Александр Кучинский - Преступники и преступления. Законы преступного мира. Побеги, тюремные игры

План имел недостатки. Во-первых, он был почти невыполнимым. Во-вторых, прокурор и полицмейстер могли попросту наплевать на ультиматум бунтовщика и вместо себя отправить к тюрьме солдат. В-третьих, о расписании движения поездов на Одессу ни Котовский, ни его друзья не знали. И все же бесстрашный Григорий Иванович взялся за дело. Он имел беспрогулочный режим содержания, поэтому план побега пришлось передавать тюремной почтой. Почти неделю шел обмен записками и перестук. Верные бойцы, которые томились в общих камерах, поначалу были шокированы этим планом и посчитали его грубой провокацией. Но вскоре согласились выполнить любой приказ своего кумира, который пошагово расписал всю операцию.

Утром 4 мая 1906 года тюрьма вышла на утреннюю прогулку. Один из заключенных остался в камере, жалуясь на слишком жидкий стул и резь в животе. Спустя пять минут он забарабанил кулаками по двери. У глазка мигом вырос надзиратель:

— Чего надо? Чего лупишь как дурак?

— Понос замучил, сил нет, — стонал узник, пытаясь показать надзирателю что-то в углу. Чертыхаясь, охранник приоткрыл дверь и сразу же скривился:

— Ты что, сволочь, уже навалил?

— Покорнейше прошу извинить. Это не подвластно моим желаниям, — арестант испуганно жался к стене, заслоняя угол. Охранник, отпустив замысловатое обращение, рванул дверь: «Иди ср…» Через мгновенье он отдыхал на холодном полу с пустой кобурой. Тюремная охрана царской России любила носить револьверы как по двору, так и в коридорах. Поэтому оружие и становилось первой добычей беглецов и бунтовщиков. Опустошив кобуру, отобрав ключи и покрепче затянув узлы на грустящем надзирателе, арестант пошел не в сортир, а в соседний коридор. В самом конце на табуретке сидел второй охранник и, шевеля губами, читал газету. Дочитав интересную заметку, он сложил листы и увидел перед собой строгий ствол револьвера. Бесшумно отстегнув связку и сдав табельное оружие, он лег на пол и дал себя связать. И вновь смелый узник пошел не к параше, а к камере-одиночке, чтобы выпустить напарника. Потом он переоделся в форму охранника и вместе с напарником двинулся к прогулочному дворику, где по кругу ходили десятка два заключенных Арестант, повернувшись спиной, стал в дверном проеме, поманил рукой охранников и быстро зашагал к карцеру. Растерянные охранники, на ходу вытаскивая револьверы, заспешили за ним. Когда их подозрения усилились, было уже поздно. В карцере их ждала неожиданность: удар по голове. С надзирателей сняли недостающие ключи и пошли к железным дверям, за которыми тянулась вверх лестница в башню. Через пять минут Котовский уже пожимал руки своим освободителям. А еще через минуту мчался по лестнице вниз и во всю глотку взывал к бунту. Во дворе он носился с газетой и кричал о манифесте, который якобы амнистировал всех арестантов. «Все свободны, выходите! — кричали котовцы, открывая дверь за дверью. — Крушите стены, ломайте ворота».

Вскоре во дворе толпились сотни заключенных, выпущенных бандитами из камер. После непродолжительной призывной речи орлы Котовского пошли на штурм первых ворот. Они поддались удивительно легко. Привратника, который имел неосторожность открыть окошко и выглянуть во двор, схватили за уши и держали до тех пор, пока он не отдал ключи. Дальше стройный план дал крен, завершившийся полным провалом. Организованного бунта не получилось. Узники бегали по двору и каждый норовил побыстрей скрыться. Трое из них уже успели смастерить лестницу и перемахнуть через стену. Часовые на стенах засуетились и открыли пальбу. Раздались первые стоны. Двор забеспокоился, многие заспешили обратно в камеру. Котовский, видя, что все к чертям рушится, носился в толпе и призывал развалить вторые и третьи ворота. Повинуясь магическому кличу, десятки плеч навалились на железные ворота, кто-то уже нес лом. Ворота сдались только через десять минут, когда у входа уже кучковался наружный караул. Раздалась короткая команда: «Ттовсь!». защелкали затворы, пристегнулись штыки. Чуть дальше задыхались от лая сторожевые собаки.

Видя ощетинившиеся штыками стволы, бунтовщики попятились. Солдаты пошли в атаку, орудуя штыками и прикладами. Котовский, действующий в первых рядах, едва уклонился от тычка в голову. Удар пришелся в плечо. Зажимая рану, зачинщик беспорядков отступил и смешался с толпой. Озверевшие от криков и крови солдаты загнали арестантов обратно во двор и начали рассекать толпу на несколько частей. Задние разбежались по камерам. Заспешил в свою башню и Григорий Иванович. Сжимая по револьверу в каждой руке, он несся лестничными пролетами к верхнему этажу. В камере он забаррикадировался крепкой мебелью, которую снес из подсобной кладовки. Когда дверь загудела под напором солдат, Котовский взревел и для острастки пальнул в потолок:

— Не входить — убью. Поубиваю тех, кто войдет первым.

— Сдавайся, — ревели за дверью. — Отдай револьверы, Котовский.

— Отдам, если бить не будете.

— Еще чего! Готовься.

— Тогда палить буду. Пусть приедет губернатор и пообещает, что бить не будете.

Губернатор в Кишиневскую тюрьму приехал. Как и всякий отец губернии, он сторонился скандалов и глупых жертв. Он уговорил Котовского сдаться и смиренно дожидаться суда. Разбойник-анархист в бессильном гневе топал ногами и орал: «Бездари! Иваны! Шпана! Вам место в вонючей тюрьме, а не на воле!». Эти обидные слова относились не к надзирателям, которые таки успели отвесить Григорию Ивановичу пару тумаков, а к сообщникам, успешно провалившим гениальный план. Десять дней Котовский простоял в сыром карцере, глубоко и надолго задумавшись. Даже невооруженным глазом было видно, что затевалось новое дело. Кто не знал бессарабского бандита, тот мог сказать: «Котовский подавлен и сломлен. Он жалок». На самом деле все та же голова вынашивала новый план. Он был менее дерзок, но великий узник решил не выкобениваться, а просто покинуть тюрьму. Но без сенсации вновь не обошлось.

Однажды в тюрьму явилась светская дама, супруга известной административной особы Кишинева. Столь необычное посещение женщина объяснила праздным любопытством. Начальник тюрьмы с готовностью провел ее в свои кабинет, трижды повторив: «Чем могу служить?» Гостья робко интересовалась местным укладом, историей замка, обещала внести пожертвования в адрес допра и похлопотать перед супругом о карьере начальника тюрьмы. Это окончательно растопило сердце строгого администратора. Любуясь произведенным эффектом, дама, опустив веки, спросила:

— Это правда, что у вас сидит сам Котовский, этот ужасный бандит и проходимец.

— Сидит, голубчик. Скоро вешать будут.

— А можно взглянуть на него одним глазком? Уж больно колоритная фигура.

Начальник отрицательно замотал головой, но на него смотрели голубые взволнованные глаза. Он кашлянул, потер нос и вежливо поинтересовался:

— Хотите в глазок или как-с?

— Или как-с. Мне бы хотелось с ним переговорить и передать ему молоко и хлеб. Это не только моя прихоть. Этот реверанс нужен моему мужу для политических игр. Надеюсь, вы умеете держать язык за зубами.

Глава допра щелкнул каблуками и велел конвою из пяти человек отвести гостью в высокую башню. Дама кратко поблагодарила за любезность и грациозно тронулась лестничными пролетами. Схожая ситуация (лет через семьдесят) наблюдалась в польском фильме «Ва-банк — 2», однако в 1906 году тюремный побег развивался гораздо круче. Переступив порог камеры, где полулежал Котовский, закованный на время свидания, дама повернулась к конвою:

— Благодарю вас, господа. Оставьте нас наедине, но дверь не закрывайте и глядите в оба. За мою жизнь вы отвечаете головой.

Надзиратели переминались с ноги на ногу и уходить не спешили: внутренние правила свиданий уже нарушались полностью. Наконец они вышли в коридор и уставились на Григория Ивановича, который, казалось, был полностью безучастен к визиту прекрасной дамы. Он демонстративно зевал и почесывал пятку.

— Вы тот самый Котовский? — строго спросила дама. — Хм. Ничего особенного. Надеюсь, вы знаете кто я? Вам передали хлеб и папиросы, но я отдаю вам все это без удовольствия. Если бы не ваша популярность… Впрочем, вам этого не понять. И все же я рассчитываю на благодарность с вашей стороны. До свидания, знаменитый Григорий Иванович. Надеюсь, мы больше не встретимся

.

Женшина, стоявшая к дверям спиной, положила хлеб и пачку папирос на пол. Затем повернулась и пошла к дверям.

— Будьте добры, проследите, чтобы он все это съел и выкурил, — обратилась она к охране.

— Не беспокойтесь, госпожа. Будем кормить и заставлять курить его насильно. Все будет в лучшем виде. До свидания. Всегда рады видеть вас у нас. Жри свой хлеб, бандитская рожа!