Игорь Долгополов - Мастера и шедевры. Том 2
Холсты или почернели, или, писанные с большим количеством лаков, блестят; но неземного восторга и слез из очей у зрителей эти картины не вызывают.
Скорее они рождают чувство недоумения — ведь сколько труда, а порою и таланта было убито на создание банальных, ходульных махин — статичных, безжизненных, а чаще всего фальшиво-многозначительных в своей декоративно-помпезной пустоте.
Трудно, очень трудно было Венецианову: ведь он один из первых утвердил искусство «низших родов» как полноправное искусство высокой пластики и пробил стену казенных догм, схоластических канонов, которыми так славилась Академия.
…Алексей Гаврилович Венецианов родился в купеческой семье 18 февраля 1780 года. Торговый дом, сад и огород Гаврилы Юрьева Венецианова славились на всю Москву «смородиной, тюльпанами и прочими товарами». Между прочим, тут же предлагались и картины по «весьма сходной цене».
Девушка в клетчатом платке.
В дни детства Алексея Венецианова в Москве жили знаменитый Ф. С. Рокотов и молодой Н. И. Аргунов.
Но юноше не довелось встретиться с ними. Будущий живописец обучался в одном из пансионов и специального художественного образования не имел.
Его учила сама жизнь, события конца XVIII века, развернутое наступление русских просветителей, быстро пресекаемое, впрочем, тяжелой рукою властей.
Сочинение А. Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву» было словно лучом света, выхватившим из мрака жуткую картину крепостническо-самодержавной России.
«Французская революция дала новое направление веку», — писал один из современников Венецианова.
Москва бурлила от вольных идей.
Но юноша был далек от всего этого, он писал портреты близких, изучал творчество классиков.
И в 1802 году летом в «Санкт-Петербургских ведомостях» появилось объявление о недавно приехавшем Венецианове, «списывающем предметы с натуры пастеллем в три часа, живет у Каменного моста в Рижском кофейном доме».
Он дерзает начать свой самостоятельный путь в столице.
Однако без связей и знакомств объявление в газетах не возымело воздействия на петербургскую публику, и юный живописец вернулся в Москву.
Здесь он продолжал совершенствовать свое искусство портретиста и создал ряд удачных полотен.
Наконец, в 1807 году Алексей вновь приезжает в Петербург и поступает на службу в канцелярию директора почты.
Как вспоминает сам Венецианов, «в свободное время ходил в Эрмитаж и там изучал живопись».
Так, не взявши штурмом столицу в 1802 году, он начал ее планомерную осаду. Вскоре он сближается с «почтеннейшим и великим» Боровиковским и оказывается в числе близких учеников блестящего портретиста, «украшавшего Россию своими произведениями», живет у него в доме.
Начало было добрым…
Однако такое везение ничуть не остановило порыв к изучению шедевров. Эрмитаж был основной школой художника.
На пашне. Весна.
Он избежал опасности попасть под влияние манеры Боровиковского, был достаточно талантлив и упорен, чтобы одолеть тайны искусства самостоятельно.
И вдруг молодой человек, столь благонамеренно начавший восхождение к успеху, не только организует сатирический «Журнал карикатур», но и сам рисует в него, за что вскоре был вызван в «инстанции».
Издание запрещено, не успев просуществовать и года.
Царь Александр I лично занимался такими вопросами и… «указать соизволил: издание карикатурного журнала сего впредь не дозволять».
Не будем описывать все злоключения молодого Венецианова, но он замолчал.
Его темперамент, гражданственность проявятся позже, а пока, по прошествии ряда лет, он представляет в 1811 году уже описанный нами в начале «Автопортрет» на суд Академии художеств.
Алексею Венецианову присвоено звание «назначенного» кандидата в академики и дано право написать на соискание нового звания «Портрет инспектора Кирилы Ивановича Головачевского»…
Вскоре по исполнении картины было резюме: «Избран в академики 1811 года сентября первого дня».
Семья в Москве ликовала: их сын — академик!
1815 год. Алексей Венецианов женится на Марфе Афанасьевне Азарьевой и становится небогатым тверским помещиком.
Вскоре, оглядевшись в своих новых владениях и выбрав модель по душе, он пишет «Капитошку»…
Этот этюд масляными красками, оригинал которого утерян, дошел до наших дней в виде гравюры.
Однако он означал замечательное для русского искусства первооткрытие. Художник начинает сюиту картин, во всей полноте и красоте создающих облик крестьянства, доселе никем с такою силой, мастерством и одухотворенностью не воспетый.
Алексей Гаврилович окончательно утвердился в желании бросить службу и целиком отдался любимому делу — живописи. Он покидает столицу и, расставшись с Петербургом, прокладывает новую, неведомую еще стезю в русском искусстве.
Это был подвиг! Ведь нельзя забывать, что сей «демарш» предпринял признанный портретист-академик.
Голова крестьянина.
Итак, весною 1819 года художник, стоящий на пороге сорокалетия, переезжает в глубинку — сельцо Трониху «при реке Ворожбе» и сельцо Сафонково в Вышневолоцком стане той же Тверской губернии.
Этим деревушкам суждено стать «венециановскими местами», они вошли в историю нашего искусства, русской культуры.
Венецианов как бы «сжигает свои корабли».
Он пишет, что для успеха в живописи должен «совершенно оставить все правила и манеры, двенадцатилетним копированием в Эрмитаже приобретенные… ничего не изображать иначе, чем в натуре является, и повиноваться ей одной без примеси манера какого-либо художника, то есть не писать картину a la Rembrandt, a la Rubens, и прочие, но, просто, как бы сказать, a la Natura».
Изображение человека из народа — вот ключ к раскрытию гениально простого и великого искусства Венецианова, совершившего переворот в истории русской живописи.
Отныне не мифологические герои, не античные боги, не светские львы и львицы — дюжинные, рядовые, обычные, неприметные люди стали героями полотен наравне с великими поэтами, художниками, государственными деятелями…
Конечно, Кипренский, Брюллов и другие блестящие портретисты тоже писали «простых» людей, но эти мастера не оставили нам той великолепной галереи образов трудового люда, которые создал Алексей Гаврилович Венецианов, раскрывший прекрасную душу русских крестьян той эпохи.
Художник ошеломил Петербург результатом своих неусыпных трудов, когда он показал свою новую картину «Гумно».
Вот что писал об этом полотне журнал «Отечественные записки»:
«Лучшею из картин Венецианова должно почесться Русское гумно. Какая правда! Какое знание перспективы! Художник взял на себя слишком большую обязанность — соблюсти эффект в трех светах, чего не осмелился и сам Гране».
Заметим, что когда-то изрядно нашумевший холст Гране сух и натуралистически иллюзорен, напоминает архитектурные отмывки… Но не победой над ныне малоизвестным мастером славен холст «Гумно», а изображением панорамы сельской жизни того времени велик этот «живописный манифест» Венецианова.
Кормилица с ребенком.
Ведь герои многофигурной композиции — крепостные, труженики. В этом была новация автора полотна.
Прочтем строки Венецианова, написанные по приезде в Петербург через некоторое время после написания «Гумна»:
«У меня много журавлей в небе летают, а синиц ни в одной клетке… «Гумно» всеми принято очень хорошо, кроме художников».
Это означало, что консерваторы и догматики, поклонники академических канонов грозно выступили против «народности» жанра Венецианова.
Шел 1824 год — преддверие восстания декабристов.
В ту пору реакция еще не раз будет задевать своим черным крылом художника.
Встречаются в мировом искусстве портреты людей вовсе не знаменитых, иногда даже не названных по имени, но так созданные художниками, что по силе обобщения они как бы становятся символами целых народов.
Таковы прекрасные портреты Хендрикье Стоффельс Рембрандта ван Рейна, многие полотна Франса Хальса, «Зеленщица» Жака Луи Давида, «Продавщица креветок» Уильяма Хогарта и многие, многие другие шедевры разных времен…
Венецианов оставил нам не один женский портрет, создав обобщенный образ русской женщины из народа.
«Девушка с бураком». Художник будто шагнул на полтора века вперед и написал портрет нашей современницы.
Чудовищной была недооценка своего соотечественника коллегами по искусству.
Не мудрее были и литераторы: они сумели разглядеть лишь «приятность красок и верность распределения света и тени», что, по существу, сводит изумительное по человечности творчество к голому техницизму, исполнительству.
