Константин Душенко - Мысли и афоризмы древних римлян
Эдуард Гиббон
Бездушные римляне, суровый, трезвый, прозаический народ, помесь грубого хищничества и тонкого адвокатского ума, казуистическая солдатчина.
Генрих Гейне
Римский ум соблюдал меру в самой мудрости.
Василий Модестов, русский филолог
Тацит – самый жестокий мастер сатиры именно потому, что он глубже других чувствовал величие Рима и ничтожество людей.
Генрих Гейне
На мой взгляд, Цезарь был слишком стар для такой забавы, как завоевание мира. Она к лицу Августу или Александру: эти были молоды, а молодых людей трудно обуздать; но Цезарь, казалось бы, должен был проявить большую зрелость ума.
Блез Паскаль
Цезарей обычно убивают друзья. Потому что они враги.
Станислав Ежи Лец
Римский император был одновременно священником, атеистом и богом.
Эдуард Гиббон
У них, этих Неронов и Калигул, кружилась голова, когда они достигали вершины всемогущества; вообразив, что они выше всего человечества, они теряли человеческий облик; почитая себя за богов, они становились безбожниками.
Генрих Гейне
Римская литература не представляет ни одной хорошей трагедии; но зато римская история есть беспрерывная трагедия – зрелище, достойное народов и человечества.
Виссарион Белинский
Старик Гораций напоминает мне местами Гейне, который очень многому у него научился, а в политическом отношении был, по существу, таким же прохвостом.
Фридрих Энгельс в письме Карлу Марксу
Рассказываю ему: «Сцевола сунул руку в огонь...» – «Подумаешь, я мог бы сунуть в огонь всего Сцеволу».
Станислав Ежи Лец
Из гусей, которые спасли Рим, наверно, тоже получились отличные шкварки.
Станислав Ежи Лец
Помпея требовала разрушить Карфаген.
Аркадий Давидович
Если бы в римских тогах были карманы, античность обогатилась бы важным изобретением: изобретением солнечных карманных часов.
Витольд Зехентер
У римлян ни за что не хватило бы времени на завоевание мира, если бы им пришлось сперва изучать латынь.
Генрих Гейне
СЛУЧАИ ИЗ ИСТОРИИ РИМЛЯН
Царь Тарквиний Гордый, изгнанный из Рима, сказал, что он научился отличать истинных друзей от ложных только теперь, когда уже не в силах воздать по заслугам ни одним, ни другим.
По Цицерону
Полководец Маний Курий, когда варил на своем очаге репу, явившимся к нему с золотом самнитам ответил: «Я предпочитаю пользоваться глиняной посудой и властвовать над теми, кто имеет золотую».
По Луцию Ампелию
Сципион Старший, встретившись с Ганнибалом в Сирии после его изгнания из Карфагена, спросил, кого он считает лучшим вождем. Ганнибал ответил: «Александра Македонского». – «А вторым после Александра?» – «Пирра, царя Эпира». Сципион еще раз спросил его, кому же он отдает третье место? Ганнибал ответил: «Себе». Сципион, засмеявшись, сказал: «На какое же место ты бы, Ганнибал, поставил себя, если бы не был мною побежден?» – «Тогда я поставил бы себя выше Александра».
По Аппиану Александрийскому
Когда лузитане заявили Тиберию Гракху, что у них продовольствия на десять лет и потому они не боятся осады, Гракх сказал: «Значит, я вас покорю в одиннадцатом году». Устрашенные лузитане сдались.
По Юлию Фронтину
Когда Публий Корнелий, считавшийся человеком жадным и вороватым, однако же храбрецом и хорошим полководцем, благодарил Г. Фабриция за то, что тот, его враг, выдвинул его в консулы, да еще во время большой и тяжелой войны, Фабриций сказал: «Нечего тебе меня благодарить, просто я предпочел быть ограбленным, чем проданным в рабство».
По Цицерону
Один из молодых трибунов спросил полководца Цецилия Метелла, каковы его замыслы. Тот ответил: «Если бы их знала хотя бы моя рубаха, я бы тут же бросил ее в огонь».
По Плутарху
Однажды в сенате обсуждалось какое-то важное дело. Мать мальчика Папирия, который был со своим отцом на заседании сената, стала расспрашивать сына, чем занимались сенаторы. Мальчик ответил, что дело держится в строгом секрете. Она стала приставать к нему все настойчивее. Тогда мальчик сказал: «В сенате обсуждалось, что больше пользы принесет государству: если один муж будет иметь двух жен или если одна женщина выйдет замуж за двоих мужей».
На другой день в сенат явилась толпа матерей семейств; плача и стеная, они молили, чтобы одна женщина выходила замуж за двух мужчин, а не один женился на двух. После этого случая сенаторы постановили, чтобы впредь сыновья не ходили с отцами в курию, кроме одного Папирия.
История, рассказанная в одной из речей Катона Старшего
Некий римлянин, разводясь с женой и слыша порицания друзей, которые твердили ему: «Разве она не целомудренна? Или не хороша собой? Или бесплодна?» – выставил вперед ногу, обутую в башмак, и сказал: «Разве он нехорош? Или стоптан? Но кто из вас знает, где он жмет мне ногу?»
Плутарх
Катон Старший изгнал из сената Манилия за то, что тот среди бела дня, в присутствии дочери, поцеловал жену. Сам же Катон, по его словам, лишь во время сильной грозы позволял жене обнимать его, и шутливо замечал, что бывает счастлив, когда гремят грозы.
По Плутарху
Консул Луций Муммий был настолько невежествен, что, когда по взятии Коринфа грузил для отправки в Италию картины и статуи, выполненные руками величайших мастеров, он велел предупредить сопровождающих, что если они их потеряют, то должны будут вернуть новые.
По рассказу Веллея Патеркула
Публий, видя Муция, весьма недоброжелательного человека, более грустным, чем обыкновенно, сказал: «Или с Муцием случилось что-нибудь неприятное, или, не знаю с кем, – что-либо хорошее».
По Макробию
Какой-то неразумный человек, не узнав Марка Катона [Младшего], побил его в бане: сознательно никто не поднял бы руку обидеть такого мужа! Когда впоследствии этот человек пришел просить прощения, Катон ответил: «Я не помню, чтобы меня побили».
По рассказу Сенеки
Однажды, когда Помпею нужно было срочно отплыть в Рим, поднялась буря, и кормчие не решались сняться с якоря. Тогда Помпей первым взошел на борт корабля и, приказав отдать якорь, воскликнул: «Плыть необходимо, жить нет необходимости!»
По Плутарху
Во время гражданской войны, при высадке в Африке, Цезарь оступился, сходя с корабля. Но он и это обратил в хорошее предзнаменование, воскликнув: «Ты в моих руках, Африка!»
По Светонию
Как-то раз Марк Антоний удил рыбу, клев был плохой, и Антоний огорчался, оттого что Клеопатра сидела рядом и была свидетельницей его неудачи. Тогда он велел рыбакам незаметно подплывать под водою и насаживать добычу ему на крючок и так вытащил две или три рыбы. Египтянка угадала его хитрость, но прикинулась изумленной, рассказывала об этом замечательном лове друзьям и приглашала их поглядеть, что будет на другой день. Назавтра лодки были полны народу. Антоний закинул лесу, и тут Клеопатра велела одному из своих людей нырнуть и, упредив рыбаков Антония, потихоньку насадить на крючок понтийскую вяленую рыбу. В уверенности, что снасть не пуста, Антоний вытянул лесу, и под общий хохот Клеопатра промолвила: «Удочки, император, оставь нам, государям фаросским и канопским. Твой улов – города, цари и материки».
По Плутарху
Цицерон после развода с женой ответил решительным отказом на уговоры жениться еще раз, заявив, что он не в состоянии равно заботиться и о жене и о философии.
По Иерониму Стридонскому
Однажды друзья попросили Овидия исключить из его книги три стиха, на которые они укажут. Он согласился, при условии сохранить три, на которые укажет он. Стихи, которые они предложили для исключения, а Овидий для сохранения, оказались одни и те же.
По рассказу Сенеки Старшего
Когда однажды Лукулл обедал в одиночестве и ему приготовили один стол и скромную трапезу, он рассердился и позвал приставленного к этому делу раба; тот ответил, что, раз гостей не звали, он не думал, что нужно готовить дорогой обед, на что его господин сказал: «Как, ты не знал, что сегодня Лукулл угощает Лукулла?»
По Плутарху
Один провинциал приехал в Рим и, будучи чрезвычайно похож на Августа, привлекал к себе все взгляды. Август приказал привести его к себе и, разглядывая его, спросил: «Скажи мне, юноша, твоя мать была когда-нибудь в Риме?» – «Нет, – ответил тот и добавил с досадой: – Но отец мой часто».
По Макробию
Когда Август с триумфом вернулся после победы над Марком Антонием, то навстречу ему среди поздравляющих поспешил человек, держащий в руке ворона, наученного говорить: «Привет Цезарю, победителю, императору». Цезарь в восторге купил приветливую птицу за двадцать тысяч сестерциев.
Приятель этого ремесленника, который ничего не получил от щедрости Августа, заверил императора, что у того есть и другой ворон, и просил, чтобы заставили принести и его. Принесенный ворон ясно произнес заученные слова: «Привет Антонию, победителю, императору».
