Геннадий Иванов - 100 великих писателей

Осенью 1862 года Лев Толстой женился на восемнадцатилетней Софье Андреевне Берс, дочери врача придворного ведомства. Незадолго до свадьбы он записал: «Я влюблен, как не верил, чтобы можно было любить. Я сумасшедший, я застрелюсь, ежели это так продолжится…» Семейную жизнь, как и литературную, он начал с исповеди, накануне женитьбы дав прочитать юной невесте свои дневники. Кто вел дневниковые записи, тот знает, что к ним обращаются чаще всего в кризисных состояниях или в минуты раскаяния — картина известная. Тем более, это были дневники Толстого, с его культом правды. Реакция была соответствующая: «Все его прошедшее так ужасно для меня, — писала Софья Андреевна в своих записках, — что я, кажется, никогда не помирюсь с ним… целая жизнь с тысячами разных чувств, хороших и дурных, которые мне уж принадлежать не могут… как не будет мне принадлежать его молодость, потраченная Бог знает на кого и что…»

Они прожили в большой любви без малого пятьдесят лет. Софья Андреевна стала самым близким для Толстого человеком, родила ему тринадцать детей. Существует целая мифология о том, сколько раз она переписывала набело его произведения, но ревнивые отношения, поселившиеся в их доме с самого начала, привели к тому, что у Толстого впоследствии появился тайный дневник, который он в преклонном возрасте по-мальчишески перепрятывал от жены, а в конце его жизни взаимная подозрительность вылилась в их личную катастрофу.

На исходе 1870-х годов Толстой входит в фазу мировоззренческого кризиса, который в своей «Исповеди» называет переворотом: «…жизнь нашего круга — богатых, ученых — не только опротивела мне, но потеряла всякий смысл…» Своим идеалом он провозглашает «жизнь простого трудового народа», порывает со своим сословием, отходит от литературной деятельности, отрекается от своих художественных произведений и пытается вести крестьянскую жизнь, что получило почти научный термин: «опрощение Толстого».

Для своей семьи он предлагает такой «план жизни»: «Жить в Ясной. Самарский доход отдать на бедных и школы… Никольский доход (передав землю мужикам) точно так же. Себе, т. е. нам с женой и малыми детьми, оставить пока доход Ясной Поляны, от 2-х до 3-х тысяч… Прислуги держать только столько, сколько нужно… и то на время, приучаясь обходиться без них. Жить всем вместе: мужчинам в одной, женщинам и девочкам в другой комнате… Кроме кормления себя и детей и учения, работа, хозяйство… По воскресеньям обеды для нищих и бедных и чтение и беседы. Жизнь, пища, одежда — все самое простое. Все лишнее: фортепьяно, мебель, экипажи — продать, раздать…»

Софья Андреевна принять такой план, разумеется, не могла. Это был их первый серьезный конфликт и начало ее «необъявленной войны» за обеспеченное будущее своих детей. (В 1892 году Толстой подпишет раздельный акт и передаст жене и детям всю недвижимость, не желая быть собственником.)

В это же время начинается религиозное «ницшеанство» Толстого. Он даже опередил Ницше, который написал свое «евангелие от сверхчеловека» — «Так говорил Заратустра» — в 1883 году. Лев Толстой в 1879–1880 годах создает свое «Краткое изложение Евангелия» — без пророчеств и чудес, именуемое с тех пор как «Евангелие Толстого». Еще в двадцать семь лет Толстой сделал в дневнике такую запись: «Вчера разговор о божественном и вере навел меня на великую громадную мысль, осуществлению которой я чувствую себя способным посвятить жизнь. Мысль эта — основание новой религии, соответствующей развитию человечества, религии Христа, но очищенной от веры и таинственности, религии практической, не обещающей будущее блаженство, но дающей блаженство на земле…»

Богоборческое проповедничество Толстого вызвало слухи, будто он сошел с ума. Во время пушкинских торжеств в мае 1880 года Федор Достоевский писал жене: «О Льве Толстом и Катков подтвердил, что, слышно, он совсем помешался». (Вспомним, что Ницше кончил свою жизнь в сумасшедшем доме.)

Далее последовали другие богоборческие сочинения Толстого: «В чем моя вера?», «Царствие божие внутри нас»… Отношения первого писателя России и Русской Церкви осложнились. Толчком к окончательному разрыву послужил его последний роман «Воскресение», в котором высмеивались религиозные обряды, а содержание романа воспринималось читателями как прямой призыв к низложению существующего строя. Вот, к примеру, запись из дневника Суворина, сделанная в 1901 году: «Два царя у нас — Николай Второй и Лев Толстой… Николай II ничего не может сделать с Толстым, не может поколебать его трон, тогда как Толстой несомненно колеблет трон Николая и его династии».

2 февраля 1901 года Святейший Синод вынес определение под № 557, и русская общественность была извещена об отлучении графа Льва Николаевича Толстого от Русской Православной Церкви. В своем «Ответе Синоду» от 4 апреля 1901 года, который сразу же был опубликован за границей, а в России распространялся в списках, Толстой писал: «Я действительно отрекся от Церкви, перестал исполнять ее обряды… я отвергаю непонятную Троицу и басню о падении первого человека… я отвергаю все таинства…»

Это объявлено на весь мир тем человеком, который в своем «Отрочестве» писал: «Я не успел помолиться на постоялом дворе; но так как уже не раз замечено мною, что в тот день, в который я по каким-нибудь обстоятельствам забываю исполнить этот обряд, со мною случается какое-нибудь несчастие, я стараюсь исправить свою ошибку: снимаю фуражку, поворачиваясь в угол брички, читаю молитвы и крещусь под курточкой так, чтобы никто не видал этого».

Софья Андреевна также передала в иностранные газеты открытое письмо, в котором пылко протестовала против действий Святейшего Синода. Однако уже через год в письме к тетке Льва Николаевича, Александре Андреевне Толстой, признавалась: «Больше всего я страдаю за детей своих. Из них отец сделал вполне неверующих людей. Не говорю о старших, он загубил мне Сашу (любимая дочь Толстого и последовательница его взглядов. — Л.К.), которая, не прожив еще никакой духовной жизни, сразу перескочила к неверию и отрицанию…»

Решение Святейшего Синода охарактеризовало духовную ситуацию в России — кризис православного сознания, богоискательство, богоборчество. Нелепо, наверное, сегодня говорить о «заблуждениях Толстого». В нем, как в гениальной личности, сфокусировались мировоззренческие настроения большей части русской интеллигенции на переломе столетий. Другое дело, что его именем, его авторитетом эти настроения были благословлены.

Можно сказать, что новый — атеистический — век вступил в свои права в день отлучения Толстого. Вместе с ним в XX веке от Церкви была отлучена вся Россия. Мог ли Толстой предположить, что кумиром XX столетия станет Фрейд, а его прикладная психиатрия, к тому же выстроенная на опыте родовой патологии, будет возведена нашими современниками по веку в философию жизни, и что таинство исповеди и причастия заменят психоанализ и допинги…

Все мы в той или иной степени дети «толстовского века», поэтому поучительно вспомнить, как Лев Толстой завершал свой земной круг, когда человека посещают последние, самые важные мысли.

По словам Дмитрия Мережковского, Толстой настолько боялся смерти, что в своей агонии заставил участвовать весь мир. Наверное, у него были на то причины. Последние часы его жизни трагичны. Уйдя ночью из Ясной Поляны в сопровождении дочери Александры Львовны — без конкретной цели и плана, — он заехал в Шамордино к своей сестре, монахине, оттуда пешком отправился в Оптину пустынь, но войти в скит, где жили старцы, не решился, боясь, что они не захотят с ним разговаривать. Сел в поезд, сошел в Астапове из-за болезни, оттуда послал в Оптинский монастырь телеграмму с просьбой прислать ему старца Иосифа. Тот из-за плохого самочувствия приехать не смог. Прислали старца Варсонофия, но его, как и Софью Андреевну, к умирающему Толстому не допустила Александра Львовна. Примирение с Церковью не состоялось.

Впоследствии, уже в Америке, Александра Львовна вернулась в лоно Русской Православной Церкви, откуда ее увел отец, и даже построила на свои сбережения православный храм.

Эмили Дикинсон

(1830–1886)

Эмили Дикинсон при жизни не издала ни одной своей книги. Ее как поэта не знала не только Америка, но даже ближайшие соседи. О ней можно сказать, что она прожила в безвестности, но через несколько лет появление ее стихов в печати стало литературной сенсацией — и маленький городок Амхерст, в котором она жила, вошел в историю как родина Эмили Дикинсон. Она стала классиком американской литературы.

Биография ее не насыщена событиями, их почти совсем нет. Эмили жила в отцовском доме, редко выходила в город, позднее вообще перестала покидать свою комнату, общалась только с домашними да письмами с несколькими людьми. У нее не было бурных романов и вообще каких-то любовных сюжетов, которые бы отразились в творчестве, хотя некоторые исследователи считают, что были несколько раз влюбленности, оставшиеся со стороны возлюбленных безответными.