Кирилл Королев - Китайская мифология. Энциклопедия
88
Японский вариант Милэ — «смеющийся монах» Хотэй, один из семи богов счастья.
89
Перевод В. В. Малявина.
90
Перевод А. Н. Игнатовича.
91
Буддийские монахи практиковали язык мудр и, согласно легенде, часами могли спорить на теологические темы, не произнося ни слова и обходясь только мудрами.
92
На этом соборе, состоявшемся на рубеже I–II вв. н. э., Махаяна оформилась как самостоятельное направление буддизма, причем сами термины «Махаяна» и «Хинаяна» появились полтора столетия спустя.
93
Ср., например, у Пу Сунлина: «Ван Лань из Лицзиня скоропостижно умер. Яньван, пересмотрев дело о его смерти, нашел, что это произошло по ошибке одного из бесов, и велел взять Вана из ада и вернуть к жизни».
94
В чань-буддизме различают две школы — Северную и Южную. Северная школа утверждала, что для достижения просветления необходимы длительные медитации под руководством опытного наставника. Южная школа, постепенно занявшая главенствующее положение и фактически уничтожившая Северную, отрицала необходимость длительного медитативного пребывания в неподвижности («сидячего созерцания»): просветление происходит как внезапное озарение, приходит к тому, кто его ищет, в любое время и в любом месте. Медитировать обязательно, но обрекать себя на молитвы и размышления в неподвижности ни к чему. Стимулировать приход озарения призваны, в частности, коаны (гунань) — краткие изречения парадоксального характера, одно только постижение смысла которых способно привести к озарению.
95
По другой легенде, выращивать чай и устраивать чайные церемонии людей научил Лаоцзы.
96
Ср. замечание Н. В. Абаева: «Если рассмотреть основные положения чань-буддизма в контексте философии и психологии буддизма махаяны (особенно в традиции школ мадхьямиков и йогачаров, заложивших основы школы чань), то мы обнаружим, что это учение развивалось в главном русле общемахаянской мысли, хотя, как и во всех буддийских школах, в нем наблюдается определенное смещение акцентов, когда те или иные проблемы выходят на первый план, а другие, наоборот, отходят на второй или вовсе не рассматриваются. В частности, чаньский принцип „не опираться на слова и писания“, несмотря на столь явные даосские аналогии, отнюдь не является нововведением китайских чань-буддистов, привнесенным в эту школу китайского буддизма исключительно под влиянием даосских текстов, а имеет самостоятельные буддийские истоки и восходит к некоторым фундаментальным положениям самого раннего, домахаянского буддизма. Согласно раннебуддийской традиции, сам Будда на многие вопросы, „касающиеся начала и будущего вещей“ (такие, как вечен или не вечен мир, бесконечен ли он или имеет пределы, бессмертен ли сам Будда и т. д.), отвечал молчанием, полагая, что их решение ничего не дает для освобождения конкретного индивида от эмоциональной (психической) и нравственной „омраченности“, которая является причиной страдания человека и препятствием к достижению „просветления“ (бодхи), освобождающего его от всех заблуждений и страданий. Более того, такого рода метафизические спекуляции, как утверждали раннебуддийские тексты, сами по себе могут стать серьезным препятствием к просветлению, так как рождают привязанность к „имени и форме“, которая также является причиной страдания и преодоление которой является необходимым условием освобождения».
97
Присущие чань-буддизму радикализм и «нигилизм» у многих вызывали и продолжают вызывать сомнения в том, является ли это учение буддийским по сути. Однако, как отмечал Н. В. Абаев, «чань-буддизм, несмотря на существенные заимствования из других учений и культов, все же сохранил конечную сотерологическую цель буддизма — достижение состояния „просветления“, идентифицируемого чань-буддистами с так называемым „состоянием Будды“. Интересно отметить, что сами чань-буддисты на вопрос: „Если в школе чань нет места для священных писаний, статуй и даже самого Будды, можно ли ее считать составной частью буддизма?“ — отвечают безусловно утвердительно. Они заявляют, что главное в буддизме — пережить „просветление“, которое является непосредственным и сугубо личным психологическим опытом, а все внешние атрибуты религии (такие, как священные тексты, статуи и обряды) есть не что иное как средства его достижения и сами по себе не являются „просветлением“. Более того, они утверждают, что именно они являются истинными буддистами, так как подобно Будде стремятся прежде всего постичь конечную реальность, не прибегая к таким внешним средствам, как религиозная литература и статуи».
98
Цитируется в работе В. В. Малявина. См. Библиографию.
99
Как сказано в романе У Чэнъэня «Путешествие на Запад», Юйди подвластны «императоры трех небес, четыре цензора, пять старейшин, шесть начальников департаментов, семь старейшин, восемь духов всех сторон света, духи девяти светил и десять начальников подземных судилищ».
100
Обработка И. Миримского.
101
Имя божества Гуаньди буквально означает «Государь Гуань».
102
Перевод под редакцией А. Е. Адалис.
103
Многие божества, в особенности локальные, оставались за пределами этой божественной бюрократической системы.
104
Л. С. Васильев со ссылкой на современных китайских историков описывает обряд моления о прекращении засухи: «В ход пускались все выработанные веками ритуалы и мольбы о прекращении дождя. Служили молебен в кумирне туди-шэнь или в храме чэнхуана, обращались непосредственно в храм Лунвана. Если это не помогало, устраивались специальные процессии с целью напомнить Лун-вану или чэнхуану о его долге: изображение божества водружали на высокий бамбуковый шест и несли под грохот барабанов. Если и это не помогало — применяли репрессивные меры. Табличку с именем или изображение Лун-вана или чэнхуана выносили из храма и помещали под палящие лучи солнца — авось прочувствует и одумается. Если и после этого дождя нет — значит, божество пренебрегает интересами народа и должно быть сурово наказано, вплоть до изгнания с должности. Иногда глиняное изображение божества (но уже не при засухе, а в случае наводнения топили в реке. А в годы правления Цзяцина (1796–1821) при очень сильной и длительной засухе сам император распорядился сослать Лун-вана (т. е. его изображение в столичном храме) в засушливые места в районе реки Или — только слезные мольбы перепугавшихся сановников остановили императора».)
105
Предметы были следующие: веер, меч, трещотка, корзина для цветов, флейта, кастаньеты пайбань, лотос и тыква-горлянка.
106
Перевод Ф. Л. Петровского.
107
Известен сюжет, согласно которому Нефритовый император Юйди назначил Цзаованом святого Чжан Чжаня с горы Куньлунь. Получив императорское повеление, Чжан превратился в пять цзаованов (четыре стороны света и центр), а те, в свою очередь, «умножились» до 10 000 богов очага, которые стали наблюдать за людскими делами во всех домах.
108
«Пример культа демонического божества являют распространенные на Тайване кумирни в честь божеств, именуемых юингун (буквально „Откликающийся господин“). Такие кумирни воздвигались на месте найденных человеческих останков или захоронений убитых в драках молодых людей. Юин-гуны слыли главным образом патронами воров, игроков, безработных, прелюбодеев — словом, всех, кто был не в ладах с законом» (В. В. Малявин).
109
«В каждом китайском доме имелся семейный алтарь, на котором стояли таблички с именами умерших предков. Предкам регулярно (обычно 1-го и 15-го числа каждого месяца, но иногда и ежедневно) совершали подношения, в дни праздников их приглашали побыть вместе с живыми, им докладывали о всех произошедших в семье переменах. В частности, главным свадебным обрядом в Китае до сих пор остается представление новой жены предкам ее мужа» (В. В. Малявин).
110
Исключения делались для тех, кто покончил с собой ради верности долгу, из сыновней почтительности или чтобы сохранить целомудрие.
111
Стихотворный пересказ В. Гордеева.
112
Ср. сопоставление даоса и буддиста, сделанное академиком В. М. Алексеевым: «Даос, „крылатый гость“ небес, приходит, чтобы покарать злых и восстановить справедливость. Он может зачаровать всех общим миражем, властно смешав действительность с химерой и в конце концов наказав порок или глупость. Он уничтожает разницу между сном и действительностью, приводя человека в полное недоумение. Он может поменять свой лик на чужой, воздвигнуть здания на пустыре, пройти сквозь стену и провести новичка, сиять луной в комнате и вызвать из луны фею. Он поможет хорошему, стойкому в своей добротности человеку. Он превратит его в то существо, которое наилучшим образом достигает своих целей; он устроит пир на весь мир из простого чайника вина; он даст приют влюбленным в складках своего рукава или же в разрушенных чудесным образом стенах. Но он покарает за алчность, повесив человека в воздухе или раздав то, над чем он трясся, всем, кому не лень брать, и т. д. Он морочит и мучит человека за его несовершенство, но вечным спасителем ему не будет, предоставляя этим заниматься милосердному бодхисаттве в лице бритого хэшана — буддийского монаха».
