях, причудливо развешанных и расставленных в интерьере. Рубиновые бархатные и рдяные атласные драпировки дополняли картину.
Кстати, эта красная комната стала для Шевченко как бы «символом свободы», ведь здесь он получил из рук друзей вольную, освободившую его от крепостного рабства.
Думается, что всем известна со школьной скамьи история с выкупом Шевченко, когда Брюллов поставил на аукцион специально написанный портрет Жуковского и на вырученную сумму в 2500 рублей добыл волю юному живописцу.
Брюллов работал как одержимый. Есть много записей, рассказывающих о неистовом темпераменте живописца, о его феноменальной работоспособности. Вот несколько страниц из них:
«Мы очень хорошо помним Карла Павловича, встававшего вместе с солнцем и уходившего в свою мастерскую, в то время, когда он был занят этой картиной. Сумерки только заставляли Брюллова бросать кисть. Так длились с небольшим две недели, и художник до того горел, что, кажется, хотел бы обратить и ночь в день. Никто в это время не был допускаем в его мастерскую, несмотря ни на какие просьбы и ни на какое лицо. Брюллов страшно похудел в это время — одним словом, Брюллов работал..
Брюллов не всех охотно пускал в свою обитель. Вот любопытная история о визите царя к художнику.
Вирсавия.
В 1838 году зимою, около трех часов пополудни, государь в санях возвращался из Горного корпуса во дворец. Проезжая мимо Академии художеств, он увидел в окно Брюллова, который сидел в халате на стремянке и писал…
Государь приказал кучеру повернуть сани и остановиться у подъезда.
… Карлу Брюллову тотчас же дали знать, что государь идет к нему.
Мастер бросил палитру на то место, где сидел, сбежал с лестницы, ушел на антресоли, в спальню, и лег в постель.
Государь вошел в мастерскую, посмотрел на картину, на брошенные, запачканные кисти и палитру и спросил Липина:
«А где Карл Павлович?»
«Он, ваше величество, ушел в спальню», — отвечал Липин.
Государь поднялся на антресоли, застал Брюллова в постели и осведомился, что с ним.
Брюллов пожаловался государю на нездоровье.
Государь улыбнулся, простился с Брюлловым и, уходя, сказал ему: «Ну, ну, выздоравливай скорее; мне пора домой».
Если вспомнить атмосферу той далекой эпохи, пожалуй, более чем сложную, когда немилость царя могла завести человека довольно далеко, то поведение Брюллова можно счесть довольно оригинальным, если даже не смелым.
Вот история, которая как нельзя лучше рисует Брюллова как человека прямого.
Известный живописец Алексей Егорович Егоров в старости навлек на себя гнев государя не тем, что начал худо работать… а своим неосторожным языком, болтавшим много лишнего при дрянных людях, доводивших всякие дрязги до Оленина и через него до государя.
Как видите, мир не без добрых людей, и Николай I, узнав о поведении Егорова, послал в Академию художеств запрос:
«Достоин ли Егоров носить звание профессора?»
Получив запрос этот, Оленин немедленно послал всем профессорам Академии приказание собраться вечером в Совет, прочел им присланную в Академию бумагу и спросил их, что ответить на нее.
Хотя члены академического совета официально узнали запрос государя только вечером, однако же не может быть никакого сомнения, что все они, отправляясь в Совет, очень хорошо знали, о чем им придется там рассуждать.
Гадающая Светлана.
Все они искренне жалели Егорова, но заступиться за него не решались и после долгих совещаний согласились дать на полученный запрос ответ, сообразный с желанием государя.
Тогда Брюллов, который до решительной минуты не говорил ни слова, объявил, что он придуманного Советом ответа не подпишет, припомнил Совету, что Егоров некогда делал честь русскому искусству и что Академия гордилась им, что Совет Академии, созванный для его осуждения, состоит из его товарищей и учеников, и в заключение сказал, что живописец Карл Брюллов считает себя учеником Егорова.
Речь Брюллова воодушевила всех.
Все как будто встрепенулись, все громко заговорили в пользу старика Егорова и положили отстоять его честь.
Оленин, заметив, что об угождении монарху никто более не думал, встал с места и сказал Брюллову:
— Вы наделали всю эту кутерьму, так вы и сочиняйте ответ, а я пойду домой.
— Ступайте, — ответил Брюллов, — все будет сделано без вас.
… Одним из редких качеств Брюллова была необыкновенная доброжелательность к коллегам-художникам.
Всем известно его отношение к Федотову, который, будучи молодым начинающим живописцем, пришел к великому мастеру и встретил с его стороны поддержку и внимание…
Прошло несколько лет, и вот Федотов снова у Брюллова.
