Д. Самин - 100 великих музыкантов
Дважды, в 1960-е годы, Сигети был членом жюри Международного конкурса имени Чайковского. «Такого гостеприимства, как в России, не найдешь нигде! — говорил тогда артист. — И что меня особенно поражает и трогает, так это то, что все меня помнят. А ведь прошло так много лет со дня моего последнего приезда в вашу столицу. Значит, не порвались те узы, которые связывают меня с советскими музыкантами».
«Нужно почувствовать и полюбить произведение; нельзя им овладеть, — отмечал Сигети, — если у истока не стоит любовь».
Блок точно уловил самое существенное в игре Сигети: «В творчестве Сигети находит свое воплощение то, что он называет „равновесием между объективностью и субъективностью“ или „идентификацией интерпретатора с намерениями композитора“.
Именно на этих путях Сигети-художник обретает подлинную оригинальность. Он артист нового типа: исполнитель-исследователь, мимо внимания которого ничто не проходит — будь то своеобразный изгиб мелодии или интересная модуляция, ритмическая модификация мотива или характерная стилистическая особенность гармонического оборота. Для него в музыке нет „мелочей“ и нет „деталей“. Все важно. Порой такие детали в интерпретации мастера дают ключ к обобщениям самого широкого эстетического порядка… Так выявлять детали может лишь музыкант, способный объять единым взором все творчество композитора, — художник, которому частности открываются в перспективе целого».
Точное описание манеры игры Сигети дал К. Флеш: «Техника его левой руки заслуживает внимания, если даже временами она несколько тяжеловесна, а при неблагоприятной ситуации даже ненадежна. Чистота его интонации, напротив, Образцова. Его тон и пиано обладают целомудренной красотой, особенно в механической передаче; форте же не всегда свободно от царапающих побочных призвуков, что наблюдается у него также в быстром деташе и прыгающих штрихах…
Для него характерны самостоятельные движения головы при акцентах, вместо распространяющейся на все тело реакции. Как исполнитель он честен, прекрасно сознает и чувствует свою оригинальность. В общем, он производит впечатление значительной личности, которой устарелые технические средства помешали полностью развернуться. Поэтому личное значение Сигети для современной музыкальной жизни я усматриваю не в чисто скрипичной области, а в другом: в образовании программ и в их обновлении, в поисках нового, неизвестного, полузабытого. Он может в этом отношении рассматриваться в известной степени как последователь Иоахима…
Скрипка для него всё — это его мир, в котором и для которого он живет…»
МОРИС МАРЕШАЛЬ
/1892-1964/
Морис Марешаль родился 3 октября 1892 года в старинном бургундском городе Дижон в семье небогатого почтового чиновника Ж.Ж. Марешаля. Мать Марта — директор школы, отличалась музыкальностью. Именно она настояла на музыкальном образовании Мориса.
Уже в шесть лет мальчик начал заниматься сольфеджио и игрой на фортепиано в местной консерватории. Но вскоре Мориса заинтересовала виолончель. Мать купила ему небольшой инструмент и определила сына в класс к профессору консерватории виолончелисту М. Аньелле.
Морис уже в десятилетнем возрасте выступал в городском театре Дижона. Газеты с похвалой отозвались о концертанте, единодушно предсказав ему будущее большого артиста.
Сыграв на выпускном экзамене Второй концерт Давыдова, Марешаль покорил слушателей эмоциональностью исполнения, певучестью звучания и уверенностью техники. В мае 1907 года удостоенный первой премии Дижонской консерватории, молодой музыкант отправился в Париж для продолжения музыкального образования.
В столице Франции он поначалу занимался у уроженца Дижона Луи Фойяра. Последний великолепно подготовил Мориса для поступления в парижскую консерваторию.
Марешаля зачислили в виолончельный класс профессора Ж.Л. Леба. Кроме того, он посещал камерный класс Лефевра и оркестровый класс дюка. Немалое влияние на Марешаля оказала игра Пабло Казальса, которого он впервые услышал в студенческие годы.
В девятнадцать лет Марешаль блестяще окончил Парижскую консерваторию, мастерски исполнив первую часть концерта Гайдна, и был удостоен первой премии. Тогда же началась артистическая деятельность виолончелиста. Так, в феврале он выступал в Вердене, где сыграл концерт Лало, пьесы Генделя, Сен-Санса. Один из критиков отметил законченность интерпретации, благородство фразировки и виртуозность техники молодого музыканта.
По окончании консерватории Марешаль занял место второго виолончелиста-солиста в известном оркестре Ламуре. Однако вскоре началась война и, подобно многим другим патриотически настроенным французским музыкантам, Марешаль в 1914 году пошел добровольцем в армию.
Целых четырех года «солдат первого класса» служил в пехоте. В 1918 году Марешаль пострадал под Верденом от газовой атаки немцев и несколько месяцев пролежал в госпитале в родном Дижоне.
Даже находясь на фронте, Марешаль не забывал о музыке и не раз радовал своих однополчан игрой на виолончели, сделанной его сослуживцами. После капитуляции Германии 11 ноября 1918 года Марешаль вступил в концертную группу, которая обслуживала воинские части. Здесь он познакомился с молодой американской чтицей, будущей талантливой писательницей-драматургом Лоис Перкинс. Она станет женой и другом Марешаля.
Вот как она описывает в своих воспоминаниях первое появление французского виолончелиста в салоне небольшого отеля, где происходила репетиция. «Я слушаю Рекса и Мод, репетирующих известную арию из „Самсона и Далилы“. Дверь открывается перед волочащим свой громоздкий инструмент солдатом-виолончелистом, одетым в синюю униформу с нашитыми вокруг плеча ленточками наград и военного креста. Он остался стоять, опираясь о стену; глаза темные, выразительные и задумчивые, черты правильные и тонкие, цвет лица скорее бледный, так как он только вышел из госпиталя, очутившись там после газовой атаки в одном из последних сражений. Он внимательно слушает музыку до конца арии. Секундой позже, когда Рекс представил его нам, он лукаво улыбнулся и сказал по-английски с ужасным французским акцентом и с чувством юмора, напоминая при этом Гавроша: „Извините меня за опоздание. Это вина не моя, а моей виолончели: мы не могли сесть в автобус“. Общий смех сразу же создал очень дружескую атмосферу».
Подлинное возвращение артиста к широкой концертной деятельности случилось в «Концерте Ламуре» 9 ноября 1919 года. Маришаль вдохновенно исполнил с оркестром под управлением К. Шевильяра концерт Лало.
В конце лета 1920 года Марешаль отправился в США, где в небольшой нью-йоркской церкви обвенчался с Перкинс. Вскоре молодожены вернулись во Францию. На протяжении последующих десятилетий Марешали жила в основном в Париже. Лето супруги проводили у родителей Мориса, у которых вблизи Дижона был небольшой виноградник и домик. Марешаль на досуге увлеченно рыбачил и катался на велосипеде. Он знал толк в винах и искусно приготовлял различные блюда.
Однако жизнь Марешаля прежде всего принадлежала музыке. «Музыка занимала большую часть нашего времени. Мы жили для музыки, музыкой и с музыкой», — пишет в своих воспоминаниях его жена.
Исполнительская деятельность Марешаля в 1920-е годы приобретает невиданный размах. В декабре и январе 1921–1922 годов он совершает большое концертное турне по городам Франции — Гренобль, Гавр, Дижон и др. — и дает в различных залах Парижа пять сольных концертов.
Уже в одной из первых французских рецензий, посвященных Мареша-лю, отмечены основные черты его стиля, тогда еще только формировавшегося: сильный и в то же время мягкий, пластичный тон и совершенная техника, полностью подчиненные музыкальной выразительности, а главное, верность интерпретации содержания исполняемого произведения, носящей при этом не механический, а творческий характер.
Примерно с 1922 года у Марешаля обнаруживается особенный интерес и к камерной музыке. В 1922–1927 годах виолончелист является постоянным участником «Трио Казадезюса». В трио кроме него входили Ро-бер и Мариус Казадезюсы.
В 1930-е годы Марешаль составил со своими друзьями — пианистом Жаком Феврие, скрипачом Ивонной Астрюк и альтистом Морисом Вье — квартет, который часто выступал на концертах в известном парижском салоне княгини Полипьяк, многое сделавшей для популяризации новой музыки.
В 1926 году Марешаль отправился за океан. Он выступал в Филадельфии (29 и 30 октября) и затем (2 ноября) в Нью-Йорке. Газеты очень высоко оценили искусство Марешаля, признав его гениальным. Еще через два дня музыкант повторил свою программу с Филадельфийским оркестром под управлением Л. Стоковского в нью-йоркском Карнеги-холл. Успех в Карнеги-холл тогда являлся решающим для дальнейшей карьеры артиста-исполнителя, дебютирующего в США.
