Геннадий Иванов - 100 великих писателей
Л.П. — это актриса Любовь Петровна Косицкая. Она, как и Катерина, выросла на Волге. Будучи родом из семьи крепостных (позже выкупившейся), Любовь Петровна шестнадцати лет сбежала из дома, чтобы стать актрисой. Ко времени знакомства с драматургом она уже была знаменитостью. В ее исполнении тридцатилетний Островский впервые услышал со сцены свою пьесу. Это была комедия «Не в свои сани не садись», выбранная актрисой для бенефиса. «В бенефис Л. П. Косицкой, 14 января 1853 года, я испытал первые авторские тревоги и первый успех», — писал Островский. Впоследствии «Не в свои сани не садись» он называл своей любимой пьесой.
Любовь Косицкая стала не только счастливым талисманом начинающего драматурга, подарив ему первую удачу, но и многолетней, довольно мучительной любовью.
Вообще Александра Островского принято представлять каким-то отяжелевшим, с мрачной думой на челе, господином, будто это не он принес на сцену столько шуток-прибауток, юмора, веселых историй, комических персонажей. Совсем другим рисует его в своих воспоминаниях известный певец Де-Лазари, выступавший под фамилией Константинов: «Страшно увлекался он всем и всеми, а в особенности женщинами. А о своей наружности был весьма высокого мнения и до чрезвычайности любил зеркало. Ведя с кем-нибудь разговор, он старался смотреть в зеркало. Он целый час был в состоянии спорить, чувствовать, плакать, злиться, ругать, но лица его вы не увидите. Лицо свое, со всеми оттенками радости, жалости, насмешки, злости, — видит только он один». По поводу зеркала мемуарист иронизирует зря: изучать все оттенки чувств на лице — профессиональная задача драматурга, а вот снять «хрестоматийный глянец» с образа классика ему удалось.
Любовь Косицкая позже играла в драме «Гроза». Современники называли ее «лучшей из Катерин», а исследователи творчества Островского полагали, что Катерина во многом «списана» с той же Косицкой. В одной из сцен Катерина произносит удивительно поэтичные слова: «…До смерти я любила в церковь ходить! Точно, бывало, я в рай войду, и не вижу никого, и время не помню, и не слышу, когда служба кончится… А знаешь, в солнечный день из купола такой светлый столб идет, и в этом столбе ходит дым, точно облака, и вижу я, бывало, будто ангелы в этом столбе летают и поют».
Берг вспоминал, как во время похорон Гоголя ехал вместе с Александром Островским и Любовью Косицкой в одних санях к Данилову монастырю, и актриса, завидев купола, стала припоминать свои детские ощущения в церкви. «Спутник все это слушал, слушал вещим, поэтическим слухом и — после вложил в один из самых удачных монологов Катерины…» — свидетельствует мемуарист.
Любовь Петровна не стала женой Островского. Когда завязывалась их дружба-любовь, она была замужем. Став вдовой, продолжала отвергать его предложения руки. «…Я не хочу отнимать любви Вашей ни у кого», — писала она, намекая, возможно, на Агафью Ивановну, с которой драматург жил в невенчаном союзе и имел общих детей.
Знаменитая Агафья Ивановна! К ней ходили на поклон многие столичные актеры — получить по ее словечку роль в пьесе Островского, поплакаться на жизнь… Внешне неприметная женщина, из простонародья, она отличалась незаурядным умом (ей первой читал драматург свои произведения), душевным, веселым нравом, необычайным гостеприимством, прекрасно исполняла русские песни и пользовалась огромным уважением у литературной Москвы.
Однако не Агафья Ивановна была причиной разрыва отношений: «…Я не шутила с вами и не играла с душой вашей, а я себя не помнила…» — писала Любовь Косицкая в прощальном письме Александру Николаевичу. Действительно, «себя не помнила». Несмотря на многие предостережения, Любовь Петровна, натура страстная и своевольная, увлеклась легкомысленным купеческим сынком, будто явившимся на свет прямо из пьес Островского. Он промотал все ее немалое состояние, оставив актрису в нищете и болезнях. От этого удара судьбы она так и не смогла оправиться.
С Агафьей Ивановной Островский прожил без малого двадцать лет, а после ее кончины через два года, в 1869 году, обвенчался с артисткой Марией Васильевной Бахметьевой, которая подарила ему четырех сыновей и двух дочерей (все дети от Агафьи Ивановны умерли в малолетстве).
Большое место в жизни драматурга занимала дружба с династией артистов Садовских. Отец, Пров Михайлович, прославился блестящим исполнением роли русского праведника Любима Торцова («Бедность не порок»), а также таких колоритных фигур, как купец Большов — самодур, ставший русским «королем Лиром» («Свои люди — сочтемся»), грозный Тит Титыч («В чужом пиру похмелье») и др. Его сын Михаил Провыч, воспитанный Островским, тоже стал знаменитым актером, лучшим исполнителем молодых персонажей из пьес своего крестного отца. Жена Михаила Провыча Ольга Садовская с успехом выступала в ролях купчих, мещанок Островского.
Знание актерской среды позволило драматургу создать такие шедевры, как комедии «Таланты и поклонники», «Лес» и др.
Гоголевскую тему робкого, маленького человека Островский продолжил в гениальной трилогии о Бальзаминове: «Праздничный сон — до обеда» (1857), «Свои собаки грызутся, чужая не приставай» и «За чем пойдешь, то и найдешь» (обе — 1861). Так же, как мелкий чиновник Акакий Акакиевич возлагал большие надежды на новую шинель, его младший коллега Миша Бальзаминов — на богатую невесту. Эта трилогия Островского конгениально воплощена в знаменитом фильме «Женитьба Бальзаминова», который вот уже несколько десятков лет не сходит с экрана.
Из-под пера Островского вышла и серия исторических хроник «Козьма Захарьич Минин-Сухорук» (1861, вторая редакция — 1866), «Воевода» (1864, вторая редакция — 1885), «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» (1866), «Тушино» (1866), «Василиса Мелентьева» (совместно с С. А. Гедеоновым; 1867).
Как правило, лето Александр Николаевич проводил в своем имении Щелыково в Костромской губернии. Утром 2 (14) июня 1886 года он по обычаю работал в кабинете, просматривая перевод «Антония и Клеопатры» Шекспира, рядом находилась старшая дочь Мария. «Вдруг отец вскрикнул: „Ах, мне дурно“, — рассказывала она. — Я побежала за водой, и только что вошла в гостиную, как услышала, что он упал». На ее крик прибежали братья Михаил и Александр, подняли отца. На их руках через несколько секунд он скончался.
Погребен Александр Николаевич Островский у церкви, рядом с могилой своего отца, на кладбище Ново-Бережки, расположенном недалеко от Щелыкова.
Когда-то, во время пушкинских торжеств в Москве, Александр Островский в своей речи высказал замечательную мысль, что через Пушкина умнеет все, что только способно поумнеть. Эти же слова мы можем сказать и в адрес великого драматурга.
Любовь КалюжнаяМихаил Евграфович Салтыков-Щедрин
(1826–1889)
В последние годы, даже десятилетия, имя Салтыкова-Щедрина ушло как бы в тень общественных, писательских и литературоведческих интересов. В школах и институтах продолжали читать о нем лекции как о великом сатирике, но современная жизнь и литература как будто стали обходить Михаила Евграфовича, обтекать, как в реке вода обтекает большой валун.
Внимание же публики притягивали Достоевский, Булгаков, писатели, тоже не лишенные сатирического начала, но не останавливавшиеся на бичевании пороков и грехов человека или социальной ущербности государства. Они устремлялись в глубинные пласты человеческой психологии и в духовные глубины.
Проще говоря, книги Салтыкова-Щедрина зовут к социальной революции, а Достоевского — к внутренней работе человека со своей душой, к изменению прежде всего самого себя. Зовут к религиозному осмыслению мира и своего места в нем. Этот, второй, взгляд, оказался для наших современников ближе. Бунты, восстания и революции отошли в наше время на второй план в России.
Но, с другой стороны, общество без критического отношения, скажем так, без оппозиции, тоже утрачивает многое. Оно должно видеть свои недостатки. Поэтому традиции сатирической литературы сформировались давно — Эзоп, Рабле, Свифт, Марк Твен — и будут жить до тех пор, пока существует человеческое общество.
В 1875 году Салтыков-Щедрин уезжал за границу. Поэт Некрасов пишет ему на этот отъезд такое стихотворение:
М. Е. Салтыкову
(При отъезде за границу)
О нашей родине унылойВ чужом краю не позабудьИ возвратись, собравшись с силой,На оный путь — журнальный путь…
На путь, где шагу мы не ступимБез сделок с совестью своей,Но где мы снисхожденье купимТрудом у мыслящих людей.
Трудом — и бескорыстной целью…Да! Будем лучше рисковать,Чем безопасному бездельюОстаток жизни отдавать.
Некрасов был главным редактором журнала «Отечественные записки» и, понятно, напоминал автору о том, чтобы тот что-то писал для журнала. Но здесь вот что примечательно — Некрасов поддерживает писателя в его сатирическом, обличительном направлении, каковым и было направление журнала, но при этом справедливо замечает, что на этом пути «шагу мы не ступим без сделок с совестью своей». Некрасов сам понимает, что обличительное направление вынуждает писателя работать не на глубине проблем, куда его устремляет его писательская совесть и писательский интерес, но на поверхности проблем. Сатирику приходится работать более прямолинейно и грубо, но, считает Некрасов, современники будут ему благодарны за эту работу, потому что надо показать мерзость российской жизни, показать мерзость властей — и тогда что-то в России переменится.
