Юрий Щербатых - Искусство обмана. Популярная энциклопедия
Об одном таком примере упоминает писатель Владимир Солоухин в книге «Черные доски».
В 1926 году в Америке появился доселе неизвестный широкой публике художник-модернист Павел Джорданович. Его картины покупались «на ура», и критики наперебой спорили о новом направлении — «дузумбрациолизме», которое Джорданович пропагандировал своими самобытными полотнами. К нему пришла мировая слава, и он охотно разъяснял искусствоведам сокровенный смысл своих картин. Но 14 августа 1927 года новоявленный гений на пресс-конференции рассказал, что это была всего лишь мистификация. Оказывается, Поль Джордж Смит, как на самом деле звали художника, нарисовал свой первый «шедевр», поспорив с женой. До этого он никогда не брал в руки кисти и краски. Он был сильно удивлен, когда его картину купила галерея, и стал продолжать в том же духе. В конце концов ему надоело дурачить публику, и он сознался во всем корреспондентам.
Можно грубо разделить все произведения искусства на две категории. Картины и скульптуры первой группы нравятся большинству людей, даже не имеющих глубоких познаний в искусствоведении. К таким произведениям можно отнести полотна Рафаэля или скульптуры Микеланджело.
Произведения художников и скульпторов, относящиеся ко второй группе, «понимает» только весьма ограниченный круг искусствоведов. Простому человеку без предварительного внушения и создания «установки на гениальность» трудно понять, почему «Черный квадрат» Малевича, кроваво-красные, словно с заживо содранной кожей, танцовщицы Матисса или скособоченные до неузнаваемости персонажи Пикассо являются гениальными творениями.
Ведь недаром появился следующий анекдот.
Пабло Пикассо приехал в Лондон. На вокзале у него украли чемодан.
— Вы кого-нибудь подозреваете? — спросил у него инспектор полиции.
— Да, мне помогал выйти из вагона один молодой человек.
— Вы ведь художник. Набросайте его портрет, и мы его быстро найдем.
Пикассо нарисовал портрет. Через некоторое время лондонская полиция задержала старуху 80 лет, гориллу в зоопарке, бульдога и двух носорогов.
П. Пикассо. Портрет Доры Майр
И тем не менее картины Пикассо стоят миллионы долларов. Единственным логическим объяснением этой абсурдной ситуации является представление о манипулировании общественным сознанием. Довольно узкая каста искусствоведов навязывает свое понимание искусства и критериев его оценки. Используя психологические понятия установки, внушаемости и конформности, можно легко объяснить, что несведущие в «высших сферах искусства» обыватели, как правило, склонны соглашаться с мнением экспертов в такой области, где совершенно отсутствуют объективные критерии оценки степени гениальности.
Если зритель имеет дело хотя бы с подобием реализма, он еще может полагаться на свои ощущения и здравый смысл. В частности, мало кто сомневается, что лес на картинах Шишкина или море на полотнах Айвазовского написаны с поразительным приближением к оригиналу. Но когда мы имеем дело с «психологической» живописью импрессионистов или смелым новаторством авангардистов, то оценка таких произведений возможна отнюдь не с позиций здравого смысла, а лишь на уровне глубоко личностного эмоционального, а где-то даже иррационального восприятия.
Картины того же Малевича можно принимать или отвергать, но их нельзя навязывать как эталон искусства. Это дело сугубо личное, а формирование шкалы ценностей, которым занимаются эксперты от искусства, является формой манипулирования общественным мнением.
Искусство, как и все другие формы человеческой деятельности, может служить для обмана людей, если оно находится под контролем тоталитарного режима, правящего в той или иной стране. Именно так возник в Советской России в начале 30-х годов метод «социалистического реализма». Правда, легенда гласит, что на самом деле это произошло во времена Чингисхана, быть может, в этом предположении есть доля истины. Вот версия, зафиксированная народным творчеством в виде анекдота.
В одной стране правил хромой, одноглазый, горбатый тиран. Он захотел увековечить свой образ в портрете. Первый художник изобразил его таким, как есть, и был казнен за оскорбление величества.
Второй превратил его в стройного, молодого красавца и был посажен в тюрьму за искажение истины.
Третий художник изобразил властелина верхом на вздыбленном коне, в профиль зрячим глазом к зрителям, широкой буркой задрапировал горб — и получил высшую государственную премию.
Так возник творческий метод, названный позднее социалистическим реализмом.
Приблизительно так обстояло дело и в Советском Союзе. Художники старались не врать народу. Они «просто» выбирали из разнообразной советской действительности то, что не могло опорочить политику коммунистической партии, оставляя за кадром неприглядные стороны жизни. Деятели искусства того времени словно взяли на вооружение афоризм Марка Твена: «Никогда не изменяйте правде, изменяйте саму правду».
Поэтому на картинах советского периода можно найти массу светлых, чистых и красивых городов, широкоплечих улыбающихся парней и здоровых, симпатичных девушек, но там не найдешь лагерей, умирающих в заброшенных деревнях старух и пьяных бомжей, ночующих в канализационных люках. И в то же время минимум лжи, впрочем, как и минимум правды. Только дозволенный Министерством культуры интервал «от сих до сих». Шаг вправо, шаг влево считался побегом и карался… ну не расстрелом, конечно, а снятием с привилегированного положения, на что мало кто был готов в годы застоя. Наиболее независимым художникам оставалось только устраивать выставки на кухне или уезжать на Запад.
Но не следует думать, что автор сводит проблему обмана в искусстве только к политическому аспекту и вопросу свободы творчества. Дело обстоит значительно сложнее: в искусстве понятия лжи и истины вообще теряют четкие очертания, что связано с ярко выраженным субъективным характером этой области человеческой деятельности. Если в технике эталон метра является эталоном для миллионов инженеров всего мира, то стихи Бродского или Хлебникова являются объектом восхищения для одних ценителей поэзии и яростных нападок — для других.
Читателю, возможно, знакома ситуация, когда несколько очевидцев в компании начинают вспоминать какое-то давнее событие.
— Вот как это было… — рассказывает один.
— Нет, дело было совсем не так… — перебивает его другой.
— Да вы все забыли, ребята, — вступает в разговор третий. — Я же прекрасно помню, как…
На первый взгляд кажется, что только один из очевидцев может говорить правду, остальные же, чьи слова расходятся с его трактовкой, вольно или невольно обманывают слушателей. И это было бы верно, имей мы дело с отчетом трех роботов-разведчиков, делавших фотографии далекой планеты. Но при оценке представлений людей термины «ложный» и «истинный» просто-напросто неприменимы. Разница в воспоминаниях может быть обусловлена тем, что очевидцы действительно совершенно по-разному воспринимали и осознавали одно и то же событие.
Как писал Роберт Асприн в предисловии к «Миру воров»: «…каждое повествование ведется со своей точки зрения, а различные люди видят и слышат одно и то же по-разному. Даже на самые очевидные факты оказывают влияние личные чувства и мнения. Так, странствующий певец, рассказывающий о разговоре с чародеем, даст иное изложение событий, чем вор, ставший свидетелем того же самого».
Однако одно дело, когда художник необычным образом изображает мир, потому что «так его видит», и совсем другое — если мастер кисти или слова намеренно искажает натуру по тем или иным корыстным соображениям. Такой обман может вызывать только презрение к человеку, который сделал источниками наживы свой талант и высокое искусство. Возможно, одним из самых древних из дошедших до нас примеров сделки художника со своей совестью является трагическая история красавицы Ван Джаоцзюнь, жившей в I веке до н. э.
Она была придворной наложницей китайского императора Юаньди, правившего в империи Хань с 48 по 33 г. до н. э. У него было столько наложниц, что он даже не знал всех в лицо, и выбирал их себе по портретам, которые рисовал придворный художник. Женщины, добиваясь расположения императора, наперебой подкупали художника, чтобы он изобразил их возможно более привлекательными. Ван Джаоцзюнь, гордая своей красотой, не унизилась до подкупа, и художник в отместку нарисовал ее уродливой.
Так совпало, что вождь кочевников сюнну потребовал у императора руки одной из его наложниц, и император по портрету выбрал самую уродливую — Джаоцзюнь. Когда же перед отъездом она пришла проститься со своим повелителем, тот был ослеплен ее внешностью и впал в отчаяние от того, что расстается с такой красавицей. Однако он не смог нарушить данного слова и отослал девушку к вождю сюнну. Все, что он смог сделать, чтобы частично восстановить справедливость, — это казнить художника.
