Владислав Артемов - Славянская энциклопедия
Славянские некрополи
Господствующим погребальным обрядом у славян в зарубинецкое время (III в. до н. э. – II–III вв. н. э.) было сожжение покойников. Сожжение было полным и производилось на стороне. Места кремации не обнаружены археологами даже при сплошной раскопке могильников большими площадями. Возможно, что погребальный костер разводился на какой-либо возвышенности, обеспечивавшей ветер в процессе трупосожжения.
В настоящее время никаких наземных признаков над зарубинецкими могилами нет, но порядок расположения могил на каждом зарубинецком кладбище свидетельствует о том, что первоначально могилы отмечались наземными постройками, от которых иногда сохраняются столбы. Несомненно, что первоначально над каждой могилой была построена деревянная домовина, «столп», охранявшая целостность погребения. Кладбище из нескольких сотен домовин представляло собою целый «город мертвых», «некрополь» в прямом смысле слова.
Идея жилища, связанного с потусторонней жизнью предков, проявлялась не только в том, что надмогильному сооружению – столпу-саркофагу – придавалась форма жилого дома, но и вся совокупность жилищ предков должна была воспроизводить облик поселка живых.
Инвентарь, сопровождавший умерших, небогат: посуда с едой и питьем (горшок, миска, кружка), украшения, пряслица, иногда встречается оружие (копья, топоры).
Курган
Медлительный, но непрерывный процесс расселения славян по лесной зоне, выражавшийся известной формулой В. О. Ключевского – «внук умирал не там, где дед», – приводил к существенному изменению внешней формы культа предков: каждое новое поколение славян, врубавшихся своими подсеками в лесные чащи, все дальше и дальше уходило от своих предков, захороненных в домовинах-избушках, образовывавших кладбища в сотни «столпов».
С уходом потомков «селения мертвых» оставались беззащитными; для новых пришельцев они оказывались не «дедами», а «навьями» – чужими, а потому потенциально враждебными мертвецами. В случае любой хозяйственной невзгоды новые люди могли заподозрить враждебный умысел навий и осквернить, уничтожить старое кладбище с домовинами чужих для них предков.
Возникает идея захоронения праха под большими округлыми насыпями – курганами, которые на древнерусском языке именовались могилами («могыла»).
Типы русских курганов с трупоположением: 1 – Болхан; 2 – Мышков; 3 и 4 – Чернигов; 5 – Углич
Земляная насыпь надежно прикрывала захороненный в ее глубине прах предка. В ряде случаев курганной насыпью засыпали стоящую на земле домовину, оберегая ее от чужих людей.
Курганный обряд погребения утвердился у всех восточнославянских племен и значительно, на несколько столетий, пережил древнее трупосожжение.
Некоторые особенности погребальных обрядов
Хоронили покойников головою на запад, так, чтобы глаза умершего были обращены на восток, на восход солнца – при ожидаемом в будущем воскресении воскресший увидит солнце в момент восхода. Постепенно устанавливался обычай хоронить в гробах или колодах, которые и в XIX в. именовали домовинами. В белорусском языке гроб и до сих пор называют «домовиной».
Пережитки трупосожжения в виде ритуальных костров на месте будущего погребения или у могилы («дымы» XI в.) сохранялись вплоть до конца XIX в.
Отказ от кремации во много раз увеличил количество вещей, сохраненных до вскрытия курганов археологами. Ранее «милодары», положенные с покойником, уничтожались сначала огнем «крады великой», а затем временем, а при погребении без огня могли уцелеть украшения, головное убранство, одежда, обувь и ряд различных предметов, сопровождавших умершего. По-прежнему покойникам клали в могилу посуду с едой и питьем.
Свадебный обряд и его связь с поминальным обрядом
Фасмер возводит слово «невеста» к значению – «неизвестная» (от «не ведать», «невесть кто»), видя в данном слове табуистическое название, которое должно было защитить женщину, вступающую в брак, от злых сил.
С момента просватывания невеста оказывается на особом положении: она становится в своем доме гостьей, ничего не делающей и обязанной казаться грустной.
Существуют весьма показательные данные, которые свидетельствуют в пользу того, что в основе свадебного и похоронного ритуалов лежат общие обстоятельства. К ним относится, например, хорошо известный факт, что в досвадебный период невеста ходит в темной, «печальной» одежде, т. е. совершенно так, как того требуют траурные обычаи. Невеста венчалась иногда в девичьем сарафане и в легком шерстяном кафтане черного цвета с белым платком на голове, которые обычно надевали при трауре.
Невесту обычно «закрывали» черной фатой, всю неделю до свадьбы невеста сидит с подругами «завешанная». Обычай «закрывания» невесты считался не только семейным, но и родовым. Суть его, безусловно, охранительная, но этот оберег имел двойственную природу. С одной стороны голова невесты покрывалась – это был оберег самой невесты от внешних враждебных сил. Женщина, если она нарушает этот обычай, навлекает на себя «укоры» вплоть до изгнания из рода.
В. Максимов. Приход колдуна на крестьянскую свадьбу. 1875 г.
Во время свадебной церемонии у славян были отмечены случаи ритуального обмывания (кропления) не только молодых, но и всех, кто присутствовал на свадьбе. Здесь прямая аналогия с «очищением» всех участников похорон.
Смерть, роды и вступление в брак сопровождались особым ритуалом «прощания». Обряды «прощания с умирающим» и «прощание невесты перед вступлением в брак» были опоэтизированы и доведены до высокой степени художественного совершенствования свадебными и похоронными причитаниями.
Всевозможные запреты, налагаемые на невесту, – табу видеть, говорить, есть, физическое удаление невесты от сторонних глаз, саван в качестве свадебного подарка – все это вместе взятое говорит о том, что истоки этих запретов ведут к определенному моменту системы инициации.
Девушка, достигшая половой зрелости, впоследствии в свадебном обряде – невеста, переходила в новую социальную категорию. По древним представлениям, такой переход был возможен только через прекращение добрачного существования, то есть через «умирание».
«Уходом» невесты в «иной» мир заканчивается первый период свадебного обряда. За «временной смертью» следует ее воскрешение в новом качестве. Траурные одежды предсвадебного периода меняются на праздничные, светлые. «Горемычную» поневу замужняя женщина меняет на праздничную. «Срезана» девичья коса, волосы убраны под повойник, у многих народов женщина меняет и свое имя, которое как бы воплощало в себе рождение новой души.
Рождение нового человека (замужней женщины) получило и специфическое обрядовое оформление – «поиски молодой», которую разыскивают на другой день после свадьбы.
Послебрачный ритуал поисков молодой сопоставим с другим обрядом, который носит название «поиски покойника» и представляет собой ритуальный обход жилых и хозяйственных помещений, предшествующий поминальному пиру. (В современности этот обряд проводят уже в упрощенном виде: «Умрет кто – в доме все переворачивают. Ходят везде, и говорят: „Был и нету, был и нету“».
«Родители» и «нечистые»
Умершие делились на две категории.
Это «чистые» покойники, умершие естественной смертью: от болезни, старости, – их называли обычно, безотносительно к возрасту и полу, родителями.
Другие – «нечистые» умершие (мертвяки, заложные), т. е., кто погиб неестественной, насильственной или преждевременной смертью: убитые, самоубийцы, утопленники, опойцы (те, кто умер от пьянства), колдуны.
Отношение к этим двум категориям умерших было также различно: «родителей» почитали, смотрели на них как на покровителей семьи, а «мертвяков» боялись и старались обезвредить.
Если покойник, по народным верованиям, был чем-то обделен во время похорон (например, не был соблюден обычай обязательной жертвы ему), то он «не простит, а свое возьмет».
Поминальный пир
Поминальный пир, в котором возлиянию (поливанию) отводилась одна из основных ролей, был известен почти всем народам мира. Для славянских язычников, если следовать рассказам «Повести временных лет», было характерно его совершение как до, так и после погребения.
Возлияние до погребения служило, по-видимому, символом скорого неизбежного перехода в мир иной. У угорских словенцев, когда человек умирал, ему лили на лицо воду. Во многих местах Старой Руси умирающего омывали заживо, что должно было способствовать легкому и безболезненному переходу из жизни в смерть.
Поминальный пир, который совершался после погребения, был многоплановым по своей сути. Цель его состояла в необходимости отогнать злые силы от живущих. Языческий пир нужно рассматривать прежде всего как оберег. Если допогребальные возлияния должны были облегчить переход в «новую» жизнь (и служили символом этого перехода), то послепогребальный пир способствовал тому, чтобы уберечь живущих от злого влияния мертвых.
