Николай Непомнящий - 100 великих загадок природы
Прежде всего, оговоримся, что Б.А. Рыбаков, так же как и известный историк XIX века Н.И. Костомаров, считал былину о Садко одной из самых древних в новгородских землях, уходящей корнями во времена дохристианские. При этом в изначальном варианте Садко не путешествует, а просто-напросто приходит с гуслями на берег озера-реки и играет там свои песни некому водному царю. Образ царя в былине подразумевается антропоморфный, он никак не описан. Однако в ряде случаев он упоминается как некий «дядя Ильмень» или «царица Белорыбица». Далее водный царь, которому понравилась игра Садко, выходит из воды и обещает ему за доставленное удовольствие постоянный богатый улов рыбы и поимку даже золотой рыбки («рыбы злата пера»). После чего Садко стремительно богатеет, становясь самым уважаемым человеком в Новгороде. Академик Б.А. Рыбаков в своем фундаментальном труде «Язычество древней Руси» пишет по этому поводу: «В связи с нашей темой (темой ящера. — Прим. В.Ш.) особый интерес представляют подлинные гусли первой половины XII века из раскопок в Новгороде. Гусли представляют собой плоское корытце с пазами для шести колков. Левая (от гусляра) сторона инструмента оформлена скульптурно, как голова и часть туловища ящера. Под головой ящера нарисованы две маленькие головки „ящерят“. На оборотной стороне гусель изображены лев и птица. Таким образом в орнаментации гусель присутствует все три жизненных зоны: небо (птица), земля (конь, лев) и подводный мир (ящер). Ящер господствует не всем и благодаря своей трехмерной скульптурности объединяет обе плоскости инструмента. Такие украшенные гусли изображены у гусляра на браслете XII—XIII веков. Есть гусли с изображением двух конских голов (конь — обычная жертва водяному); есть гусли, на которых, подобно орнаменту на украинских бандурах, изображены волны (гусли XIV века)… Орнаментика новгородских гусель XI—XIV веков прямо указывает на связь этого подводного царства — ящером. Все это вполне соотносится с архаичным вариантом былины: гусляр угождает подводному божеству, и божество изменяет уровень жизни бедного, но хитроумного гусляра».
И сразу же вопрос: почему на гуслях среди реальных животных изображено вдруг одно мифическое — ящер? Так может, оно совсем и не мифическое, а такое же реальное, как и остальные, да еще и преобладающее над ними по силе и мощи, а потому и более почитаемое?
Встречающиеся при раскопках в новгородской и псковской областях многочисленные изображения ящера, прежде всего на конструкциях домов и ручках ковшей, представляют собой почти образ вполне реального существа с крупной, вытянутой мордой и огромной пастью с четко выделенными большими зубами. Эти изображения вполне могут соответствовать мозозаврам или кронозаврам, смущающим умы ученых новыми и новыми слухами о своем сегодняшнем существовании. Да и характер жертв, приносимых «подводному царю», тоже многое проясняет. Это не какой-нибудь отвлеченный фетиш, а вполне реальное животное, при этом еще и довольно большое, чтобы насытить весьма прожорливое озерное божество. Приносится это животное в жертву подводному чудовищу не когда придется, а большей частью в зимнее, то есть в самое голодное время. Знаменитый историк и фольклорист А.Н. Афанасьев писал об этом так: «Крестьяне покупают миром лошадь, три дня откармливают ее хлебом, потом одевают два жернова, голову обмазывают медом, в гриву вплетают красные ленты и в полночь опускают в прорубь…»
Впрочем, видимо, требовательный «подводный царь» не всегда удовлетворялся жертвенной кониной, как гласят дошедшие до нас писания, и преобразовываясь «во образ лютого зверя коркодила», весьма нередко нападал на плывущих мимо него в лодках рыбаков и купцов, топя их челны-однодревки и поедая самих. Такого «царя» было за что бояться и почему приносить ему обильные жертвы.
Академик Рыбаков, анализируя изначальные варианты былины о Садко, нашел даже вполне реальное место «общения» гусляра с подводным царем. По его расчетам, оно происходило на озере Ильмень, близ истока Волхова, у западного (левого, так называемого «софийского») берега реки. Это место известно как Перынь. В 1952 году при раскопках археологами в Перыне было обнаружено капище, которое Рыбаков именует, как святилище «крокодила» в Перыни. Есть мнение, что именно оттуда и произошло более позднее появление бога Перуна…
Обратил внимание академик Рыбаков и на весьма устойчивый и четко очерченный ареал обитания «подводного царя»: «Культ владыки подводно-подземного мира был мало связан с земледельческим мировоззрением славянских племен лесостепного юга… Зато в озерном севере образ ящера част и устойчив… Но и в славянских древностях ящер встречается, особенно в северном регионе…»
Ну а что же говорят летописи? Наиболее старое упоминание о подводном змее относится еще к XI веку. Это так называемые «Беседы Григория Богослова об испытании града», направленные против язычества и включенные в летопись под 1068 годом. В разделе, посвященном рыболовству и связанном с ним языческими обрядами, написано: «…Ов (некто, который) пожьре новоду своему, имъшю мъного (благодарственная жертва за богатый улов)… бога створьшаго небо и землю раздрожаеть. Ов реку богыню нарицает, и зверь, живущь в ней, яко бога нарицая, требу творить».
А вот что пишет безвестный псковский летописец XVI века: «В лета 7090 (1582 год)… Того же лета изыдоша коркодили лютии звери из реки и путь затвориша; людей много поядоша. И ужасошася людие и молиша бога по всей земли. И паки спряташася, а иних избиша» (Псковские летописи. М., 1955, т. 2, с. 262).
Однако появление «коркодилов» было столь страшным не всегда. Сенсационные сообщения по этому поводу оставил нам немецкий путешественник-ученый Сигизмунд Герберштейн в своих «Записках о Московии», написанных в первой половине XVI века. Факты, приведенные Герберштейном (а в правдивости их историки сегодня не сомневаются), могут повергнуть в изумление любого скептика, ибо рассказывает немецкий ученый об одомашненных русскими людьми звероящерах! Итак, Герберштейн пишет, говоря о северо-западных землях Руси: «Там и поныне очень много идолопоклонников, которые кормят у себя дома, как бы пенатов, каких-то змей с четырьмя короткими лапами наподобие ящериц с черным и жирным телом, имеющих не более 3 пядей (60—70 см) в длину и называемых гивоитами. В положенные дни люди очищают свой дом и с каким-то страхом, всем семейством благоговейно поклоняются им, выползающим к поставленной пище. Несчастья приписывают тому, чье божество-змея было плохо накормлено» (С. Герберштейн. Записки о Московитских делах. СПб., 1908, с. 178).
Итак, можно с уверенностью сказать, что реальные звероящеры, причем нескольких видов (как хищные подводные, так и одомашненные наземные), весьма неплохо чувствовали себя еще несколько столетий назад, дожив, таким образом, почти до наших исторических времен (ведь от описываемых событий нас отдаляет жизнь каких-то восьми поколений!)
Но что же случилось потом? Почему эти столь, казалось бы, почитаемые и священные животные все же не дожили до наших дней? Скорее всего, именно поэтому и не дожили, что были уж слишком почитаемыми! И вновь обратимся к летописям. Дело в том, что для насаждаемого в XI—XVI веках в северо-западных русских землях христианства языческий бог-ящер, безусловно, являлся наиболее опасным идейным противником, т.к. убедить людей отречься от хорошо знакомого им могучего и обожествленного животного было невозможно. Выход в создавшейся ситуации мог скорее всего быть только один: беспощадное физическое истребление всех священных животных и одновременно полное искоренение всякой памяти о них. Именно поэтому ящеры именуются в христианских летописях не иначе как «богомерзкие и бесноватые речные чародеи», «исчадья ада» и «диавольские гады». Такие эпитеты означали для реликтовых животных однозначный смертельный приговор. Расправа с «подводными царями» была беспощадной. Первым делом, видимо, расправились с одомашненными маленькими тварями, а затем уж принялись и за хищных речных. Летописи весьма живописно повествуют о конкретных шагах в этом направлении.
Так, рукопись Большой Синодальной библиотеки XVII века, известная среди специалистов как «Цветник», повествует: «Наше же христианское истинное слово… О сем окоянном чародеи и волхве — яко зло разбиен бысть и удавлен от бесов в реце Волхове и мечтанми бесовскими окоянное тело несено бысть вверх по оной реце Волхову и извержено на бег против волховнога оного городка, иже нне зовется Перыня. И со многим плачем от невеглас ту погребен бысть окоянный с великою тризною поганскою. И могилу ссыпаша над ним вельми высоку, яко есть поганым».
В «Цветнике» весьма красноречиво говорится, что «коркодил» плыл не вниз, а вверх по течению реки, т.е. он был живой, затем каким-то образом был «удавлен» в реке, возможно, умер естественной смертью, но скорее всего был, видимо, все же убит христианами, после чего его прибитое к берегу тело было с величайшей торжественностью захоронено местными язычниками. Нещадное истребление речных ящеров шло одновременно с весьма активным переубеждением жителей, что «коркодил» — это никакой не бог, а всего лишь обычный, хотя и весьма «отвратный» зверь. Вспомним уже упоминавшийся нами выше отрывок об антиязыческих «Беседах Григория Богослова об испытании града», где недвусмысленно говорится, что некие люди приносят жертвы («требы творят») в честь живущего в реке и нарицаемого богом обыкновенного зверя.
