Юрий Абрамов - 100 Великих Книг

Конечно, сам король Лир — тот еще сумасброд: и потому как легко и бездумно отказывается от власти и царства, и потому как лишил наследства и любви младшую дочь только за то, что она не нашла лестных слов для выражения своей любви к отцу, и потому как изгнал благородного графа Кента. Но, безусловно, читательские и зрительские симпатии всегда оставались на стороне этого седовласого чудака, наивного, как дитя. Именно в его уста Шекспир вкладывает самые возвышенные свои стихи:

Лир:О Боги, вот я здесь!Я стар и беден,Согбен годами, горем и нуждой.Пусть даже, Боги, вашим попущеньемВосстали дочери против отца, —Не смейтесь больше надо мной. ВдохнитеВ меня высокий гнев. Я не хочу,Чтоб средства женской обороны — слезы —Пятнали мне мужские щеки! Нет!Я так вам отомщу, злодейки, ведьмы,Что вздрогнет мир. Еще не знаю сам,Чем отомщу, но это будет нечтоУжаснее всего, что видел свет.Вам кажется я плачу? Я не плачу.Я вправе плакать, но на сто частейПорвется сердце прежде, чем посмеюЯ плакать. — Шут мой, я схожу с ума!

Накал человеческих страстей усиливается в трагедии возмущением природной стихии. Одним из самых знаменитых эпизодов не только в шекспировских пьесах, но и во всей мировой драматургии является сцена в голой степи среди разыгравшейся бури, блеска молний и ударов грома:

Лир:Дуй ветер! Дуй, пока не лопнут щеки!Лей дождь, как из ведра, и затопиВерхушки флюгеров и колоколен!Вы, стрелы молний, быстрые, как мысль,Деревья расщепляющие, жгитеМою седую голову! Ты, гром,В лепешку сплюсни выпуклость ВселеннойИ в прах развей прообразы вещейИ семена людей неблагодарных! «…»Вой, вихрь, вовсю! Жги, молния! Лей, ливень!Вихрь, гром и ливень, вы не дочки мне,Я вас не упрекаю в бессердечьеЯ царств вам не дарил, не звал детьми,Ничем не обязал. Так да свершитсяВся ваша злая воля надо мнойЯ ваша жертва — бедный, старый, слабый…

Действие достигает кульминации, когда король Лир окончательно сходит с ума. Но и в сумасшедшем бреду он продолжает изрекать высокие истины и максимы, посрамляя беспомощность или беспринципность окружающих его людей:

Лир:Король, и до конца ногтей — король!Взгляну в упор, и подданный трепещет.Дарую жизнь тебе. — Что ты свершил?Прелюбодейство? Это не проступок,За это не казнят. Ты не умрешь.Повинны в том же мошки и пичужки. «…»Рожайте сыновей. Нужны солдаты —Вот дама. Взглянешь — добродетель, лед,Сказать двусмысленности не позволит.И так все женщины наперечетНаполовину — как бы божьи твари,Наполовину же — потомки ада,Кентавры, серный пламень преисподней,Ожоги, немощь, пагуба, конец!

Безумие короля — следствие моральной деградации окружавших его людей. Смерть короля — закономерный итог разыгравшейся вокруг него кровавой вакханалии. Трагедия в целом — нравственный урок прошлому, настоящему и будущему. Древние учили: чем трагичнее действие на сцене или в тексте литературного произведения, тем сильнее просветляет и возвышает оно человеческую душу. Аристотель назвал такой феномен — катарсис (очищение).

56. КАМОЭНС

«ЛУЗИАДЫ»

Страна на крайнем западе Европы породила в XVI веке поэта, который один стоит целой литературы. Португальская словесность — это Луис де Камоэнс. Величие этого политического гения в полной мере может оценить только нация, которая сама создала величайшую литературу мира. Лучшую аттестацию дал португальцу, конечно же, наш Александр Сергеевич, поставив его наравне с Данте, Петраркой, Шекспиром.

Суровый Дант не презирал сонетаВ нем жар любви Петрарка воспевалЕго игру любил творец МакбетаИм скорбну мысль Камоэнс облекал.

Трудно решить, что выше — одна поэма в десяти песнях или 356 сонетов. Поэма — целиком — золотой слиток, а сонет — каждый сам по себе — сверкающий алмаз. Поэма «Лузиады» состоит из десяти песен, содержащих 1102 восьмистрочных строфы, всего 8816 строк. Лузиады — это португальцы, потомки легендарного Луза. Воспевание героической португальской нации, ее героев, истории, природы — вот главная тема поэмы. В начале описывается экспедиция Васко да Гамы и первые контакты португальцев с Индией.

В первых песнях воспевается история Португалии в форме вдохновенных пророчеств. Из эпизодов, наиболее оживляющих восторженный стиль, всегда отмечают рассказ о гибели Инес де Кастро (в третьей песне) и появление великана Адамастpa — олицетворения мыса Бурь.

Конечно, поэма Камоэнса перенасыщена мифологическими образами, причем смешивается античная и христианская мифология. Но на языке оригинала красота ритмов и рифм, благозвучие прекрасных имен доставляет читателям необычайное удовольствие. Пересказывать сюжет поэмы сложно — много повторов, отступлений от стержневой мысли. Но все это искупается искренностью патриотического чувства, свободным владением всем богатством языка.

Известный современный писатель Жозе Кардозу Пиреи сказал о «Лузиадах»: «Этот шедевр мировой поэзии был ни только эпопеей конкистадоров, вместе с поэмой возник и сам язык португальцев, творчески закрепленный в своих границах и индивидуализированный в соответствии со взглядами гуманизма и современным состоянием страны».

«Португалия не только укротила мятежные океаны, — писал о подвиге Васко да Гамы итальянский гуманист Полициано. — Она укрепила ослабевшие узлы единства обитаемого мира. Новые народы, новые моря, новые миры вышли из тысячелетних сумерек. И сегодня Португалия — руководитель и бодрствующий часовой новой Вселенной».

Эпическая поэма Камоэнса полна возвышенной символики, вдохновенного описания португальской истории, драгоценными подробностями, связанными со «звездными часами» великого мореплавателя и жестокого завоевателя Васко да Гамы. Поэтическое повествование облачено в торжественные строфы, подобные победному звучанию духовной музыки:

Меня даруйте яростью певучей,Не сельского рожка, простой свирели, —Трубы военной, гулкой и могучей,Чтоб грудь трещала и чтоб щеки рдели.Пусть песнь моя достойна будет лучшейПобеды тех, что Марсу так радели;Пусть ширится она по всей вселенной,Коль стоит стих награды столь священной.

Поэзия Камоэнса высоко ценилась и в Германии. Фридрих Шлегель говорил: «Лузиады» соединяют в себе все черты португальского языка и португальской поэзии, которыми я до сих пор восхищался: изящество, глубину чувства, нежную и почти детскую свежесть, сладкую чувственность и самую волшебную меланхолию — и все это выражено чистым, прозрачным и простым слогом, красота которого не могла быть более совершенной, а расцвет — более полным».

Поэмой Камоэнса восхищался Александр Гумбольдт. «Я могу утверждать, по крайней мере, как наблюдатель природы, — говорил он, — что в описаниях «Лузиад» нигде энтузиазм поэта, прелесть его стихов и сладкие звуки его меланхолии не погрешили ни в чем против правды изображаемых им явлений. Он неподражаем в описаниях постоянного обмена, происходящего между воздухом и морем, гармоничных форм облаков, их последующих превращений различных состояний поверхности океана. Камоэнс в полном смысле слова великий художник моря». Гумбольдт также высоко отзывался об описании Машины мира, «видении в стиле Данте», и о пейзаже Острова Любви, «самом грациозном из всех пейзажей».

«Лузиады» высоко были оценены во Франции. Монтескье писал, что «португальцы, плавая по Атлантическому океану, открыли самую южную оконечность Африки и увидели перед собой обширное море, которое привело их к Восточной Индии. Опасности, угрожавшие им на этом море, и сделанные ими открытия Мозамбика, Мелинды, Каликута были воспеты Ка-моэнсом в поэме, напоминающей прелесть «Одиссеи» и великолепие «Энеиды». Известны в высшей степени благожелательные отзывы о Камоэнсе Ламаржина и В. Гюго.

Существует предание: поправив в Индии свои материальные дела и дописав «Лузиады», поэт возвращался в Португалию, но в самом конце плавания началась страшная буря, корабль затонул, а Камоэнс выплыл на берег, держа в поднятой руке мокрую рукопись поэмы. Король за поэму наградил поэта пожизненной пенсией, но она была очень скромной, а главное, выплачивалась нерегулярно. Камоэнс часто бедствовал и умер в 1580 году.