Д. Михневич - Календарь антирелигиозника на 1941 год
Так открыто выступали то из главарей сект, которые находились на территории белых банд и иностранных захватчиков. На советской же земле сектантские вожаки призывали к «любви», «кротости» и «смирению», а в то же время запретили своим последователям служить в Красной Армии.
Духовенство на службе у Колчака
Виталий Богинский был попом в село Евгащино, Тарского уезда. В 1917 г., после Февральской революции, он организовал из кулаков отделение буржуазной кадетской партии, в декабре того же года был членом евгащинской земской управы и вел борьбу сорганизовавшимся тогда Советом. В 1918 г. Богинский вместе с полковником Рубцовым организовал в Таре срыв всеобщей мобилизации в Красную Армию. За два дня до падения советской власти в Омской губернии тарские белогвардейцы под руководством попа Богинского и полковника Рубцова устроили контрреволюционный переворот в своем уезде и организовали карательные отряды, которые расстреливали всех сочувствовавших Советам.
6 июня 1918 г. поп Богинский выступил со своим отрядом на берег Иртыша для задержания проходивших советских пароходов.
Возвратившись в Евгащино, Богинский снял с пришедшего парохода двух красных командиров и расстрелял их на пристани. Евгащинского учителя он отправил в Тару для расстрела.
За участие в арестах и расстрелах Богинский был награжден Колчаком через церковные власти «наперсным» крестом. Польщенный такой милостью, он послал Колчаку благодарственную телеграмму и подарок— 200 000 рублей из кассы тарского «Союзбанка», которым сам управлял.
Весной 1927 г. он, наконец, предстал перед судом. Омская постоянная сессия Сибирского краевого суда приговорила Виталия Богинского к расстрелу, а сына его Бориса — к 10 годам лишения свободы.
Попов, подобных Богинскому, было немало среди сибирского духовенства в годы гражданской войны.
Как бог у попа батрачил
(Русская сказка)
Жил когда-то в нашем селе бобыль Иван.
Увидел поп Федул, что Иван-бобыль работник очень хороший и человек робкий, забитый, и решил из этого доход извлечь.
Позвал поп Ивана к себе в горницу и говорит ласково:
— Полюбился ты мне, Иванушка, своей жизнью христианской, праведной, и решил я тебя облагодетельствовать.
Упал Иван попу в ноги и заплакал от радости: впервые заговорили с ним ласково, впервые за человека признали.
— Принимаю тебя к себе работником, — продолжает Федул. — Жалованье пока не полагаю. Зачем тебе? При моем хозяйстве и одет и сыт будешь вдоволь, да и заживешь в тепле и уюте, как у Христа за пазухой. А прослужишь мне верой и правдой десять лет — награжу тебя по-царски: дом поставлю шестистенный, хозяйством наделю, жену честную, работящую найду, а может быть, даже дочь свою родную замуж за тебя отдам.
Сладки были речи поповские, да тяжела служба батрацкая у попа. День и ночь без отдыха работал Иван, а питался, чем доведется. Иногда и корочки сухой во рту целый день не бывало.
Как ни кроток был Иван, но и он не стерпел, взмолился:
— Сус Христос, матерь божья-троеручица, святые угодники-милостивцы, услышьте молитву мою! Взгляните на долю сиротскую, на жизнь мою тяжелую, батрацкую.
То ли небо было тучами прикрыто, то ли заняты были бог и его угодники, только не услышали они Ивана, не дали никакого облегчения.
Что год, то тяжелей Ивану. На шестой годок не хватило сил — больно уж горек оказался хлеб поповский, и повесился Иван на вожжах в поповской конюшне.
Не успел Иван закоченеть, как у тела его заспорили ангел-хранитель и чорт-покровитель, кому из них принимать душу: чорту ли в ад тащить или ангелу в рай нести.
— Хоть и непокаянная душа, — говорит ангел, — но жизнь вела праведную. Идем к господу-богу, пусть сам рассудит.
А бог-то тут как тут. Спустился он в это время на землю и попал к попу на двор.
— Как же ты, несчастный, посмел на себя руку поднять? — спрашивает бог Ивана.
Не узнала Иванова душа бога и говорит сердито:
— Послужил бы ты сам у этого ирода батраком, так через год либо попа убил бы, либо себя жизни решил.
Задумался бог и говорит ангелу:
— Сдай эту душу апостолу Петру под стражу, пусть у него пока под запором побудет, а я пойду в его тело и дослужу за него срок. Коли правда, что невмоготу жизнь батрацкая, быть ему навеки в раю на самом почетном месте, а если соврал и дослужу за него срок, возьмет душу чорт и пусть терзает в свое удовольствие.
Так и остался бог служить у попа под видом Ивана. Только не дотянул и он до срока, через какой-нибудь месяц тоже удавился и вознесся на небо.
Встречает его у райских ворот Иван и говорит с укором:
— Что же ты, господи, меня самогубством упрекал, а сам и месяца не выдержал? Узнал теперь жизнь батрацкую, а ведь я не месяц, а всю жизнь свою мучился.
— Да, — раздумчиво отвечает бог, — неладно на земле повелось, надо бы что-нибудь придумать.
— А ты, — советует Иван, — сокруши всех богачей и увидишь, как жизнь полегчает.
— Не в моих это силах, — отвечает бог, — богачи и церкви строят, и иконы украшают, и веру в народе укрепляют. Без них и мне и попам конец придет.
— Так ведь бедного народа не счесть, а богачей — горстка ничтожная.
— Не болтай зря, — оборвал бог Ивана. — Сказал уже раз, чтобы мужик в поте лица добывал краюху хлеба, ну и конец. Разговорился тут, лапотник голодраный!
Разгневался Иван, повернулся и ушел назад, на землю.
А на земле в это время поднялся трудовой народ против богачей-кровососов, и пошел наш Иван с народом в партизанский отряд.
Долго бился на фронтах против чужеземных и своих богачей, потом в колхоз вступил и живет там счастливо и радостно. И я у него в колхозе был, мед-пиво пил, да еще домой гостинцев дали.
Паршивый баран
(Азербайджанская сказка)
Старый чабан Муслюм повстречал на дороге муллу Рагимбека.
— Ай, мулла, где конец твоему пути? — спросил чабан. — Вижу я, устал ты в дороге, отдохнуть сядь.
Мулла сел, боязливо озираясь на собаку чабана. Муслюм сделал знак, и собака отошла. Тогда мулла попросил курить.
— Ай, мулла, что с тобою? Ты же не курил раньше.
— Ничего, дай!
Когда закурили, мулла сказал:
— Спасибо тебе, старик. Видит аллах, добрый ты человек.
Мулла выкурил папиросу и говорит:
— Сделай мне, старик, еще одну услугу, аллах на тебя надеется. Мне туда надо, — показал он в сторону границы. — Ты эту местность хорошо знаешь… Только на тебя аллах и надеется.
— Слава аллаху, — произнес чабан, немного подумав.
Тогда повеселевший мулла предложил чабану деньги. Муслюм пересчитал их и говорит:
— Мало!
— Еще столько на границе получишь.
Задумался чабан, а мулла глаз с него не сводит.
— Мало, мулла, мало: большое дело для аллаха делаем.
Вынул мулла вторую пачку, и тогда Муслюм сказал:
— Бери мой тулуп, выворачивай наизнанку и влезай в стадо поглубже, со стадом и пойдем, только ползи на четвереньках, не поднимайся.
Гонит стадо чабан и поет. Будто и граница рядом, а он все гонит и гонит, прямо к заставе. Потом забежал вперед и зовет начальника. Начальник заставы вышел, спрашивает, в чем дело.
— Есть в стаде баран паршивый, — ответил Муслюм, — не удержать мне его одному.
И, обернувшись к овцам, закричал:
— Приказываю встать рыжему барану по имени Рагимбек.
Овцы шарахнулись в стороны, когда поднялся с земли вспотевший, запыленный мулла.
Муслюм передал начальнику заставы деньги, полученные от муллы, рассказал, как мулла попал в стадо, и повернул овец на свое пастбище.
Дарвин о себе
(Из «Автобиографии»)
Родился я в Шрюсбери 12 февраля 1809 г.
…Я был отдан в школу для приходящих учеников в Шрюсбери, где оставался год… Уже ко времени посещения этой школы мой вкус к естественной истории и в особенности к собиранию коллекций ясно выразился. Я старался разобраться в названиях растений и собирал всякую всячину: раковины, печати, монеты и минералы…
Летом 1818 г. меня отправили в большую школу доктора Бутлера…
Я полагаю, и учитель и мой отец считали меня довольно заурядным мальчиком, пожалуй, даже ниже общего среднего уровня…
Так как от моего пребывания в школе не было никакого прока, то отец поступил очень благоразумно, взяв меня из нее ранее обычного срока и отправив… в Эдинбургский университет…
После двух лет, проведенных мною в Эдинбурге, мой отец… решил, что мне лучше всего готовиться в пасторы…
Когда подумаешь, как свирепо нападали на меня позднее сторонники церкви, просто смешно вспомнить, что я сам когда-то имел намерение сделаться пастором…
Путешествие на «Бигле» (с 27 октября 1831 г. до 2 октября 1836 г. — Ред.) было, конечно, самым важным событием моей жизни, определившим всю мою последующую деятельность… Я был вынужден внимательно сосредоточиться на нескольких отраслях естественной истории, благодаря чему изощрились мои способности к наблюдению…
