Елена Авадяева - 100 великих мореплавателей
Море встретило смельчаков шквальными ветрами и сильным волнением, сменившимся густым туманом. 9 августа, когда рассеялся туман, вдали показался остров Колгуев.
В штурманской рубке, раскрыв свой дневник, Пахтусов перечел краткий и выразительный эпиграф, размашисто выведенный им на первой странице: "Я расскажу как было, а вы судите как угодно". Под свежим впечатлением пережитого шторма он записал: "Казалось, что каждый находящий на нас вал старается покрыть судно наше седым своим гребнем, но бот наш гордо рассекал валы и несся на хребтах их, не страшась ярости бури".
Вечером впереди показалась полоска Новой Земли. Пока судно лавировало среди льдин, выискивая разводья и узкие полоски чистой воды, Пахтусов на шлюпке пошел осматривать пролив между островом и мысом, "Не более как в час, — отметил он в дневнике, — убили мы тут 12 гагар и сварили их в братском нашем котле. Эта пища показалась нам очень вкусною".
"Братский котел" символизирует дружеские отношения между членами команды. Эти отношения, созданные Пахтусовым, никогда не нарушались, что не в малой мере способствовало успеху экспедиции.
Погода ухудшилась. Короткое и холодное северное лето было на исходе. Чем дальше на восток уходил карбас, тем непреодолимее становились препятствия. Но Пахтусов не хотел возвращаться назад, второй такой случай мог представиться не скоро.
"Частые неудачи в описи от туманов, дождей и большей частью от льдов, — записал он в дневнике, — делали положение наше для меня невыносимым. Мысль, что, несмотря на раннее еще время, придется нам зимовать, не увидев восточного берега, меня крайне беспокоила. Только примеры предшествовавших экспедиций в полярные страны несколько ободряли меня. Я знал, что и в позднюю осень Карские Ворота бывают иногда чисты ото льда".
В губе Каменка он нашел ветхую избу, ставленную, как гласила надпись на стоявшем рядом кресте, лет за семьдесят пять до этого. Решив здесь зазимовать, Пахтусов привел избу в порядок.
Команда без малейшего ропота переносила трудности: "Все, — отмечал Пахтусов, — были веселы и шутили над своим положением".
Через десять лет, когда в "Записках Гидрографического департамента" были опубликованы "Дневные записки, веденные подпоручиком Пахтусовым при описи восточного берега Новой Земли в 1832 и 1833 годах", к этим строкам было сделано такое примечание: "Пахтусов с самого начала похода имел одинаковую пищу с командою и во всех трудных работах участвовал лично. Известным своим присутствием духа снискал он полное послушание и доверенность команды".
Обновленная изба, хотя и была сделана добротно, оказалась не очень вместительной. Однако выбора не было. Рядом поставили русскую баню и соединили ее с избой своеобразным коридором-сенями из досок, бочек и ящиков с провизией. Затем разгрузили, очистили ото льда и вытащили на берег карбас.
С первых же дней зимовки Пахтусов строго следил за чистотой, за разнообразием пищи, старался сберечь здоровье и силы команды. Ежедневно совершались прогулки. Их могла «отменить» только сильная пурга. Без дела «дома» никто не сидел: чинили одежду, готовили пищу, мастерили капканы для ловли зверей.
Только во второй половине марта Пахтусов смог возобновить гидрографические работы. Он приступил к картографированию Никольского Шара. Опись пролива, усеянного островками, с линией берега, изрезанной заливами, требовала исключительного внимания. Смерзшийся снег, отражая яркие солнечные лучи, слепил глаза. Выручало пахтусовское упорство и находчивость. Опись продвигалась вперед. Отважных исследователей на каждом шагу подстерегала опасность: часто безоблачное небо неожиданно заволакивало тучами, поднимался ветер, и все заслоняла белая снежная пелена. Однажды такая пурга застала Пахтусова и его товарищей на открытом мысу. Ветер валил с ног; все вынуждены были лечь в снег, который вскоре набился внутрь малиц (меховой одежды). Мучили жажда и голод. Можно было бы поесть сухарей, но от них еще больше хотелось пить, а добыть воду, не разводя огня, было невозможно. Одежда отсырела, люди дрожали от холода, но ветер не давал встать, чтобы согреться. Оставалось только ждать. Так прошло двое суток.
"Мы потеряли всю надежду на спасение; положение наше сделалось еще бедственнее от невозможности утолить жажду, — писал в дневнике Пахтусов. — Тщетно мы держали по свинцовой пуле во рту; сначала казалось, жажда несколько утихла, но через несколько минут возрождалась она еще с большей силой. Наконец, мне пришла мысль, что снег можно растаять в кружке, за пазухою. И не более как через полчаса достал я таким образом чарки полторы воды, которая в то время была для меня столь драгоценна, что, казалось, не отдал бы ее ни за какие миллионы".
По колено в воде, проваливаясь в мокром снегу, перетаскивая на плечах шлюпку через торосы, лавируя между ними, исследователи продвигались вперед, нанося на карту очертания берегов, островов, мысов, измеряя глубины, следя за перелетом птиц, стаями прибывавших с материка.
Примерно в 115 километрах от становья, как в шутку Пахтусов называл свою зимовку, на берегу небольшого залива, он наткнулся на руины черной от времени покосившейся избы, поблизости от которой лежал сломанный бурей крест. По буквам разобрал вырезанную на ней короткую надпись: "Поставлен сей животворящий крест на поклонение православным христианам, зимовщики 12 человек, кормщик Савва Феофанов, на Новой Земле по правую сторону Кусова Носа". А ниже дата — 1742.
"Нет сомнения, — замечает Пахтусов, — что это тот самый Савва, который обошел Новую Землю кругом, около мыса Доходы. Хотя предание называет его Лошкиным, но эта разница в прозвище могла произойти от двух причин: или Савва имел две фамилии — Лошкин и Феофанов, или вырезывающий надпись на кресте, из уважения к своему кормщику, назвал его только по отчеству Феофановым".
Бухту, на побережье которой были найдены руины дома и крест, Пахтусов назвал Саввиной губой. Это название можно прочитать на современных картах. За двухнедельный поход Пахтусов описал более 130 верст береговой линии.
11 июля карбас покинул становье, где команда прожила почти десять месяцев. Опять настали дни борьбы с ветрами, шквалами и льдами: все дальше на восток и север вела линия на карте, составляемой Пахтусовым.
В бухте, названной именем лейтенанта Литке, судно оказалось затертым льдами. Снова наступило вынужденное бездействие, длившееся неделями, Пахтусов с горечью записал: "Зная, что отчаяние — первый повод к неудачам и всегда ведет за собою самые бедственные последствия, я стараюсь скрыть мои опасения от товарищей моих и даже от самого себя".
Наконец, судно снова могло передвигаться. И на карте возникли новые бухты, полуострова и устья рек, стекающих с гор. Вот и Маточкин Шар. "Итак, — отметил Пахтусов, — нам первым после Саввы Лошкина удалось обойти остров Новой Земли. Это радовало нас".
Путь домой был тяжелым. В Баренцевом море изрядно потрепанное судно подхватил крепкий восточный ветер, перешедший в жестокий шторм. "Представьте себе, — писал Пахтусов, — среди необозримого океана под небом, покрытым черными тучами, маленький наш бот, осыпаемый брызгами волн, то сильно бросаемый на хребет вала, то поглощаемый бездною…"
Материалы, которые привез с собою Пахтусов в Петербург, убедили всех, что легендарное восточное побережье Новой Земли досягаемо. Тщательно выполненные карты охватывали береговую линию всего южного острова. Метеорологический журнал с данными за год, наблюдения над приливами в Карском море представляли собой первые научные сведения о природе и климате Новой Земли.
Докладывая о результатах экспедиции, Пахтусов поставил вопрос о необходимости ее продолжить, чтобы довести до конца опись восточного побережья.
О походе Пахтусова заговорили всюду. Гидрографический департамент готов был оказать ему всяческую помощь, тем более что, не затратив ни гроша, приобрел ценную гидрографическую опись.
А пока вопрос обсуждался и согласовывался в инстанциях, Пахтусов не терял зря времени. Он изучал минералогию, ботанику, зоологию, усиленно посещал кунсткамеру.
Весной 1834 года Пахтусову вручили инструкцию, составленную Гидрографическим департаментом, в которой говорилось: "Главная цель делаемого вам поручения состоит в том, чтобы описать восточный берег северного острова Новой Земли, доселе никем еще не осмотренный".
Вторая экспедиция была снаряжена значительно лучше первой. На этот раз львиную долю расходов взял на себя П. Клоков. В распоряжении Пахтусова были шхуна «Кротов» и карбас «Казаков», команда состояла из шестнадцати человек. Сам Пахтусов командовал шхуной, а его помощник — кондуктор корпуса штурманов А. К. Циволька — карбасом.
